Канта Ибрагимов - Сказка Востока
— И я с тобой. Хочу увидеть сына.
— Ты что, совсем с ума сошла? А на кого оставлю я столицу?
— Хе, образумился. А есть ведь Хан-заде.
— Ты не шути, — какой-то стук. — Не путай бабий треп и дело нашей жизни. Я вновь иду в поход, и тыл быть должен прочным.
— Возьми меня до вод Тебриза, позволь мне первенца обнять, а пока я обернусь с Мираншахом, другой наш сын, Шахрух, здесь будет мудро управлять.
— Смотри, жена. Ты мой оплот. Тебе казну, детей, столицу доверяю. А я борец, мой путь — вперед, ты мой удел, другого я не знаю, а знаю лишь одно — пока в строю, я слышу сердце, пока я жив — жива и ты. Но ты семью мне сохрани.
— Живи вовек, мой господин. А я, как Боженьки раба, всегда была тебе верна, любую тягу я сносила, и ничего я не просила, ты сам то можешь подтвердить. Но ныне, на исходе дней, не разлучай меня с собой, позволь теперь в последний раз мне лицезреть того, кого впервой с тобой зачала. Неужто ты его убьешь?
— О дура! Ты сошла сума! Ведь Мираншах — мой сын родной! И кто его убьет? Народу нужен шум, чтоб поболтать, вскипел, остыл и вновь прислушался к Великому эмиру!
— Послушай и меня хоть раз — оставь мне сына.
— Оставлю… но в остальном мне не перечь.
— Молчу, как в прежние лета. И ныне голос не подала б, но сын — как много в этом слове! Хотя, узнают ли они? Таков удел всех матерей.
— Я ею никогда не стану, — Шад-Мульк и не знает, то ли она это вслух прошептала, то ли подумала, да словно она побеспокоила супругов.
Наступила затяжная пауза, и высокий голос Тимура:
— Ты о ней говорила?
Что отвечает Сарай-Ханум, сама Шад-Мульк не слышит, но после этого долгого взволнованного шепота-монолога, девушку поставили на ноги. Видимо, со слезами, и от этих «царских» речей вся трусость Шад-Мульк куда-то улетучилась. Как ее учили, она склонила голову перед Великим эмиром, однако острым, исподлобным взглядом впилась в него. Это она за эти годы сильно изменилась, а Тамерлан — такой же крепкий, хмурый, орлиный острый взгляд, лишь по краям рыжеватая бородка обесцветилась, поседела.
Все твердили, что у Повелителя феноменальная память, и Шад-Мульк до сих пор боялась, а теперь отчего-то даже хотела, чтобы он ее узнал, вступил с ней в диалог. Но Тамерлан что-то тихо спросил у жены. Сидящая сбоку чуть пониже Сарай-Ханум вытянулась к нему и снова что-то быстро зашептала.
— Это все доверяю тебе, — громко выдал Тимур, — сама решай, — жест, словно откупаясь, и еще один, после чего Шад-Мульк, более никого не интересовавшая, вдруг снова оказалась в приподнятом положении. В соседней комнате на нее накинули пропахшую чужими запахами ткань, — быть может, епанчи,[174] так же на руках закинули в повозку. Долго не трогались, а потом ехали очень долго, и по тому, как много было ухабов, Шад-Мульк поняла, что везут ее в другое место, может, даже в тюрьму. Однако это место оказалось прекрасным, возможно, прежняя резиденция Сарай-Ханум. Там есть все, благ даже больше, да взаперти.
Кроме служанок никого, даже Халиль ее не навещает, но и здесь Шад-Мульк чувствует — готовится какое-то перемещение: что-то увозят, привозят, торопятся, суетятся. И вдруг на рассвете ее будят, в зале уже в походной форме, вспотевшая, тяжело дышащая Сарай-Ханум:
— Ну, как дворец царицы? — некая зависть в ее тоне. — Нравится? Привыкай. Я с Повелителем в поход, Халиль со мной. Вернусь, твою судьбу решу. Доселе жизнью наслаждайся!
Часть V
Вроде бы история Тимура изучена основательно. Вместе с тем имеется немало разногласий, несовпадений и даже противоречий. Так, например, в одних источниках утверждается, что после делийской кампании Великий эмир выступил в поход на запад в конце 1399 года, в других — в мае 1400 года. Наше Перо придерживается второй версии, последуем за ним и мы.
Путь от Самарканда до Тебриза не близкий, тем более что Тамерлана сопровождает Сарай-Ханум, отобранная ею лучшая часть гарема Повелителя, а также невестки. Словом, изначально якобы едут в гости к старшему сыну в Тебриз. Там, где женщины, там и вино, и соблазн. И если не каждый день, то после длинного перехода — очередной пир, после которого уже немолодой Тамерлан более не может сидеть в седле, и для него китайские инженеры соорудили специальную мягкую повозку на рессорах.
Тамерлан быстро оценил все преимущества комфортного перемещения. Ведь целый день трястись в седле или полулежа в роскошном экипаже на широком ровном караванном пути — большая разница. Почему он раньше об этом не догадался? А потому что Тимур в 1400 году и всего пять лет до этого — это тоже два разных человека.
Тогда, пять-шесть лет назад, эти места — Ширван, Хорасан, Мазендеран, горы Эльбрус, Гилян и весь Иран — он только-только завоевывал. И, как предводитель войска, должен был показывать личный пример мужества, стойкости, выносливости и терпения. И путь пролегал не по обжитым местам, где всюду охрана, а более по тропинкам-проталинкам, чтобы внезапно, быстро, врасплох. И было не до повозок, а порой пешком и вплавь приходилось идти. Лишь в 1395 году на Тереке он впервые одолел мощную армию — армию государства Золотой Орды. Вот когда он основательно разбогател, и только тогда о нем заговорили как о силе, и только после этого он мог содержать настоящую армию, подчинить себе почти всех.
Ну а после Дели, где среди многих захваченных сокровищ была мировая загадка — так называемый «алмаз Тимура» размером в его кулак, его авторитет, то есть богатство, стали вне конкуренции — это, в принципе, то, о чем он всегда мечтал. Так что ж его на старости лет, больного, вновь повлекло в поход? Амбиции, жадность, авантюризм? Конечно, теперь мы можем только предполагать, но, кажется, это уже болезнь — потребность воевать, побеждать, убивать, грабить, словом, если не «на коне», то хотя бы в повозке. Тем более что это ныне, учитывая возраст, удобно. Да и территории на тысячи верст кругом — все его. А ведь это места, где он в молодости лишь по ночам, которая по воровским тропам и тайным засадным местам знал, даже в плену побывал, раненый бежал. Так это только то, что мы знаем из его якобы под диктовку записанной биографии. А что было на самом деле — один Бог ведает. Так что теперь лежит себе Тамерлан в повозке во время долгого пути и блаженствует: то в шахматы играет, а захочет — писарю свой героический эпос диктует. Может быть, именно так была написана его личная биография, где в первой части содержится описание «блестящего спектра магических цветов, осеняющих голову Тимура, как идеального правителя, как человека, которому удивительными судьбами вручена непонятная власть над миром и бесчисленным множеством людей».[175]
Любая биография по-своему интересна, но биография незаурядной личности, как Тамерлан, — особое пристрастие. Разумеется, вопросов много. И то, что сейчас видится как обыкновенный бандитизм, терроризм, в те времена (да и сейчас кое у кого) — воспринималось как геройство. И это притом, что некоторые исследователи утверждают: данная «Биография», впрочем, как и «Уложение», — некие литературные компиляции, переписанные благодарными потомками через лета, если не века.
В этом смысле к ней претензий нет, ибо мы полагаемся на знания Пера, следуем за ним, но и у нас возник вопрос: а почему такая выдающаяся биография вдруг обрывается в возрасте 39 лет, когда самые великие дела еще впереди?
Может быть, потому, что в это время он вначале захватывает в плен, а потом коварно убивает свояка, брата жены, дядю его старших сыновей, соратника, а выражаясь современным языком, просто подельника — эмира Хусейна, и становится хозяином обширных территорий и людских масс.
Об этом мы уже писали. И зачем притворяться? Ведь повторы в литературе скучны и даже губительны. Так дело в том, что наш роман с весомой претензией на исторический, по крайней мере, многие персоны, даты, факты и события сугубо историчны. Просто мы кое-где, в меру наших скромных возможностей, да полагаясь на силу Пера, пытались местами пофантазировать, либо выдвинуть свои версии, хотя бы логически представить ход исторического процесса.
В этом срезе, а именно историческом, некие отступления, тем более повторы необходимы. И это не потому, что есть заезженная фраза «история повторяется», а потому что нашему герою Тамерлану уже пошел шестьдесят пятый год, и, может быть, ранее о смерти он, как и все люди, уже думал, да все отодвигал от себя, богоизбранного, но теперь об этом стал всерьез задумываться, и тому подтверждение — написал завещание. Это серьезный жизненный рубеж. И интересно, поменялось ли с возрастом мировоззрение, критерии, нрав и мораль. Ведь что ни говори, а Тамерлан — порою — человек весьма верующий, по крайней мере, это на словах, в записях. А может, он где-то прав, действительно борется за веру, за очищение, во имя Бога и справедливости?
