Михаил Найман - Плохо быть мной

Эстер вскочила, он смотрел, как она натягивает лифчик.

— Полицейский участок в нескольких улицах отсюда, — сказал он. — Совсем рядом, идти недалеко.

Я влез в разговор:

— Почему не я? Я сошелся с Салихом ближе, чем ты. Он мой, а не твой знакомый, в конце концов.

— Потому что ты не американец, — быстро сказала Эстер раньше, чем я договорил до конца. — Будет лучше, если это сделаю я, и одна.

Я смотрел, как они уходят. Я вспомнил недавний сон, в котором не мог сдвинуться с места, а мои преследователи были совсем близко. Я лежал в постели и уговаривал себя, что все отлично. Что это здорово, что Эстер идет помогать Салиху. Мое впечатление от знакомства с ним было по-прежнему сильным. Я думал о том, что теперь что-то может измениться. Я лежал так довольно долго, и комната стала казаться мне камерой полицейского участка, в котором сейчас сидел Салих.

Я смотрел, как в комнату постепенно втекает свет. Я стал одеваться, было около шести утра. Вышел на улицу, пошел к полицейскому участку. Когда свернул в нужный переулок, Эстер и Салих уже выходили из участка.

— Эстер очаровала не только меня, — вместо приветствия проговорил Салих. — Копов тоже. А это все равно, что очаровать пса Цербера из Аида. У тебя выдающаяся девушка, Майкл. Как тебе Калифорния? — неожиданно спросил он.

— Она ровно такая, как я представлял. Каким, думал, место будет, в то и приехал.

— Показать настоящий Сан-Диего? — спросил Салих. — Тот, каким, ты думал, он едва ли может быть. Хотите прямо сейчас? Пара моих друзей-художников и музыкантов живет в здешних трущобах.

— Позвоню Лезли, — сказала Эстер, — прихватим ее. Небось знает Сан-Диего не больше нашего.

Мы с Салихом пошли к пляжу. Он ушел вперед. Я оглядел берег. Параллельно океанской дуге шла пешеходная заасфальтированная дорога, и та и другая упирались в горизонт. Над дорогой возвышались новостройки; очень смахивающие на московские. В фильмах про Калифорнию по таким тротуарам эффектные блондинки в шортиках катаются туда-сюда на роликах. Сейчас на дороге не было ни души. На пляже, кроме нас с Салихом, только двое бездомных. Оба лежали, по всей видимости, тяжело больные, может быть, даже умирали.

Издали Салих тянул чуть ли не на двадцатилетнего парня. Только когда я подошел поближе, можно было различить усталый взгляд и понять, что перед тобой зрелый мужчина. Одежда на нем была поношенная, не очень отличающаяся от бомжовой. Но сидела на нем так стильно, как сшитая дизайнером, который специально изготовляет битые вещи.

— Тебе не кажется, что любой вид протеста обречен на проигрыш? — спросил я. Я побаивался, что вчерашний разговор не значил для него того, что для меня. Или, что он, может, вообще забыл о нем.

— Все, что мы делаем в этой жизни, обречено на проигрыш, — ответил он грустно. — Я знал, что моя борьба против Каддафи заведомо обречена. Быть может, это меня и подстегивало. Либо сесть в тюрьму, либо вести убогую жизнь маргинала, про которого половина местных подонков думает, что у него не все в порядке с головой. Хороший выбор, правда? Здесь я общаюсь с голодранцами, у которых нет даже того таланта бездельничать, какой есть у маргиналов в Европе.

Мне нравились не столько слова, сколько тон. Опечаленный, спокойный, без желания выпендриться. Его взгляд был таким, какой бывает у черных — умным и тяжелым. Пропитавшийся гарью и копотью негритянского района. На миг даже пришло в голову, что где-то неподалеку раскуривают косяк.

— Честно сказать, я немного растерян, приехав, — сказал я. — В Вермонте у нас с Эстер начался роман. Мы в ознаменование этого задумали путешествие через страну. Но когда едешь, путешествие выглядит осмысленным только потому, что чего-то ждешь от места, куда направляешься. А приехал — и тебя ничего не ждет. Ждет только конец. — Я помолчал. — Многим хочется в керуаковской «Дороге» романтизировать сам процесс дороги. А по-моему, эта книга — о бессмысленности всей затеи. Ребята мотаются по стране, пожирают милю за милей и видят в этом смысл потому, что они ждут, что куда-то приедут. А приезжают обычно в дыру, в которой пусто. И тогда они прутся назад.

— Они переживают маленькую смерть, — сказал Салих. — И поэтому лихорадочно думают, куда бы еще податься. Замечательно название книги. Дорога.

Всякий раз, как он реагировал на мои замечания, я испытывал невольную благодарность: после этого мои собственные слова приобретали больший вес. Я был благодарен даже за односложные «да» или «нет».

— Сан-Диего-то оказался дырой, — сказал я. — Я сбежал из Нью-Йорка в надежде что-то изменить. Но Нью-Йорк хотя бы настоящий город. А тут что?

Один из бездомных встал и, пошатываясь, побрел к воде. Другой остался лежать. Он напоминал издыхающее в пустыне животное, ждущее стервятников.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Салих. По тону я понял, что его вопрос не относится к нашей беседе. — Что ты здесь делаешь? Твоя страна переживает уникальные времена. Может, впервые за вашу историю вы живете по-настоящему свободно. Ты должен быть там! Должен помогать этой свободе! Скоро может стать слишком поздно.

Я никогда не думал о себе и России в таком ключе. От его слов я ощутил собственную значимость, может быть даже гордость за себя. И новый прилив благодарности к Салиху.

— Тебя можно ставить в пример тем, кто готов роптать на судьбу, — сказал я. — У тебя такая жизнь, а ты не унываешь. Говоришь — и мне самому на душе становится легче. Спасибо.

Салих удивился.

— За что?

— Ну, за то, что мы встретились. За то, что я этому рад.

К нам шла Эстер.

— Лезли встретит нас в центре города, — сказала она.

— Хотите, покажу, с какими прекрасными людьми я имею дело? — спросил Салих. Он двинулся к развалившемуся на песке бездомному.

— С какими прекрасными людьми мы имеем дело на свете, бейби! — сказал я ему вслед. — Не зря все-таки мы сюда приехали, а?

Она ничего не ответила.

— Взгляните на этого фрукта! — крикнул Салих.

Мы подошли. У парня был помятый вид и повязка на глазу.

— Мой друг принимал участие в беспорядках в Лос-Анджелесе из-за Родни Кинга, — важно заявил он и, похоже, не в первый раз. — У наших ребят есть идея захватить радио и оттуда руководить террористическими операциями по всей стране. Или устроить теракт через радио. — Он излагал это не как сообщение, а как развлекательный номер, к сожалению, часто исполнявшийся на бис.

Салих расхохотался.

— У чувака кличка Мрачный Билли, — сказал он. — Дела его обстоят куда более мрачно, чем можно представить.

— А то заказать песню на радио, — продолжил парень, видимо, привыкший к тому, что его унижают. — Песня будет сигналом активизировать бомбу.

— Какую песню? — вырвалось у меня. Все засмеялись. — Нет, правда, что это будет за песня? — повторил я.

— Тебе не терпится примкнуть к рядам здешних голодранцев? — спросил Салих.

— Что с тобой? — шепнула мне Эстер.

Я увидел, как кто-то машет мне рукой. Стиви выплыл из калифорнийской дымки, тупо глядя выцветшими от солнца глазами на декорации калифорнийского веселья.

Эстер дернула меня за руку.

— Пошли, Салих покажет нам Сан-Диего.

Я смотрел в сторону Стиви.

— Пожалуй, я здесь пока перекантуюсь, — сказал я и тут же пожалел о том, что сказал.

Мне совершенно не хотелось проводить время со Стиви. Лучше было остаться с Салихом и Эстер, но на секунду я почувствовал себя лишним.

— Хочешь остаться с ним? — Эстер кивнула на Стиви. — Ну ладно, — сказала она, когда поняла, что я правда никуда не собираюсь идти.

Глядя на удаляющихся Эстер и Салиха, я еще острее пожалел, что остался один. Знакомство с Салихом мне льстило. Я даже был немного польщен, что у Эстер с Салихом появилась какая-то связь.

Я не знал, подходить к Стиви или нет. Его лицо почти изгладилось из моей памяти со вчерашней вечеринки. При этом он выглядел, как старый знакомый — слишком старый, как и все тут. Стиви махал мне агрессивно, немного по-хозяйски. Как будто я был обязан подойти. Я послушно побрел к нему.

Рядом со Стиви сидела хрупкая девушка.

— Что происходит, мэн? — спросил я с деланно развязной интонацией.

— Да вот думаем пойти с Бетси в кино, — ответил он.

— А что, скучно сидеть на пляже весь день? Здесь вообще как?

— Отвратно, примерно так. Брошу все, махну в Нью-Йорк. Адекватный город с вменяемыми людьми. Можно сказать, Европа. Здесь пахнет неотесанностью первобытных племен. Бывал в Нью-Йорке?

— Прожил там последний год.

— Оно и видно, — сказал Стиви. — Видно, что ты адекватный мэн. Полечу самолетом в Большое Яблоко на раз-два.

Для меня в Джей-Эф-Кей уже расчистили отдельную посадочную полосу. А не полечу, так автостопом. Полетами меня не удивишь — работал в аэропорту. У нас там одна секс-бомба работала — я ее чуть в рентгеновский аппарат не засунул. Думаю, хоть так посмотрю на нее без одежды, раз в реальной жизни не получается. Вот и Джеки, — произнес он.