Канта Ибрагимов - Сказка Востока
О, сколько можно философствовать, точнее, умничать, по-своему рассуждать. Давайте лучше отдадимся Перу: Как было? Как стало? А выводы — у всех разные, свои. И если сегодня задать вопрос: вот вы живете в средневековой Азии, кем вы бы хотели быть — простым дехканином, купцом, ремесленником или Тимуром? Как бы кто ответил? Любопытно, интересно, парадоксально. Но раз мы уже дожили с Повелителем до преклонного возраста, давайте не будем его бросать. Продолжим роман и ту историю.
Едет Тимур на запад, едет покорять, на сей раз едет в повозке. Конечно, это очень удобно, учитывая его возраст, болезни. Да, оставаясь наедине в закрытом пространстве, все чаще представляешь гроб, могилу, смерть. Это не по душе. Нечего думать
о будущем, пусть даже неизвестном. Лучше думать о прошлом,
о его росте, становлении, величии. Поэтому рядом сидят писцы, историки: нечего время зря терять, надо писать о себе, ту же «Автобиографию», «Уложение». Тут же отметим, что эти, скорее литературные, нежели исторические труды, не какие-то безграничные, многословные опусы с бесконечными славословиями и самовосхвалениями — это весьма лаконичные и емкие труды. И первое, что бросается в глаза, — это безмерная самоирония и даже самокритика. Видимо, именно эти качества наряду с другими позволили Тимуру преуспеть в своих делах. Ведь самокритичный человек в первую очередь постоянно недоволен собой, изводит себя и все время рвется все к большему успеху. А само-ирония — противоядие против льстецов, этих главных врагов любой самобытной личности. И не из-за скромности, а только благодаря великому чувству самоиронии, которое не дает зазнаться, кичиться, словом, сойти с ума, Тимур не называл себя ни Великим, ни Поднебесным и прочим, а всегда подписывался скромно: эмир Тимур.
В отличие от Великого эмира Тимура мы страдаем излишней словоохотливостью, но раз дошли до этой страницы, надо потерпеть, ибо, забегая вперед, скажем, что мы, как могли, уже описали шестьдесят пять лет жизни Тимура, осталась малая часть: попытаюсь дописать, а вы — дочитать.
Как известно, Ибн Арабшах был бессменным рабом-писарем при Повелителе в последние годы его жизни. И при всей своей нелюбви к Тамерлану позднее отметил, что Великий эмир, диктуя «Уложение», постоянно общался с учеными-историками, и зачастую с помощью личного анализа он мог делать поразительные выводы. Так о чем же думал Тамерлан во время долгого пути на запад, полулежа в своей роскошной повозке? Неужто
о смерти? Грехи замаливал? Конечно же, нет! И это вскоре прояснится. Он думал только о войнах, точнее, победах, и путях к ним. И в этом он теперь мог опираться не только на опыт своего предшественника — ревностного кумира Чингисхана, но и на не менее богатый свой.
Тимур всегда говорил, что «Бог мне благоволит», «мне сопутствовала удача», «я видел предзнаменование — вещий сон, свою победу». Так неужели он был таким суеверным невеждой, что полагался на знахарей и звездочетов, удачу и судьбу? Никогда. С самой молодости и до конца своих дней он был собран, расчетлив, гибок и силен. Что касается веры, точнее будет сказать, религии, Тамерлан был не просто терпим ко всем вероисповеданиям, он умело использовал религию в управлении массами. Например, будучи уже в зрелом возрасте, попав на службу к монголам, он довольно легко забыл, что мусульманин, и стал язычником и буддистом. Он воевал за веру, а в его рядах были целые тумены православных грузин и даже индусы. В его империи почти все финансовые потоки контролировали евреи, они были в близких отношениях с Тамерланом, и, тем не менее, в угоду местной знати, он в Бурсе согнал всех евреев в синагогу и заживо сжег их. Зная, что со времен монголов на азиатском континенте большое влияние имеют несториане,[176] Повелитель тоже поддерживал их. Но когда возникала политическая целесообразность, он в угоду Византии и католической Европе казнил их лидеров. Его другом, послом и шпионом (как ныне говорят, видимо, двойным агентом) был католик архиепископ Иоанн Султанийский. Так что каноны веры Тамерлана никак не стесняли, и, как ранее отмечалось, он ими мало руководствовался, разве что в угоду своим целям.
На судьбу и случай он тем более никогда не полагался. К каждому поединку готовился основательно, разносторонне и тратил на это не месяцы, а годы, используя при этом дипломатию, мысль, расчет, хитрость, коварство, подкуп, измены, психическое воздействие, болезни, вплоть до того, что он, якобы для примирения, послал в жены своему злейшему врагу — туркмену Кара-Юсуфу — свою красавицу-дочку, рожденную наложницей, заразив ее страшной болезнью.
Даже если его силы гораздо превосходили, Тамерлан и тогда выискивал всякие уловки, выгоды, в итоге, любую мелочь, которая могла бы помочь в успехе. Отсюда очевидный вывод: если бы «случай» и «расположение звезд» имели бы первенствующее или даже какое-нибудь влияние на сознание Тамерлана, он не стал бы таким, а в общем аспекте, сама история перестала бы быть наукой.
В то же время глубоко ошибочно мнение, что стоит только потратить несколько лет на прочтение известного числа книг, как можно сделаться историком, который будет в состоянии написать историю великой личности, целого народа, и сочинение его станет авторитетом по тому предмету, на изложение которого имеет притязание (где-то про нас, но не про всезнающих Перо).
А если серьезно, то цель и задача любой науки, в том числе и исторической, — это изучение общих законов и закономерностей общественно-исторических явлений и общей истории человечества. В этом смысле необходимо изучать глобальные явления, массы, а не отдельные личности, их дни рождения, с кем были в браке, и прочее, чем грешим мы. Однако у нас есть оправдание — данное сочинение претендует быть историческим, но в то же время это роман, где мы с помощью Пера пытаемся этой истории придать некую поэтичность, романтику или, если проще сказать, интимность, с надеждой, что это где-то поучительный урок по части добродетели, а где-то — предостережение от безрассудного и безнравственного. Впрочем, о какой нравственности можно говорить, когда речь идет о завоевателе Тамерлане? Ведь с самого начала данного изложения мы награждаем его эпитетами: варвар, дикарь, деспот, тиран, равно как великий, гениальный, смелый, чадолюбивый, патриот, градостроитель, мыслитель. Так кто же такой Тимур, раз мы о нем пишем? А наше Перо подсказывает, что о том же самом думает и сам Повелитель, находясь на этапе нашего основного повествования в закрытой повозке. В этом смысле, действует чисто психологический аспект.
Когда Тимур ехал в седле, в кругу своих воинов, он чувствовал себя среди них как единое целое, как масса людей, подчиненная одной цели, одной задаче — может быть, кого-то покорить, одолеть, разбогатеть. Теперь, глядя или подглядывая из маленького дребезжащего окна, он невольно ощущает себя изолированным или сторонним наблюдателем этой передвигающейся массы. И, может быть, задает вопрос: куда, за кем и зачем они идут? Почему они ему подчиняются, так возвеличивают, боятся и лебезят? Неужели он действительно такой выдающийся, сверхчеловек, богоизбран? Он сам не глуп и понимает, что это все не так. «А в чем же дело?» — задает вопрос он, зададим и мы. И раз взялись за эту тему, постараемся, как мы считаем, на этот вопрос хотя бы частично ответить, тем более что пишем древним Пером, рукою, а не современным компьютером, тем более что сам Тимур нам в этом поможет: ведь помимо варварств он оставил след своего пера. А там четкий намек, что в поисках самого себя он следовал по тому же пути, что и его предшественник — Чингисхан. А тут сразу же оговоримся, что расхожее мнение, будто личность творит историю, — это невежественный примитив, домысел литературы, но никак не научный взгляд.[177]
Что касается личности, применяя дедуктивный метод, отметим, что общество, или человеческий род, формируется под воздействием физико-географических факторов, таких как климат, пища, почва, и другие составляющие природы. В зависимости от этих факторов идет развитие общества, а уже сама общественная среда создает условия и способствует вызреванию личностей, к примеру, таких как Гомер и Македонский, Чингисхан и Ибн Сина,[178] Шекспир и Магеллан, Ньютон и Наполеон, Эйнштейн и Ленин.
А возвращаясь к личности Чингисхана, отметим, что, согласно Джувейни, местом обитания, происхождения и рождения монголов была огромная степь, ширина и длина которой таковы, что путь от одного ее края до другого занимает семь или восемь месяцев. На востоке она граничит с землями китаев,[179] на западе — со страной уйгуров,[180] на севере — с землями киргизов[181] и рекой Селенгой[182] до озера Байкал, а на юге — с владениями тангутов[183] и тибетцев. По рельефу — это сплошное нагорье, по почве — камни и пески, пустыня и полупустыня, по климату — резко континентальный, когда сухо и пески, но жарко летом, и постоянный ветер и мороз зимой, по общему виду — скудость. Словом, не жизнь, полупустынная голая степь. И сейчас, а тем более в древние времена здесь мало пищи, значит мало животных и людей.
