Пэт Конрой - Пляжная музыка
— Поцелуй за меня Сатану, Эй-Джей. — И с этими словами она швырнула лампу в комнату и побежала к повозке.
Крики умирающего отца преследовали Люси, пока они ехали по долине Хорспасчер, и еще долго стояли в ушах, когда они тащились по длинной грязной дороге через горы в сторону Сенеки, Южная Каролина. Дом стоял в стороне, пожара никто не видел, как не слышал и страшных криков Эй-Джея. Мать, похоже, уже и думать забыла о доме и муже и целиком сосредоточилась на том, чтобы мул не свалился с узкой тропы.
И во время этого путешествия, а точнее, бегства из мест, где Маргарет провела каждый час своей жизни, не видя ничего, кроме гор, они, сами того не ожидая, столкнулись с человеческой добротой. Фермерские жены, не понаслышке знающие об одиночестве, нутром понимали, что заставило эту женщину с разбитым лицом постучаться в их дверь с просьбой подать хоть какой-нибудь еды. Они кормили ее яйцами, молоком и сыром, потому что она была женщиной и потому что у нее было двое детей. К мужчине, странствующему в одиночестве, они не были бы так добры.
Целый месяц Маргарет скиталась с детьми по проселочным дорогам, иногда заезжая в небольшие городишки Южной Каролины, но так и не смогла придумать ничего путного. Как-то раз на ферме под Клинтоном, Южная Каролина, она увидела свое отражение в зеркале и горько зарыдала, поняв, какой непоправимый ущерб причинил ей Эй-Джей. Когда-то она очень гордилась своей красотой, а теперь испытывала тот особый стыд, который уродство гарантирует без дополнительной платы. Она не верила, что кто-то может влюбиться в женщину с таким обезображенным, бесформенным лицом. Если уж ей самой было противно смотреть на себя в зеркало, то как она могла надеяться привлечь внимание достойного и добросердечного мужчины. А поскольку у нее не было четкого представления о том, что делать или где обосноваться, она продолжала подстегивать своего мула, переезжая из города в город в надежде на чудо. Никакого чуда для Маргарет Диллард и ее детей не произошло, и возле Ньюберри ее мул просто сдох.
И уже в следующем городишке под названием Даффордвилл она привела детей к воротам сиротского приюта под эгидой протестантской церкви, где всем заправляли миссионеры, несущие слово Божье африканским племенам в районе Сахары. Заведение это было расположено на дороге между Ньюберри и Просперити. Городишко, в архитектуре и планировке которого не было даже намека на тщеславие, тянулся вдоль железнодорожных путей, и все дома в нем носили печать безликой однообразности, которую любят напускать на себя небольшие города в надежде, что несчастья обойдут их стороной. Маргарет тотчас же определила главное здание — двухэтажное деревянное строение с окнами без ставней и двумя некрашеными дорическими колоннами, подпиравшими дом, словно костыли.
— Они принимают сирот, — сказала детям Маргарет. — Тут вы и будете жить.
— Но у нас же есть ты! — заплакала Люси. — У нас есть мать.
— Я знаю, — отрешенно ответила Маргарет.
В ту ночь они разбили лагерь под железнодорожным мостом, развели огонь, который хоть чуть-чуть согрел их, а Маргарет скормила детям остатки еды, которые ей удалось сберечь. Нерешительность окончательно сокрушила ее, и она уже мечтала об избавлении. Всю жизнь она усердно молилась, а в ответ получила только сдохшего мула и усталое, износившееся сердце. Маргарет Диллард спела детям колыбельную и прошептала им, что лица их прекрасны в свете костра. Когда они уснули, она поцеловала их и укрыла своим одеялом, а затем повесилась на обрывке веревки. Она считала свою смерть последним единственным подарком, который могла сделать своим детям. И, проснувшись, дети обнаружили этот подарок.
Все последующие годы Люси не могла без содрогания произнести слово «сирота». Для нее сирота — это был ребенок, отданный на поругание злу, невинность, принесенная в жертву насилию. В десять лет Люси Диллард видела отца, убитого в собственной постели, мать, повесившуюся под железнодорожным мостом, и она имела полное право считать, что уже видела самое худшее, что мир может предложить маленькой девочке. А потом она встретила преподобного Уиллиса Беденбауха.
Очень рано Люси узнала, что обычным людям трудно полюбить сироту. Сирота — это что-то списанное со счетов и выброшенное на обочину, отданное на милость сострадательных прохожих. Позднее ее приводили в ярость те места в рассказах и фильмах, где сирот принимали в дружную, хорошую семью так, словно эти несчастные появились в ней естественным путем, ведь она прекрасно знала, что в мире слишком много Уиллисов Беденбаухов, пожирающих сирот.
Преподобный Беденбаух был более мягкой версией служителей Господа, порожденных горами Северной Каролины. Он гордился своей кожей молочного цвета и выгоревшими на солнце светлыми волосами, что делало его похожим на большой самодовольный персик. Он носил дорогие туфли, которые ему начищал до невероятного блеска восемнадцатилетний сирота, умственно отсталый и злобный. Ни одна христианская семья не хотела брать к себе этого парня. Звали его Енох, и жил он в конюшне за сараем.
Поскольку школы там не было, восемнадцать сирот дважды в день посещали часовню, где выстаивали службу, во время которой преподобный Беденбаух читал им тексты из книги, называвшейся «Искусство проповеди». Голос его взмывал под своды маленькой часовни, и было в нем нечто мягкое, успокаивающее, что очень нравилось Люси. Она еще никогда в жизни не видела человека, закончившего колледж. Во время первых двух служб они с Джудом удивлялись, почему в часовне нет змей. Они не могли понять, как же тогда христианин сможет измерить свою любовь к Иисусу, если ему не надо проходить мимо змеи, которая в любой момент может укусить и убить его. Однако свои теологические воззрения они держали при себе и вскоре привыкли к более округлой сдержанной риторике, принятой в центральной части Южной Каролины.
Преподобный Беденбаух изнасиловал Люси только через месяц после ее появления в приюте. А изнасиловав, утер ей слезы и прочел длинный кусок из Послания к ефесянам, предупредив ее о распутстве женщин и о том, что их тела пробуждают похоть в благочестивых мужчинах, а в награду дал ей лакричную конфетку, и с тех пор она навеки возненавидела вкус лакрицы.
Люси обнаружила, что он насиловал не всех девочек подряд, но имел своих фавориток, которые получали добавку во время обеда и освобождались от самых тяжелых работ на ферме при сиротском приюте. Напившись, преподобный Беденбаух являлся в большую комнату, где на двухъярусных койках спали сироты. Обычно это происходило в три часа ночи, именно в это время он делал выбор. Все девочки, к которым он благоволил, должны были спать на нижних койках, и ни на одной из них не должно было быть трусов. Очень скоро Люси стала его любимой жертвой, и именно тогда она возненавидела запах виски так же сильно, как и вкус лакрицы.
Как-то ночью, когда преподобный Беденбаух лежал на ней, Люси открыла глаза и увидела, что ее братик Джуд смотрит на нее с верхней койки и в глазах его были гнев и жалость, а еще выражение такой беспомощности, какую ощущают все мальчики, ставшие свидетелями подобных сцен. Она протянула ему в темноте руку, и Джуд ухватился за ладонь и не отпускал ее до тех пор, пока преподобный не закончил свое дело и не скатился с Люси. А потом Беденбаух, как правило, возвращался в свой кабинет на том же этаже, читал свою Библию и курил свою трубку. Запах табачного листа вплывал в темную спальню, и дети спокойно погружались в сон, зная, что, по крайней мере, в эту ночь новые атаки им не грозят. Затем он обычно гасил свою керосиновую лампу и засыпал на маленькой кушетке возле стола.
В ноябре он изнасиловал новую девочку в первую же ночь, проведенную той в приюте. Все дети слышали звуки борьбы и ее крики в темноте, а еще как преподобный Беденбаух приказывал ей заткнуться и подчиниться воле Господа. А еще они слышали, как он сломал ей шею. Перед рассветом Енох вынес тело девочки и похоронил ее рядом с Маргарет Диллард на примыкавшем к приюту кладбище для нищих. После этого преподобный Беденбаух запил еще сильнее. Именно тогда-то он и начал особенно отличать Люси, поскольку она не сопротивлялась и не издавала ни звука. Ее брат Джуд тоже не издавал ни звука, но всегда крепко держал сестру за руку, когда ее насиловали на койке под ним.
Джуд зорко следил за каждым движением Беденбауха, после того как тот возвращался в кабинет, сделав свое черное дело. Большое окно без стекла давало возможность священнику наблюдать за детьми в дортуаре, но оно же позволяло Джуду следить за священником. Преподобный усаживался в кресло и приступал к сложной церемонии раскуривания трубки. Перочинным ножом он тщательно выскабливал чашку и прочищал чубук чистым белым ершиком. Беденбаух курил табак «Принц Альберт», который хранил в жестяных банках, стоявших на столе. Сначала он вдыхал крепкий запах табака, затем большим и указательным пальцами брал щепоть и туго набивал трубку с помощью какого-то приспособления, отдаленно напоминавшего гвоздь. Потом Беденбаух вынимал серебряную зажигалку, любовался ею в свете лампы, крутил большим пальцем маленькое колесико и подносил пламя к табаку, аромат которого проникал в дортуар, действуя на Джуда усыпляюще. Преподобный Беденбаух приговаривал пинту виски и проваливался в тяжелый сон, который сопровождался мощным храпом.
