Леонид Сергеев - Вперед, безумцы!
В словах старика Филатову особенно понравилось пренебрежительное отношение к начальству. Позднее художник обнаружил, что для жителей тех мест вообще не существовало конкретного начальства; они всех считали начальниками, в том числе и самих себя. Филатову они напомнили древних греков, у которых, как известно, было целое министерство Богов: Бог солнца, войны, охоты; греки поклонялись не одному Богу, а понемногу всем сразу, при этом не забывали и о божественном начале в себе. В этом и греки, и сельские жители были сродни самому Филатову — он никогда не забывал, что «художники — народ от Бога», как выразился Корнаухов. А вот сам председатель явно не имел «божьей искры», иначе не называл бы лозунги и транспаранты «божественными словами». Впрочем, возможно, он это говорил только на публике, чтобы не потерять высокий пост.
Через несколько дней Филатов, с еще заплывшим глазом, удил на реке рыбу. В разгар клева окуней, недалеко от художника расположились вдрызг пьяные жители деревни, две парочки средних лет. Гогоча, захлебываясь смехом, парочки зигзагами побежали к воде, на бегу раздеваясь и разбрасывая шмотки. В воде некоторое время обнимались, потом стали изображать что-то вроде заплывов. Филатов уже смотал удочку, как вдруг наступила тишина и одна из женщин заголосила:
— Утонул!
Бросив взгляд в сторону компании, Филатов насчитал на берегу трех пловцов; одного из мужиков явно не хватало, его пьяная и мокрая подружка стояла у кромки воды и вопила:
— Утонул! Надо ж, утонул!
Вторая парочка сидела на берегу, понуро опустив голову и раскачиваясь в такт тоскливым воплям. Никто из троицы даже не пытался искать утонувшего; вопящая женщина тупо смотрела на воду, видимо, ожидая, что ее друг всплывет сам, как золотая рыбка, а те двое, похоже, считали — раз Бог взял, значит так и надо.
Не раздумывая, Филатов бросился в воду и у самого берега наткнулся на утопленника, вытащил его за ноги, как бревно, принялся делать искусственное дыхание.
Вопящая женщина перестала вопить и только причитала:
— На кого оставил?! На кого?!
Парочка развалилась на песке и впала в забытье: женщина уткнулась лицом в скрещенные руки, вроде, уснула; мужчина запрокинул голову, закрыл глаза и равнодушно тянул:
— Налился! Безнадега! Бесполезняк!
Но утопленник очухался, засморкался, закашлял. И в этот момент его подружка влепила ему крепкую пощечину и снова завопила, но уже с сатанинской злостью:
— Гад! Хотел оставить! Обо мне подумал?! На кого хотел оставить, я тебя спрашиваю?! Чтоб тебе на башку свалился кирпич!..
Филатов подумал, что разгоряченная женщина, в пылу, может наброситься и на него — кто их разберет, этих сельских жителей! Может, и он что-то сделал не так, и, чего доброго, женщина подобьет ему второй глаз. От греха подальше, художник спешно направился к поселку.
В начале августа в той же деревне случился пожар. По одним слухам, хозяин, престарелый сторож свинофермы Иван Алексеевич собственноручно подпалил жилище, спокойно совершил преступное дело, поскольку изба была насквозь трухлявой и грозила завалиться — подпалил с надеждой, что райцентр выстроит новую.
По другим слухам, Иван Алексеевич и его жена давно дошли до ручки: обносились, разделись, разулись, и только и пьянствовали, и в тот злополучный день, налив глаза, растопили печь и уснули, и их спящими еле успели вытащить из горящей избы.
Так или иначе, но дом полностью сгорел — остались фундамент и печь, после чего Иван Алексеевич написал письмо лично председателю Корнаухову. Письмо начиналось словами:…«Обращаюсь к Вам как водолей к водолею…» (что соответствовало истине и без промаха било прямо в сердце председателя). А заканчивалось послание еще более трогательными словами:…«Жду вашей доброты по адресу…» (далее следовало название деревни, улицы и номер несуществующего дома).
Дело о пожаре разбирала комиссия обновленного исполкома и бессменного Корнаухова, который произнес возвышенную речь, после чего погорельцам выделили два грузовика стройматериалов. И здесь появился третий слух: будто бы хозяева сгоревшего дома в пепле нашли чудом уцелевшие деньги и кое-какое золотишко, будто бы Иван Алексеевич и его жена нарочно прибеднялись, а на самом деле богаче многих (между тем, все богатство стариков состояло из коровы по кличке Глашка).
Этот, сомнительный в высшей степени, слух художник Филатов отметал безоговорочно.
— Ну, зачем им богатство?! — возмущенно спрашивал он посельчан, рассуждая с чисто художнической точки зрения. — Детей у них нет, кому все оставлять?! А живем один раз!..
Посельчане соглашались с художником, но припоминали другие погрешности в поведении сторожа.
— Он всегда старался быть поближе к начальству, когда здесь киношники снимали фильм, так и лез в камеру и хочет попасть на радио…
Посельчане никак не могли смириться с подвалившими сторожу стройматериалами и его будущей новой избой. Они успокоились только когда внезапно умерла жена сторожа — она так рьяно взялась за строительство, что надорвалась и «приказала мужу и односельчанам долго жить». Иван Алексеевич похоронил жену крайне скромно — в халате и тапочках (больше ничего не было), но после похорон увидел сон, в котором жена укоряла его: «Почему не купил платье и туфли?».
Спустя две недели в деревне умерла старуха, и в ее гроб Иван Алексеевич положил новое платье и туфли, «чтоб передала жене на том свете». Этот жест у некоторых (из числа молодежи) вызвал усмешки и шутки, которые как-то сразу охватили всех провожавших покойницу, и похороны на время превратились в забавный спектакль. «Ничего страшного, — решил про себя художник Филатов. — Это от перенапряжения, людям нужна сбивка. Кстати, стоило б и мне черкануть пару писем умершим родителям и положить к старушке».
В конце лета в той же деревне Филатов покупал яблоки. Как-то в одном дворе увидел девчушку подростка, она грызла огромное ярко-красное яблоко и слизывала сок, стекавший по пальцам; рядом с девчушкой стояла корзина, полная не менее живописных яблок — они так и просились на холст… Девчушка доела яблоко, запустила сердцевину в траву и, согнув подсолнух, начала гадать: «Любит — не любит, любит не надолго, на одно лето»…
— Неужели у тебя уже есть жених? — поинтересовался Филатов, облокотившись на штакетник.
Девчушка смутилась, пробормотала: «Здрастье!» и побежала к старухе, которая что-то готовила под навесом. Неожиданно Филатов услышал, что девчушка назвала старуху «мамой», а вышедшего на крыльцо деда — «папой».
Филатов купил у стариков яблоки вместе с корзиной — для натюрморта, и позднее еще несколько раз наведывался — за яблоками и подсолнухами, одалживал кухонную утварь для большей красочности натюрмортов, и все удивлялся, как глубокие старики умудрились родить дочь? А потом узнал, что старики — приемные родители, что несколько лет назад в деревне произошла трагедия.
В то лето у стариков сняли комнату отдыхающие с Украины — молодая супружеская пара с ребенком. Женщина оказалась легкомысленной, завела с кем-то роман и с каждым днем все чаще куда-то исчезала, а однажды вообще не пришла ночевать. Муж этой особы целую неделю молча переносил измену, но после той ночи его рассудок помутнел: он купил в сельмаге хозяйственный нож и, как только блудница появилась во дворе, убил ее на глазах стариков и дочери.
Суд состоялся в райцентре. Многочисленные свидетели подтвердили непристойное поведение убитой (свидетельницы даже описывали ее порочный вид), долгое терпение мужа и его невменяемость в тот роковой день. На суд оказали немалое давление члены исполкома и «непотопляемый авианосец» Корнаухов (так чрезвычайно удачно его окрестил художник Филатов и был абсолютно прав). Суд приговорил обвиняемого к семи годам лишения свободы; осиротевшую девчушку оставили у себя старики. Отбыв заключение, отец приехал за дочерью, но она не захотела с ним уезжать, потому что «он убил маму».
Как и все жители деревни, приемные родители девчушки (ее звали Зиной), несмотря на преклонный возраст, тоже выпивали, но только «лекарственные» домашние наливки собственного изготовления. Выпив, дед со старухой припоминали какие-то давнишние обиды и ссорились, и Зине приходилось их примирять. В праздники старики устраивали обильные выпивки, которые, соответственно, переходили в обильные ссоры, но вновь, благодаря девчушке, завершались мирно, даже с повышенным излиянием нежности (опять-таки соответственно накалу ссоры). Часто, после таких праздничных событий, старики, в знак семейного торжества, провозглашали «день раздачи вещей», когда дарили односельчанам часть урожая, семена. Этим «днем» старики хотели показать, что главное в жизни — любовь к ближнему и доброта.
В конце концов Зина призналась Филатову, что жениха у нее нет, что она гадала подружке, но если жених и появится, она все равно больше будет любить «маму и папу», и что еще она любит свою собаку Русю, у которой «басистый лай», и мечтает съездить в город, «чтобы сходить в театр». В ответ на эти откровения, Филатов написал портрет девчушки, изобразил ее неким романтическим корабликом в море пьяного буйства и неимоверных страстей.
