Игорь Неверли - Сопка голубого сна
Затем пристав отправился наверх. Обыскал комнату Митраши и комнату Дуни, а в самом деле — Павла и Эрхе. Стемнело, в доме зажгли лампы. Полицейские спустились вниз, начали обыскивать комнату Бронислава и Веры. Просмотрели все книги — русские и польские, рылись в шкафу с бельем и одеждой, в ящиках стола, спальной тумбочке. Поднимали одеяла, подушки, матрацы, даже под кровати заглянули.
— Можете идти на кухню поесть, — сказал Поденицын уряднику и казаку.— Рапорт я сам напишу.
Те вышли. Поденицын в задумчивости курил. Взгляд его упал на продолговатую картонную коробку, обмотанную овечьей шерстью. Она стояла на самом краю подоконника, вот-вот упадет. Он подвинул ее, изумился неожиданной тяжести, потряс. Что-то металлически звякнуло. Пристав снял шерсть и прочитал надпись, сделанную каллиграфическим почерком Войцеховского: «50 шт. патронов для нагана». Он тогда написал Брониславу, что посылает патроны, которых хватит лет на десять. Действительно, за два года Бронислав израсходовал не больше семи штук.
— Столько патронов, а где же наган? — спросил Поденицын.
Бронислав полез за пазуху и достал из-под мышки пистолет. Положил на стол.
— Вы всегда его носите с собой?
— Всегда. У меня на руках женщины и ребенок, а ближайший полицейский в двухстах верстах отсюда, в Удинском.
— Это вы сами сделали? — Поденицын показал на бретели под мышкой.
— Сам. Мелкая кобура на бретелях слева под мышкой. Незаметно, а выхватить легко,— ответил Бронислав тем же ровным голосом, хотя чувствовал, что земля уходит у него из-под ног: вышлют далеко, в Якутию, а то и вовсе на Сахалин...
— Откуда он у вас?
Бронислав уже готов был сказать: «Из вашего арсенала; Гуляев дал его Васильеву, чтобы тот убил Столыпина» — настолько ему стало все безразлично при мысли, что его разлучат с Верой... И все же попробовал выкрутиться:
— Мне его Зотов дал.
— Зотов? С какой стати?
— Я при нем состоял в качестве личной охраны. Видите ли, я отличный стрелок, вот Зотов и взял меня с собой в Синицу и дал этот наган, а отобрать забыл или не захотел. Предполагалось, что я буду у него работать дальше.
— В Синице?
— Нет, в лесном заповеднике.
— Никогда не слыхал ни о каком его заповеднике.
— Он только образуется. Единственный в Сибири крупный природный заповедник. Мне предложена должность директора.
— С каким окладом, если не секрет?
— Пятьсот рублей, плюс участок в тридцать десятин, тройка лошадей и прислуга.
— Потрясающе... Больше чем начальник канцелярии министерства!
— Да, Зотов платит больше, чем государство, но воровать не разрешает.
— Зачем воровать при таком жаловании... Это уже вопрос решенный?
— Только я сам еще не решил. Зотов дал мне время для размышления до сентября.
— Да, тут стоит поразмыслить...
Поденицын взял наган и патроны, спрятал в ящик стола.
— Нехорошо, если это у вас увидят.
— Простите,— послышался сзади голос Веры, которая уже несколько минут стояла в дверях и все слышала, только побледнела немного, но голос был спокойный: — Могу ли я вас пригласить на запоздалый обед или, если хотите, на ранний ужин?
— Надеюсь, мадам,— пристав звякнул шпорами,— что вы составите мне компанию?
— Увы, я проголодалась и уже поела. Но к вам, несомненно, присоединится мой муж.
Муж! Она впервые произнесла это слово. И когда? Когда его судьба висит на ниточке... В любимых, ясных глазах Бронислав прочел вызов и решимость: «Да, муж! Я за ним и на Сахалин поеду, если придется!»
В столовой, когда они усаживались, Вера сказала:
— Сама я не пью, но люблю делать настойки. Может, отведаете кизиловую?
Она налила ему и Брониславу по рюмке и капельку себе... Ее бы никакая сила не заставила сесть за стол с приставом, если б он не убрал в ящик пистолет и патроны, тем самым как бы давая понять, что слагает с себя обязанности полицейского.
Беседовали с оживлением, у них нашлась общая тема — отставка Долгошеина; оказалось, Поденицын был в курсе того, что происходит в высших полицейских сферах, он рассказал, что губернатор в срочном порядке снял исправника Долгошеина с должности, не позволил ему даже подать прошение об отставке, так как собирался его судить за соучастие в убийстве Николая Чутких и отравление своих сообщников-убийц, но потом, за неимением прямых улик, от этого намерения отказался... Поденицын знал конец всей истории, а Бронислав рассказал ему начало, что и как произошло в Синице.
— У вас, похоже, нет соседей? — спросил пристав.
— В одной версте отсюда живут буряты.
— Жаль, значит, завтра не смогу уехать... Придется и у них произвести обыск.
После ужина Бронислав проводил его в комнатку наверху, где раньше спал Митраша и стояла одна кровать. Вторую комнату, побольше, где жили Эрхе с Павлом, предоставили казакам. Там стояли две кровати, а троим постелили на полу, на шкурах.
Бронислав спустился на кухню, где застал Митрашу, Эрхе и расстроенного Федота, который только теперь, когда они остались одни, без чужих, смог рассказать, что произошло. Вечером к нему пришел казак от Емельянова и сказал, что тот велит ему отвести людей к Найдаровскому. В Старых Чумах знали, что Федот несколько раз бывал на Сопке. Казак заночевал у него, а чуть свет повел его к Емельянову, где остановились пристав с казаками. Что было делать? Пришлось вести...
— Не горюй, ничего страшного не произошло. Ложись на полати с Митрашей, и спите спокойно, а Дуня будет спать в столовой.
Он вернулся к себе. Вера причесывалась перед зеркалом.
— Похоже, мне не придется ехать любоваться северным сиянием за незаконное хранение военного пистолета.
— Я простить себе не могу. Намотала шерсть на эту коробку с патронами, да так и бросила на подоконнике.
— Что поделаешь, оплошали... Но ты не бойся.
— Поверь наконец, Бронек, я ничего не боюсь. Кроме одного — что ты умрешь раньше меня.
— Веруша, зачем такие крайности и такой пафос... Мы молоды, здоровы, у нас впереди десятилетия счастливой жизни...— Он сел на кровать и разулся.— Знаешь, я весь день хожу и голову ломаю, что же случилось? Не зря же пристав с казаками едет двести с лишним верст, чтобы сделать обыск у Найдаровского. Провал какой-нибудь? Побег?
— Да, я тоже думала об этом.
— Надо обязательно узнать... Завтра Поденицын сделает обыск у бурят и ничего не найдет. Как раз воскресный день... Будет обед получше?
— Как всегда, в воскресенье. Могу приготовить кулебяку, а могу и рыбную соляночку.
— Приготовь и то и другое. Казакам отнесете обед с водкой наверх, Митраша, Дуня и Федот пообедают на кухне, надо их предупредить, а мы с тобой и с Поденицыным в столовой, без свидетелей он будет откровеннее, а уж я его попытаю...
На следующее утро после завтрака Поденицын с Федотом и казаками отправились к бурятам и долго не возвращались. Вера с Дуней возились на кухне, Митраша им помогал, а Брониславу велели присматривать за Зютеком, что было не слишком обременительным. Малыш, поев, быстро заснул, и Бронислав погрузился в раздумья, время от времени выходя в сени покурить трубку. Потом Зютек проснулся, Бронислав сменил ему пеленки и стал играть у него перед глазами подвешенным на шнурке колокольчиком. Зютек пытался поймать его, но колокольчик взмывал вверх и исчезал. Малыш смотрел во все стороны, искал глазами, и вот вдруг где-то внизу раздавался мелодичный звон. Зютек поднимал головку, напрягался весь — где это? откуда? — пока звенящий предмет снова не возникал перед глазами; маленькие ручки дрожали от возбуждения, но, наученный горьким опытом, малыш не спешил, выжидал подходящий момент; момент наступал и — хвать в рот...
Наконец вернулся Поденицын.
— Ну, нашли то, что искали? — спросил Бронислав, беря Зютека на руки.
— Куда там... Любопытный, в общем, народ, эти буряты, но к моим профессиональным интересам они никакого отношения не имеют.
Он принялся составлять протокол.
Протокол получился длинным, с перечислением всех обыскиваемых и обыскивавшего, всех мест и объектов обыска, а вывод был краток — никаких подлежащих изъятию предметов не обнаружено.
Они расписались, пристав дал Брониславу копию.
— А теперь я могу вам сказать, господин Найдаровский, что сыт по горло этой паршивой службой в полиции и тоже перешел бы охотно к Зотову.
— Даю вам слово, что если я буду работать у Зотова, то сделаю все, чтобы и вы туда попали.
Затем они сели в столовой обедать, и там, за изысканной закуской, строганиной, балыком, икрой завязался светский, непринужденный разговор обо всем и ни о чем, а, осушив третью рюмку, после рыбной соляночки и перед кулебякой, Бронислав спросил:
