Анатолий Иванов - Жизнь на грешной земле (сборник)
…Иван Кольцо с кинжалом в руке выполз кошкой на палубу…
…Рубятся Иван Кольцо и полуголый Агаджа в каюте…
…Переодетый в турка Иван Кольцо, Алена и Мария наблюдают, как бывшие гребцы бросают трупы турок в воду…
Медленно открыл глаза Ермак… Он и Кольцо сидели за столом, перед ними корчажка с вином, огурцы на тарелке да хлеб.
— Во-он как было? — хрипло сказал Ермак.
Помолчал невесело. Перед ними стояли нетронутые кубки.
— Спасибо, что из неволи ее вызволил.
— Это она меня от верной смерти спасла…
Еще помолчали.
— Что же, живите счастливо… — Ермак встал. — А я — в поход…
— Стой, Ермак. Негоже нам с тобой так… Иду я с тобой в Сибирь! А с Аленой… Пусть свершится божий суд. Кого с похода дождется она — с тем ей и жить. А коли оба вернемся живыми-здоровыми — ее воля и ее выбор. Так порешим?
— Давай так, — сказал Ермак, помедлив.
Они встали и обнялись.
Анфим Заворихин, стоя на носу восьмивесельного речного струга, произнес:
— Вот оно, царство Строгановых! Это город Кергедан.
Ермак поглядел вдаль. Из-за крутояра, поросшего соснами, заблестел купол церкви, показались крыши домов и домишек.
За первым стругом плыло под парусами еще дюжины полторы больших и малых стругов, наполненных людьми. Радостно-торжественно звучит церковный колокол. Народ высыпает на берег…
В роскошно отделанной деревянной зале Строгановы щедро угощали Ермака и его ближайших помощников Вымуштрованные холопы носили и носили разносолы, заморские вина в причудливых бутылках и кувшинах.
В раскрытые окна плыл пьяный говор и шум — вокруг бочек с вином пировали казаки, жарили на кострах, разложенных прямо под окнами хоромов, куски мяса.
Семен Строганов тычком сидел в просторном кресле, обеими руками опираясь на костыль, говорил Ермаку:
— Волей царя-батюшки обживаем мы сей дикий край, сторожим окраину Руси. Тяжкая наша служба. И ратные люди есть, да мало… Все время местные племена — поганые вогуличи да остяки вкупе с татарами городки наши жгут, людей побивают… Особо пелымские князьки разбойничают… А с тех пор, как царь Кучум объявился в Сибири, вовсе житья не стало…
Максим Строганов поднялся, захлопнул створки окон.
— Спалят же казаки город!
Ермак будто и не слышал, спросил у Семена:
— Много ль войска у Кучума?
— Войска не много, но в данниках у него черных людей тысяч тридцать, не менее, — ответил Строганов.
Подошел пьяный Никита Строганов, расплескивая вино из бокала.
— А почти все это наши данники были!
Старший Строганов костылем вышив у Никиты заморский стеклянный бокал.
— Нажрался? Царевы эти данники были… Пшел!
Когда Никита убрался, Семен, как лисица, усмехнулся:
— Хе-хе, да ты не бойсь. Что у Кучума за войско? У них даже конской сбруи путной нету.
Максим Строганов чуть махнул рукой, тотчас подскочил слуга с подносом. На подносе два кубка золоченого стекла.
— В покорность надо Сибирь привесть, Ермак Тимофеич. Сделаешь — озолочу… После нас, хозяев, первым будешь и в Пермском крае, и в Сибири. И власти у тебя будет, хе-хе… поболе, чем у царя в его царстве. Схошь — так и гарем заведешь поболе, чем у турецкого султана. Ну, Ермак Тимофеич!
Золоченые кубки ударились с глухим звоном.
…Раздался звон и грохот за дверью, вбежал слуга с кровоподтеком под глазом:
— Разбойники! И поднос с вином отобрали!
Максим Строганов опять подошел к окну На улице пьяный казак, еле переставляя ноги, несет поднос с бутылками к куче пирующих. Запнулся, упал, бутылки раскатились по траве.
— Усмири ты казаков своих, Ермак Тимофеич! — взмолился он.
— Счас — невозможно, — спокойно ответил Ермак.
Богато уставленный вчера винами и закусками стол теперь был чист, трое Строгановых сидели в пустой зале, слушали, как казаки песни горланили за окнами.
— Дал бог защитников, — сказал Никита. — Вчера буянили, ныне с утра вломились в погреба, на опохмелку еще полдюжины бочек высадили.
— Зато драться здоровы, — усмехнулся Семен. — Вот Кузьме вчерась припечатали, аж слег.
Максим вытащил из кармана кусок пергамента.
— Что вино? Вы глядите, чего атаман этих разбойников требует! Ужас, сколько пороху, свинцу, разных съестных припасов тут расписал. Разор! Да еще, говорит, пушки надобны.
— От Кучумовых людишек нам бед все прибавляется, так уж потерпим кой-какой убыток и от защитников, — сказал Семен.
— Убыток-то ладно, — усмехнулся Никита. — Приказчики вон доносят, что мужички наши заволновались, в казацкую ватагу просятся. Не быть беде бы, дядюшка.
— Не мешкая в Сибирь, спровадить их! — воскликнул Максим.
— А не поздно? — спросил Никита. — Вот-вот мухи белые полетят.
— Не поздно, — сказал Семен. — Кучумку-царя успеют потрясти. А коли от морозов потом околеют, так не с нас спрос, а с бога. — Семен перекрестился. — А следом за ними других ратником нам сподручнее посылать станет.
Кучум — высокий, подслеповатый старик, утопая в подушках, окруженный свитой, сидел в своем шатре и смотрел на извивающихся перед ним в танце полуголых невольниц.
Восточные сладости и крепкие яблоки горой лежали на золотых подносах. Рядом с Кучумом сидел молодой красивый татарин лет двадцати пяти, сын Кучума Алей. Небольшой кинжал в серебряных ножнах поблескивал на его поясе. Не отрывая глаз от танцовщиц, он время от времени брал сладости и клал в рот. По другую сторону стоял главный советник хана — карача.
Распахнулся полог, появился, сверкая украшениями на одежде, на рукоятке кинжала, татарин лет под тридцать, шагнул сквозь строй танцорок.
— Великий хан! В город Кергедан прибыл какой-то атаман Ермак с большой дружиной казаков!
— Племянник Маметкул! Свет все больше гаснет в моих глазах. И скоро я совсем не буду видеть такую красоту Не отнимай у меня последних удовольствий…
— Строгановы снаряжают казаков для похода на тебя, хан!
— Этих невольниц прислал мне правитель Бухары, — спокойно сообщил Кучум, не реагируя на слова Маметкула.
Закончив танец, невольницы склонились ниц.
— Вон та башкирка, отец.
— Это не башкирка, а казашка. Возьми ее себе для утехи, сынок.
Молодой татарин встал, грубо дернул за косы молоденькую невольницу, повел из шатра.
Кучум сделал знак, остальных невольниц как ветром сдуло.
— Мне уже донесли про казаков, — сказал Кучум. — Только ныне я воевать с ними не буду.
— Но, великий хан… — воскликнул было Маметкул.
— Нынче мы нападем на город русского царя Чердынь, — повысил голос Кучум. — Воевода Чердыни князь Перепелицын обязательно прибывших казаков в помощь себе попросит. Строгановы отказать не посмеют. А там зима наступит — к нам не добраться. Войска на Чердынь поведет мой сын Алей. А ты, Маметкул, хорошенько готовь воинов для сражений с казаками в будущем году. Так ли я решил, карача?
— Ты, как всегда, мудр, хан, — угрюмый карача низко склонился в поклоне.
— Война потребует больших расходов, — проговорил Кучум. — Повелеваю — дань со всех сибирских улусов брать двойную!
— Великий… — промолвил робко один из приближенных. — Люди и без того стонут, трудно их держать в повиновении.
Взрыв ярости вдруг потряс Кучума.
— Сечь до смерти! Жечь огнем! Рвать лошадьми всех, кто ропщет, кто не повинуется! Пусть реки заполнятся кровью, а солнце навсегда потонет в дыму, но Сибирь будет покорна мне!
Около двух десятков малых, средних и больших стругов с поднятыми веслами и убранными парусами покачивались на воде.
А на берегу строгановские попы служили молебен. Перед ними было выстроено все казачье войско, 500 с лишним человек. Одеты они были по-разному, кто в казацких кафтанах, в мужицких зипунах и поддевках, в войлочных и бараньих лохматых шапках, простоволосые, но все здоровые, могутные, хорошо вооруженные — при саблях, здоровые, могутные, хорошо вооруженные — при саблях, пищалях, за кушаками — ножи, сбоку — пороховницы.
В разных местах покачивались на древках иконы и казацкие знамена, под которыми стояли бывшие холопы челядь бояр, обнищавшие крестьяне. Вся эта деклассированная вольница уже хмелела в предчувствии богатой добычи. Ермак, Иван Кольцо, другие атаманы и есаулы стояли впереди под иконой-знаменем дружины, на которой архангел Михаил, одетый в доспехи русского воина и восседавший на крылатом огненном коне, поражал копьем дракона.
Все трое Строгановых и Ермак прошлись перед казачьим войском, остановились.
Из-за лабаза вышло человек 50 стрельцов во главе с Анфимом заворихиным. Встали с краю.
— Эт что? Ваши приглядыши за мной будут? — спросил Ермак.
