Александр Горшков - Отшельник. Роман в трёх книгах
— Что, здоровье не позволяет?
— Нет, наша вера.
Мухан усмехнулся:
— А наша вера все разрешает. Потом пришел к попу, тот простил — и гуляй снова.
Саид не поддержал этой шутки, оставшись серьезным.
— Ваша вера тоже не разрешает так жить.
Мухан откинулся на спинку стула и расхохотался:
— Да ты чурка, басурманин! Откуда знаешь про нашу веру?
— Я знаю людей, которые живут в вашей вере. Они другие, не такие, как ты.
— Ишь ты! Других он знает… — надменная улыбочка сошла с лица Мухана. — В чем же они «другие»?
— Они под Богом живут, а ты — нет. Они Его знают, Он — их, а ты сам себе бог, раз так легко можешь убить человека.
— Ишь ты… — Мухан даже не знал, чем возразить этому кавказцу.
Выпив свой коньяк одним глотком, он сразу налил себе еще полстакана.
— Смотри, не опьяней. Закусывай лучше: сыр, лепешки, сметана — все свежее. Хочешь, мяса пожарю? Только сегодня освежевали барашка. Любишь баранину?
— Терпеть не могу… — поморщился Мухан, уже не зная, как себя вести в этой ситуации, о чем говорить дальше. Он снова покосился в ту сторону, откуда доносилось блеяние. Ствола винтовки уже не было видно.
— А ты, смотрю, не из робкого десятка, — он понемногу начинал приходить в чувство.
— У меня весь род такой, — невозмутимо ответил Саид, наливая себе кумыс. — Мой прадед был дорогим гостем аж у самого Слепцова…
— Какого такого Слепцова? — быстро переспросил Мухан. — Васьки, который в городской администрации годами штаны протирает?
— Нет, который генералом был, на Кавказе служил. И не Васька, а Николай Павлович Слепцов. Среди казаков у прадеда тоже кунаки были. Когда он погиб, они для его семьи собрали деньги. Большую сумму по тем временам.
Мухан рассмеялся:
— Вот это, я понимаю, война! Сначала убили, а потом «бабки» собрали и вдове передали.
— Войны разные бывают. Они всегда были и, наверное, еще долго будут, пока люди живут. Но войны есть справедливые, а есть грязные. Есть неизбежные, а есть позорные. Смотря по тому, кто начинает, кто нападает, кто защищается и кто в чей дом непрошенным гостем лезет. И те, кто там воюет, тоже разные: есть настоящие герои, а есть настоящие убийцы…
Мухан посидел, выпив еще немного и думая над сказанными словами. Он понимал, что разговора, ради которого приехал сюда: подбить этого кавказца проявить свой горячий темперамент в отношении монахинь, сыграть на чувствах мести, распалить вражду к иноверцам — не получится.
— Какой-то ты весь… правильный, — пожал он плечами, тупо уставившись на стоящую перед ним тарелку с кукурузными лепешками. — Только не пойму, чего забыл здесь? Чего не едешь к своим: в свою деревню, или как там это у вас называется…
— Нет ее. Я же говорю: все перепахали «градом». Правда, теперь отстроили, но я не хочу жить там, где нет ни дома, ни могил моих предков. Пока обосновался здесь, а как будет дальше — на все воля Всевышнего.
Мухан усмехнулся:
— Принимал бы тогда нашу веру, раз тут решил жить. Как там в пословице: «С волками жить — по-волчьи выть». Или не прав?
— А ты сам какой веры? — спокойно взглянул на него Саид.
— Как это какой? Крещеной, конечно.
— Молитвы знаешь? Молишься? У разу, то есть пост, держишь?
— Ты что, кумыса своего напился? Зачем это мне нужно: и молитвы, и посты? Скажи еще, чтобы в монастырь шел!
— Нет, в монастырь тебе идти никак не скажу. А вот кое-что другое могу.
— Ну, давай, валяй.
— Сними крест, что у тебя висит на шее. Не позорь своего Бога. Не позорь веры своих предков. Сними — и живи, как хочешь. Пока ты занимаешься такими делами, Бог тебе не нужен.
Мухан встал, оторопело посмотрел на Саида, а потом схватил его за грудки:
— Чурка, ты что, угрожаешь мне?
— Нет, — спокойно ответил тот. — Просто прошу, как брата: сними.
— Не понял… Хочешь обратить меня в свою басурманскую веру? Своим «братом» решил сделать?
— В нашей вере тебе тоже не будет места, — Саид резко освободился от схвативших его рук Мухана. — Ни в какой, где верят во Всевышнего Творца: пусть по-разному, но верят, молятся Ему.
— Ты это… осторожней… А то не посмотрю, что… Грохну, не отходя от кассы.
И потянулся снова за «Стечкиным».
— Это как Всевышний решит, — спокойно отреагировал Саид. — Ты, вроде, по какому-то делу приехал. Давай о нем и поговорим.
— Уже поговорили, — буркнул Мухан, собираясь покинуть двор.
Саид учтиво проводил гостя. Следом вышла жена, молча передав Му хану полиэтиленовый пакет.
— Здесь тебе на дорогу и дома покушать: лепешки, сыр, сметана, свежее мясо, хоть и не любишь баранину. Кумыс тоже положили: попьешь, полезно. Ты за своим здоровьем совсем не следишь, болеть будешь. Возьми: это от души. Может, еще в чем нужда есть? Говори, не стесняйся, ты ведь зачем-то приехал.
— Зачем-то… Забыл, зачем.
Он вдруг обнял Саида:
— Слушай, скажи честно, как вы умеете такой порядок держать? Жена поперек мужа слова не скажет, дети старших уважают, здороваются, и сам ты весь какой-то не такой, как здешняя публика: не пьешь, на чужих баб, наверное, не засматриваешься…
— Зачем на них засматриваться? — улыбнулся Саид. — У меня своя есть. Пить вера не позволяет, и потом каждый день трудиться нужно, некогда в рюмку заглядывать. А ты зачем пьешь?
— Не пью, а употребляю. Когда для аппетита, когда для разговора, когда от нечего делать.
— Вот-вот, я и говорю: был бы занят настоящим мужским делом — пить некогда. Куришь?
— Не то, чтобы очень, но пачку в день — железно.
— Жена, дети есть?
— Живу с одной «телкой», от нее пацана имею, шалопаем растет.
— А кем же ты хочешь, чтобы он вырос?
— Нормальным человеком.
— Тогда самому нужно быть нормальным. Хотя бы чуть-чуть. Жить не с «телкой», а с женой, считать ее не скотиной, а матерью твоего родного сына. И перед сыном нужно вести себя очень достойно, как подобает настоящему мужчине. Ты же, наверное, и при нем пьешь, куришь?
— А что тут такого? Все так…
— И слова грязные при нем говоришь?
— Как и все…
— А ты стань, не как все! Будь мужчиной, отцом, мужем. Сыном хорошим будь, если родители твои живы. Братом верным будь, если братьев и сестер имеешь. О Всевышнем помни, Его уважай, держи в своей памяти, когда другие тебя будут толкать на что-то плохое.
Мухан уже сел в машину и включил мотор, как снова подошел к Саиду:
— Слушай, а если бы я тебя правда грохнул со своего ствола?
— Не успел бы, — все так же спокойно ответил Саид.
— Хорошо. Тогда допустим, что не я тебя, а ты меня. Что бы ты сказал ментам? Как бы все объяснил им? Их ведь сюда знаешь сколько бы понаехало, узнай они о стрельбе? Или тоже стал бы рассказывать им сказки о своем прадедушке, который куда-то там ходил в гости, пока его не завалили, а потом не собрали бабки на похороны?
Саид пожал плечами и, крикнув что-то на своем гортанном языке во двор, протянул Мухану маленький пакетик.
— Что это? — не понял тот.
— Здесь то, что я показал бы милиции. Без всяких объяснений. А они пусть разбираются, кто первым вытащил ствол. Вон там, — он указал под крышу навеса, где они сидели, — стоит камера видеонаблюдения. Прости, но люди к нам приходят разные. А нас жизнь научила быть осторожными. Сам говоришь: «С волками жить — по волчьи выть». Волк — умное животное. Не только смелое, но и умное, осторожное, с хорошим чутьем на грозящую опасность, засаду. Мы в горах тоже жили рядом с волками. Выть не научились, а всему остальному — да, что и тебе советую. В жизни все может пригодиться. Запись возьми на память о нашем знакомстве. Уничтожь ее сам. Мне она больше не нужна. Да и тебе тоже. Может, останешься, заночуешь? Выпил все-таки…
— Темно уже, я по газам — и дома. Никто не увидит.
— Увидит, — незлобно возразил Саид.
— Говорю, не увидят. Менты по «хазам» давно разбежались, у телека сидят. Кто увидит?
— Всевышний.
— Твой Всевышний в церкви живет и тоже давно спит, пока поп не придет и дверь не откроет, — рассмеялся Мухан.
— — Напрасно смеешься, — Саид не поддержал его юмора. — Всевышний везде и всегда. И видит каждого: тоже везде и всегда. Останься, прошу тебя, как брата. Утром поедешь.
Тот мотнул головой и захлопнул дверцу. Но Саид опять постучал ему в окошко кабины:
— Знаешь, о чем я подумал? Бросай все и приезжай сюда. Будешь тоже помогать мне с моим младшим братом. Работы здесь много: пасти овец, ухаживать за ними, охранять от волков, стричь… Приезжай, не пожалеешь. Бросай то, чем занимаешься сейчас. Ты хороший парень, но в плохие дела впутался. Поверь мне: добром они не кончаются.
— То есть, хочешь, чтобы я стал у тебя пастухом?
— Для начала. А дальше будешь учиться нашему труду. Приезжай.
Мухан пожал ему руку и впервые за всю их встречу дружески улыбнулся:
— Спасибо тебе. Подумаю. Может, действительно, брошу все и приеду. Ты тоже не забывай. Будут проблемы — звони, выручим.
И протянул ему визитку со своим телефоном.
«Вот тебе и чурка, — думал Мухан, выехав на асфальт. — Еще нужно разобраться, кто чурки больше: мы или они…»
