Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2004)
Говорит Валерий Соловей: “Русская смута — не только глубокий социополитический кризис, это радикальная смена русской традиции, ее мутация. Оставаясь русскими, мы становимся одновременно кардинально иным народом, чем были прежде. Это отличие касается основополагающих ценностей, культурных образцов, моделей поведения, что наиболее заметно проявляется в молодом поколении, формирование которого пришлось на последние полтора десятка лет. Фильмы „Брат-1”, „Брат-2”, „Война” в гораздо большей степени способствуют актуальному русскому самоутверждению, чем воспоминания о „России, которую мы потеряли”. Ростки надежды надо искать там, где стучится горячая кровь, где находится подлинная жизнь. Мы оказались на обочине мировой истории; и если наша культура, социальные институты не смогли спасти Россию, значит, они неадекватны, неэффективны и изжили себя. На смену идут новые люди с новыми идеями, ценностями, моралью. Как ни горько, надо признать: варваризация России — ее единственный шанс выжить и победить в мировой конкуренции. Происходящее в России — не чудовищное русское искажение, а набирающая силу мировая тенденция. Эпоха Просвещения закончилась, в мире — закат демократии, либерализма, прав человека... В этом смысле Россия опередила мировое время”.
Говорит Михаил Делягин: “Нас ждет социальный катаклизм, крайне неприятный из-за тяги не столько к социальной справедливости, сколько к справедливости национальной и, извините, религиозной. Нам нужно не рыдать по этому поводу и не комплексовать по поводу того, что в 93-м, или 91-м, или 17-м кто-то из нас делал что-то не то, а стремиться минимизировать разрушительные последствия этого стремления к справедливости и переводить его в созидательное русло”.
См. также: “Чем больше слушаю выступления, тем больше меня начинает пугать постановка вопроса. Во-первых, потому, что русский вопрос в России надуманный, такого в нашей стране не существует. Во-вторых, уже сейчас очевидно, что ради каких-то непонятных интересов на ближайшие 5—7 лет намечается определенный расклад для российской политики. Если раньше демократы противостояли коммунистам и Ельцин с Зюгановым успешно разыгрывали эту партию, то теперь „русские националисты” будут противостоять „русским космополитам”. Намечается новая бессмысленная, тупиковая альтернатива” — так говорил Юрий Крупнов на другом круглом столе “Все ли народы России равны?” (“Литературная газета”, 2004, № 24, 23 — 29 июня), но он не прав.
Евгения Хилькевич. Граф Монте-Кристо — недостающее промежуточное звено в происхождении булгаковского Воланда. — “Двадцать два” (“22”), Тель-Авив, № 132 <http://club.sunround.com/club/22.htm>.
“Обратим внимание на сходство композиции обоих романов. И тот, и другой состоят как бы из двух книг: в первой говорится о преданной и безвинно наказанной „светлой” личности (Дантес — Иешуа), во второй книге рассказывается о деяниях сверхмогущественного существа (графа Монте-Кристо — Воланда), которое свершает возмездие — отмщение и награждение. Нужно отметить, что Дюма воспроизвел историю невинно осужденного — Дантеса, следуя схеме Евангелия, а идею сверхмогущественного существа заимствовал у Гёте и Лесажа („Хромой бес”). По-видимому, Булгаков уловил следование Евангелию (этому древнейшему бестселлеру) со стороны Дюма: Дантес — аналог безвинно осужденного Христа, прокурор Вильфор — аналог прокуратора Пилата, а само по себе второе пришествие Дантеса в грозной ипостаси, карающего и милующего, в дополнительных комментариях не нуждается. Следует также отметить, что, в то время как у Дюма две книги четко разделены, но логически и хронологически связаны, у Булгакова они переложены пластами, и нить, их связующая, казалось бы, потеряна”.
Егор Холмогоров. Православная этика и дух “социального капитализма”. — “Правая.ru”, 2004, 30 апреля <http://pravaya.ru>.
“Православие было не тормозом, а локомотивом экономического и культурного развития, и именно Церковь развивала наиболее передовые для своего времени общественные формы. Подлинное отставание России началось с момента, когда хозяйственные и религиозные мотивации к деятельности были разведены и связь между ними прервана”.
“Россия не должна ставить перед собой задачу „модернизироваться”, то есть перегнать Запад и усвоить парадигму „Нового времени”. В рамках этой парадигмы достойного места ни для Православия, ни для России нет. Задача будущей России состоит совершенно в ином — русской цивилизации необходимо осуществить „сверхмодернизацию”, то есть создать новую цивилизационную парадигму, привлекательную для других народов цивилизационную модель. На путях навязываемой нам „протестантской этики” это совершенно невозможно, а вот обращение к православному мировидению дает нам прочный фундамент для осуществления подобной сверхмодернизации. Россия не должна быть современной сегодня — тогда она отстанет завтра. Россия должна быть „современной” завтра, и тогда она будет современной в вечности”.
Виктор Черномырдин. Дипломатия без протокола. — “Радуга”, Киев, 2004, № 2.
Глава из книги “Вызов”. О переговорах с Милошевичем и Гором. “Лавров я не искал”.
Владимир Шадурский. Чеховское в творчестве Владимира Набокова. — “Литература”, 2004, № 27-28, 16 — 31 июля.
“<…> наблюдения и мысли по обнаружению чеховских приемов в построении трех набоковских текстов: рассказе „Oблако, озеро, башня” (1937), пьесе „Событие” (1938) и романе „Ада” (1969)”.
Авраам Шмулевич. Коричневая весна Европы. — “Русский Журнал”, 2004, 7 июля <http://www.russ.ru/culture/periodicals>.
“Объединение Европы вызвало многие процессы. В том числе — и тенденцию к переоценке наследия нацизма. Не стоит забывать, что Гитлер выступал под тем же лозунгом — „объединение народов европейской цивилизации в единую семью”, — и во многом благодаря именно этой идее столь много европейцев стало под нацистские знамена. <…> Объединяющаяся Европа остро нуждается в объединительной идее. В „отрицательном чужом”. Прошлое, как и выходящее из него политическое будущее, всех народов новой Единой Европы должно быть представлено как общее дело противостояния этому „чужому”. В реальности имеются два кандидата на эту роль — ислам (тут возможен вариант „террористический ислам”) и Россия („имманентный русский тоталитаризм и агрессивность”, „восточное варварство”). Если принять на эту роль ислам, то Россию логично рассматривать как часть „единой европейской семьи, противостоящей общим вызовам”, запускаются механизмы интеграции или тесного союза России с „Европой”, восточные границы ЕС остаются неизменными. Зато во втором варианте („чужой” — Россия) с неизбежностью ставится вопрос и о пересмотре послевоенных границ, и о переоценке событий Второй мировой войны, как и вообще „нацистского наследия”. Проблема Калининграда/Кёнигсберга, требования компенсаций и территориальные претензии прибалтийских государств к России находятся в русле данной тенденции. Хотя правительства других восточноевропейских стран еще официально не выдвинули таких претензий к России, в СМИ и обществе разговоры на эту тему ведутся активно. <…> Представляется, что в настоящий момент окончательный выбор еще не сделан, однако чаша весов все явственнее склоняется к варианту „чужой — Россия”, причем в этом случае Европа и ислам будут выступать единым фронтом против „русской опасности”. Этому способствуют и очень активная пропагандистская работа, скрытая и явная, исламского мира, имеющего отличную финансовую базу и прочные позиции в самой Европе. Как и отсутствие какой-либо аналогичной деятельности со стороны России”.
См. также: Авраам Шмулевич, “Отрицательный чужой” — “Русский Журнал”, 2004, 24 мая <http://www.russ.ru/politics>.
Татьяна Щербина. Оползень. — “Новое время”, 2004, № 28, 11 июля.
“Милошевич и Хусейн были невероятно выгодны Европе и Америке: усмиряя и уничтожая внутри своих стран исламистов, которых лишь теперь стали называть террористами (пять лет назад косовских албанцев жалели как невинных жертв), они гарантировали безопасность христианской цивилизации”.
“<…> если есть сегодня в России пассионарность, она — расистская <…>”.
Игорь Яковенко. Я — русский. Кто я и зачем я? Послесловие А. Мелихова. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2004, № 6.
“По оценкам специалистов, „социальное дно” в современной России насчитывает 10,8 млн. Из них 3,4 млн. — нищие; 3,3 млн. — бомжи; 2,8 млн. — беспризорные дети; 1,3 млн. — уличные проститутки. Российское общество несет на себе серьезный груз генетических аномалий. Так, 10 % поступивших в школы не могут осилить программу. Более половины призывников имеют ограничения по состоянию здоровья. В среднем по стране призывные комиссии признают ограниченно годными к военной службе 54 % призывников. До 25 % солдат срочной службы комиссуются впоследствии по состоянию здоровья. По количеству суицида на душу населения Россия занимает третье место в мире, следуя за Шри-Ланкой и Казахстаном. По данным Агентства социальной безопасности (АСБ), в России в молодежной среде фиксируется 53 случая самоубийств на 100 тысяч человек. Ежегодно в стране совершается около 50 тысяч самоубийств. Убийств — около 40 тысяч. Как указывает академик Т. Заславская: „Более 2 млн. безнадзорных и беспризорных детей живут вне семей, в подвалах и на чердаках, промышляя главным образом воровством”. Россия содержит в тюрьмах 605 заключенных на 100 тысяч жителей, уступая первое место в мире только США (710 заключенных на 100 тысяч). Каждый четвертый мужчина в нашей стране — бывший заключенный. Из миллиона российских заключенных 100 тысяч больны туберкулезом в активной форме. Причем четверть из них не поддается излечению обычными лекарствами. Около 30 тысяч больных ежегодно выходят на свободу. Традиция алкоголизма на наших глазах дополняется растущей наркоманией. Уровень смертности от случайного алкогольного отравления составил 35 тысяч смертей в год. Почти 4 млн. россиян пробовали наркотики, а более 2,5 млн. граждан России регулярно употребляют их…”
