Леонид Гартунг - Повести и рассказы
Витя, присев на корточки подле собаки, выбирал из ее шерсти репьи и говорил взрослым голосом:
— И где тебя черти носят? На кого ты похожа? Лапы грязные, в репьях…
Собака жевала медленно, тщательно — должно быть, целлофановая оболочка мешала ей.
Витя притянул ее за ошейник, повернул морду к себе и спросил:
— Пальма, ты меня любишь? Да?
Пальме не хотелось отвечать. Да и зачем произносить вслух то, что само собой разумелось? Она только вильнула мокрым хвостом и снова принялась за сосиски.
СЛУЧАЙ НА БЕРЕГУ
Мы столкнулись с Женькой нос к носу. Он проскочил было мимо, но потом замедлил шаг и оглянулся:
— Ванюшка! Ты?
После этого он потряс мне руку и, стараясь казаться серьезным, спросил:
— Кто это тебя разукрасил?
Вид у меня действительно неважнецкий: лоб забинтован, губа распухла, под правым глазом синячище. А главное, обидно, что все как сговорились — спрашивают одно и то же: «Кто разукрасил?»
— Было дело, — ответил я уклончиво. Вроде бы надо рассказать — ведь мы с Женькой друзья с первого класса. А с другой стороны — совестно.
— Может, присядем? — предложил он.
Расположились на лавочке возле моего дома. Вижу — он ждет, прямо сгорает от любопытства. И я решил рассказать:
— Ты знаешь, Валентина приехала, — начал я издалека.
— Ну, — небрежно кивнул Женька.
Впрочем, об этом можно бы и не спрашивать — он ждал ее приезда не меньше, чем я.
— Так вот… — замялся я.
Женька насмешливо взглянул на меня:
— Это что ж — она тебя?
Но мне было не до шуток:
— Нет, не она, но так получилось… Ты знаешь, куда она ходит купаться?
Женька опять кивнул. Еще бы — он да не знал!
— И тебя позвала? — опять съехидничал мой друг.
— Да нет же, ты слушай… Она на этой стороне, где песок, а я на другой — где кувшинки. Я хотел нарвать для нее…
— Понятно.
Я замечал, что настроение моего друга с каждой минутой становится все хуже.
— Что тебе понятно? Она переоделась в тальниках. Вышла на песок и давай читать какую-то книгу, толстую-претолстую. А я на другом берегу — загораю. Потом в воду залез…
Небось, свои «штуки» показывал? — спросил Женька, не глядя на меня.
— Немного. Она почти не смотрела…
«Штуками» Женька называл всякие мои проделки: я и на спине плавал, и нырял по-всякому, и даже на спине неподвижно лежал. А он ничего этого не умел и всегда мне завидовал.
— Не тяни, — вздохнул Женька.
— В общем, искупался я и опять загорать.
— А она в воду?
— Конечно, но не в этом дело. Смотрю, в тальниках мелькает рожа. Угадай, чья?
— Потеряя?
— Точно. Оказывается, он тоже приехал. У него словно чутье.
Ну кто такой Потеряй — все знают. Это Витька Потеряев. Дебил на все сто. Он где-то в городе отирается. Зимой у папы и мамы, а на лето к бабушке в деревню. К парному молочку поближе. Днем с фотоаппаратом шатается, а ночью на мотоцикле гоняет.
— Смотрю. Он в кустах мелькнул и исчез. Я сначала этому никакого значения. Затем вижу, Валентина домой собирается. Берет платье — и в тальник. Вот тут я и хотел со своими кувшинками. Проходит минута или две, и вдруг она выскакивает из кустов как ошпаренная. Уже не в купальнике, а в своем цветастом платье, а вслед за ней вышагивает Потеряй с аппаратом в руках. Понимаю, что между ними что-то произошло, а что именно, до меня не доходит. На всякий случай решаю подплыть ближе. Смотрю, у нее слезы на глазах, а Потеряй довольнешенек и, судя по походке, немного под мухой.
— Как тебе не стыдно? Нахал! Идиот! Кретин!
Она поносит его всячески, а он блаженно ухмыляется, словно в его честь туш исполняют.
И тут только до меня дошло, что именно приключилось и при чем здесь фотоаппарат.
— Нахал и кретин, говоришь? — Потеряй сделал вид, что сильно рассердился.
— Виктор! Прошу тебя — засвети пленку. Зачем она тебе?
Потеряй снова распустил губы:
— Как «зачем»? Что хочу, то и сделаю. К примеру, карточку отпечатаю и в альбом наклею. «Вите от его Вали». А кто мне запретит?
— У тебя ума хватит, — проговорила Валентина, закрывая лицо руками, а Потеряй продолжал:
— Могу и засветить. Хочешь — прямо при тебе!
— Прошу тебя как человека, — открыла лицо Валентина и улыбнулась.
— Вот это другой разговор.
Он о чем-то поразмышлял, затем проговорил, хитро щуря глаза:
— Засвечу… Ей-богу!.. Но давай договоримся — танцевать только со мной. Больше ни с кем. Все лето. Усекла?
Все знают, как Валентина любит потанцевать в клубе и какой рой партнеров вьется вокруг нее. Она оскорбленно вспыхнула:
— С тобой — танцевать?
— Со мной.
— Иди ты знаешь куда?..
Потеряй обнажил свои лошадиные зубы и опять сделал вид, что уходит.
— А что? И уйду. Мне уйти — раз плюнуть. Только потом сама за мной побегаешь. Мое вам с кисточкой.
Кривляясь, он сделал прощальный жест рукой. Дурак, так уж и есть дурак. У него и поговорки какие-то дурацкие — при чем здесь кисточка?
— Витенька! — крикнула она ему вслед. — Куда же ты?
Это Потеряй-то «Витенька»! Меня аж передернуло от этого слова.
Потеряй обернулся с торжествующей ухмылкой:
— Забоялась?
Валентина колебалась, волнуясь, кусала губы. Он приблизил свою морду к ее лицу:
— Только без обмана.
Она взглянула на него с презрением:
— Если слово дам, то сдержу. Но я еще не согласилась.
— А тебе как не согласиться? — подмигнул Потеряй. — Ты у меня вот где. — Он выразительно поднял руку и медленно сжал пальцы в кулак.
В это время появился я. До этих пор они не обращали на меня внимания. Подумаешь — какой-то белобрысый мальчишка стоит по пояс в воде и слушает, как пререкаются двое почти взрослых людей.
— Дай сюда пленку, — проговорил я как можно внушительней, выходя на берег.
Валентина взглянула на меня с некоторой надеждой, но Потеряя мое появление только насмешило:
— Ты-то откуда вылупился?
— Отдай пленку! — еще раз сказал я.
— Накось, выкуси, — хохотнул Потеряй, сунув мне под нос кукиш.
Тут я понял, что дискуссия окончена и пора действовать. Я сам не представлял, что именно буду делать, но твердо знал, что выручу Валентину. Я двинулся к Потеряю без всякого плана, но, должно быть, на лице моем отразилось нечто необычное, потому что он невольно отступил на шаг.
— Ты что, Ванька?
Я схватил фотоаппарат, который болтался у него на животе, и дернул изо всех сил. Тонкие ремни оборвались, я взмахнул аппаратом над головой и швырнул его на середину реки. Он булькнул и скрылся под водой. Несколько мгновений мы все трое стояли, пораженные случившимся.
По реке медленно расходились зеленые круги.
Потеряй выругался, скинул рубашку, ботинки и кинулся в воду. Вообще говоря, все это продолжалось довольно долго. Сто раз можно было задать стрекача. Валентина подталкивала меня:
— Ванюшка, беги!
Но я не убежал.
Потеряй все нырял, фыркал, плевал водой. Потом, совершенно обессиленный, шатаясь, выбрался на песок и лег на него лицом вниз. Отдышавшись, он вскочил и, сжав кулаки, двинулся ко мне.
— Мыряй! — захрипел он, указывая на воду.
— Сам ныряй, дебил несчастный, — в отчаянии крикнул я.
Потеряй был на голову выше меня. Первый же его удар сбил меня с ног. Затем он пустил в дело ботинок. А я все пытался подняться. Последнее, что помню, — Валя схватила горсть песку и кинула ему в лицо. «Неужели он ударит ее?» — подумал я и потерял сознание.
Очнулся я от прикосновения к моему лбу чего-то мокрого и холодного. Это была намоченная в воде Валина голубая косынка.
— Живой, — воскликнула она радостно, когда я открыл глаза.
Я лежал на спине, а она на коленях стояла возле меня. Такой красивой она еще никогда не была. Ты бы видел ее лицо…
— Ванюша, — прошептала она. — Какой же ты молодец. Ты сам не понимаешь, какой ты хороший.
Она погладила ладонью мое плечо и вдруг сказала:
— Хочешь, я поцелую тебя?
Она низко склонилась надо мной, ее волосы, соскользнув вниз, коснулись моего лица. Да, да, это был не бред. Она так сказала. Мы были на берегу вдвоем, и ничто не помешало бы ей, но мне почему-то стало страшно, так страшно, что и сказать не могу.
— Лучше не надо, — ответил я ей каким-то хриплым, не своим голосом.
Она поднялась, отряхнула колени от прилипшего песка, деловито повязала волосы косынкой. Это была уже не та Валя. Совсем не та…
Она ушла, а я еще долго сидел на берегу. Пока не стемнело. Не мог же я в таком виде явиться в деревню.
— А куда делся Витька? — спросил меня Женя.
— Потеряй? Струсил. Удрал с ночным бийским. Но не в этом суть. Все это чепуха. Непонятно другое. Теперь Валентина со мной не разговаривает. Встретит, кивнет и проходит мимо. Вот ты смеешься. Смеяться легче всего. Ну, а ты-то, ты, понимаешь в чем дело?
