Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2004)
Лидия Яновская. Главы из новой книги о Михаиле Булгакове. — “Уральская Новь”, 2004, № 18.
Полемика булгаковедов. “Я долго колебалась, прежде чем решилась написать предыдущие страницы. Потому что с середины 90-х годов знаю совсем другого Б. С. Мягкова: очень добросовестного, даже уникального библиографа-булгаковеда, тонко понимающего свое непростое дело и преданного этому делу. Никогда не думала, что с человеком могут произойти такие перемены. Может быть, это общение с Булгаковым так переделало его? И нужно только удивляться тому, что оно не переделало других булгаковедов? А если так, то его статьи по топографии „Мастера и Маргариты”, некогда столь нашумевшие, следовало бы отодвинуть в прошлое и забыть? Но это, оказывается, не просто. Публикации Б. С. Мягкова 80-х годов не умерли. В 1993 году они составили книгу…” (из главы “Трамвай на Патриарших”). В частности — Б. С. Мягков некогда нашел прототип собаки Банги!
Составитель Андрей Василевский.
“Арион”, “Илья”, “Знамя”, “Новое литературное обозрение”
Евгений Даниленко. В заколдованном круге. Рассказы. — “Знамя”, 2004, № 7 <http://magazines.russ.ru/znamia>.
Написаны, как сообщает автор, во время неких дежурств (работал охранником, обходил “объекты”). Нежный сюр, малая форма, остроумие и традиция. Евгению Попову, надеюсь, понравятся.
Вероника Зуева. Памяти “Вавилона”. — “Арион”. Журнал поэзии. 2004, № 3 <http://www.arion.ru>.
Имеются наблюдения.
Или почти хорошо, или почти ничего.
Одним словом, памяти “Вавилона” — литературно-сетевого проекта, который возглавлял Дмитрий Кузьмин.
Бахыт Кенжеев. Стихи. — “Арион”, 2004, № 2.
Славный рынок, богатый, как все говорят:
рыбный ряд, овощной, да асфальтовый ряд —
и брюхатый бокал, и стакан расписной,
и шевелится слизень на шляпке грибной,
а скатёрки желты, и оливки черны,
и старьевщик поет предвоенные сны,
наклоняясь над миром, как гаснущий день, —
и растет на земле моя серая тень.
Так растет осознавший свою немоту —
он родился с серебряной ложкой во рту,
он родился в сорочке, он музыку вброд
перейдет и поэтому вряд ли умрет —
перебродит, подобно ночному вину,
погребенному в почве льняному зерну,
и, взглянув в небеса светлым, жестким ростком,
замычит, как теленок перед мясником.
Комментарий: социальная и историко-культурная рефлексия. — “Новое литературное обозрение”, № 66 (2004, № 2) <http://magazines.russ.ru/nlo>.
Этот корпус материалов, как пишет редактор блока М. Майофис, первоначально сложился на основе докладов и обсуждений, состоявшихся на XI Лотмановских чтениях (Москва, РГГУ, 18—20 декабря 2003 года) “Комментарий как историко-культурная проблема”. На чтениях бурлили дискуссии: так или иначе, все говорили об изменении статуса комментария в современной культуре. Неизбежно оглядывались назад.
“Старые комментарии, по привычке рассчитанные на публику с гимназическим образованием, могли предполагать, что общая картина античной мифологии и истории у читателя в голове уже есть и нужно напоминать только отдельные имена, которые могли забыться. Современный комментатор, наоборот, вынужден иметь в виду читателя, который, наверное, что-то слышал и про Венеру, и про Сократа, и про Сириус, но ни в какую связь этот хаос звучных имен у него не складывается, так что главная задача комментария именно в том, чтобы упорядочить их в систему. Пушкинская культурная эпоха от нас так же далека, как античная; заслуга Лотмана в том, что он открыто признал этот нелестный факт и сообразно этому построил свой историко-бытовой комментарий. Осталась вторая половина дела: признаться себе, что от нас так же далек не только смысл, но и стиль пушкинского текста, и сообразно этому построить такой же подробный историко-языковой комментарий. Как кажется, до этого еще далеко” ( М. Л. Гаспаров, “Ю. М. Лотман и проблемы комментирования”).
“Думается, что комментатор должен четко осознавать, что время универсального „советского” комментария прошло. Книгоиздание (в том числе и электронное) все больше и больше дифференцируется. И в будущем комментарий, разумеется, останется, ведь культура устроена так, что с течением времени культурные формы не исчезают, просто сужается зона их функционирования. Но он явно претерпит существенные изменения” ( А. И. Рейтблат, “Комментарий в эпоху Интернета”).
Круглый стол под названием “Комментарий: блеск и нищета жанра в современную эпоху” (в этом же корпусе материалов) сам собой сложился у филологов в более чем драматургическое действо.
“<…> В. Живов. Одно замечание. Говорилось о том, что комментатор должен писать свой комментарий как вдохновенный поэт, не думая ни о чем. И все-таки комментарий не похож на поэму, и дело филолога не похоже на дело поэта. Филолог делает дело, очень связанное с потребностями, жизнью своего общества. Лучше помолчим о вдохновении. Лучше будем говорить о социальных категориях. О том, чего общество хочет от нас и чего мы хотим от общества. Думаю, что тот комментарий зрелой советской эпохи, о котором много здесь говорили, был предъявлением некоторых счетов обществу, чтобы общество потребляло тексты с данным приложением. Это было навязыванием обществу определенных функций. Мы, может быть, и сейчас можем что-нибудь такое сделать, но для этого нужно придумать, чего мы хотим, и это вполне описывается в рамках определенных социальных функций, а не божественного вдохновения.
А. Зорин. Я согласен. И кроме того, страшно хочется навязать что-нибудь такое обществу. Есть такое жуткое желание. Но мне бы все-таки хотелось прокомментировать то, что сказал Виктор Маркович. Он отделил филолога или комментатора от поэта, но поэт, который пишет по божественному вдохновению, — это полная романтическая выдумка. Поэт тоже что-то назязывает обществу и выясняет с ним отношения. Так что никакой разницы здесь нет.
Г. Левинтон возразил В. М. Живову, что вовсе не предлагал писать комментарии, руководствуясь только интуицией, однако нельзя во время работы над комментарием „думать о том, сколько ты за него получишь”. По мнению Г. Левинтона, комментатором „скорее движет идея ‘ай да Пушкин, ай да сукин сын!’””.
<…> В. Живов. Про разницу между комментарием и статьей. Когда я покупаю сборник статей NN, я покупаю этого NN. Когда я иду в магазин и вижу книжку Винокура, я покупаю ее, и оказывается, что там на девяносто процентов не Винокур, а Шапир (это, верно, для примера? Не пугайте так. — П. К .). Я бы и Шапира тоже купил и с пользой для себя прочел, но здесь все-таки меня надули. Это происходит, когда издают Пушкина, а вместо Пушкина там кто-то совсем другой стоит <…>.
Н. Мазур. <…> Говорилось о том, что комментарий непопулярен, что в настоящий момент он является социально не очень успешным проектом, и, наконец, было сказано, что комментарий — это не тот жанр, который позволяет „пасти народы”. На мой взгляд, задача „пасти народы” вообще не является научной, хотя бы потому, что значительно более успешно она может быть решена в других областях. Задачей комментатора, точно так же, как и задачей любого ученого, является все-таки расширение пределов познанного, познаваемого и — не побоюсь этого слова даже в постмодернистскую эпоху — установление истины, так как всякая субъективная истина субъективна постольку, поскольку всякая истина субъективна. А если посмотреть на то, чем мы занимаемся, с точки зрения этих двух задач, я, честно говоря, не вижу разницы между комментарием и монографией, поскольку тот и другой жанр служат расширению пределов познанного и установлению истины. Но я очень хорошо вижу разницу между наукой и не наукой и в пределах комментария, и в пределах монографии”.
Инна Лиснянская. Стихи. — “Арион”, 2004, № 2.
Я вроде бы из тех старух,
Чей вольный не загублен дух
Ни лицедейством, ни витийством.
Судьба, прочитанная вслух,
Мне кажется самоубийством.
И вновь, как робкий неофит
Или опознанный бандит,
Бегу подмостков, многолюдства
И доживаю жизнь навзрыд
В родимой полумгле искусства.
