Ион Агырбичану - «Архангелы»
И в таком вот душевном состоянии адвокат Албеску повстречал винодела Паску!
Албеску, как сомнамбула, миновал узкую улочку и очутился на площади. Контора Тырнэвяна была заперта, хотя и было-то всего пять часов пополудни.
Албеску отправился в казино, Тырнэвян сидел там в одиночестве за столиком и даже не заметил приятеля. Только когда Албеску заговорил, Тырнэвян вздрогнул и поднял на него глаза. В растерянных взглядах обоих читался один и тот же вопрос.
— Слыхал? — спросил Албеску, оглядываясь вокруг.
— Слыхал! — подтвердил Тырнэвян.
Албеску, разом обессилев, плюхнулся на стул. Потянулось молчание, изредка прерываемое тяжкими вздохами.
Тырнэвян заговорил первым:
— Что будем делать?
— Я… — начал было Албеску и запнулся.
— Ничего не скажешь, подлость — она и есть подлость! — взорвался Тырнэвян. — Так обмануть! Завтра мы будем посмешищем всего города! Почему он не сказал сразу?
— Чтобы мы все узнали потом! — вздохнул Албеску.
— Я был единственным человеком в городе, который не подозревал, что его собственный дом идет с молотка! Завтра уезжаю… но один!
— Ты думаешь, дома продадут?
— Непременно! Хотя их стоимость долгов все равно не покроет. Долги колоссальные! — Тырнэвян был вне себя.
— И когда он только успел наделать таких долгов?
Щека у Тырнэвяна подергивалась.
— Этот мужлан просто издевался над нами! — брызгая слюной, заговорил Тырнэвян. — На наши дома наложить арест! Говорят, он построил их на деньги, взятые из банка! А мы-то, дураки, им восхищались… Черт бы побрал его! Ходят слухи, что он целое состояние в карты спустил.
— Мы и сами прекрасно знали, что он только проигрывает, — устало заметил Албеску.
— Знать-то знали, но кто думал, что дела у него так плохи? Кто поверил бы, что он стоит на краю пропасти? Но делать нечего. Придется быстренько развязаться и с ним, и со всем его семейством. Пускай забирает дочку обратно! Я ее и видеть не хочу. Завтра же выеду из дома, а дальше провались все пропадом, мне и дела нет. Нас-то он должен был поставить в известность. Настоящий отец должен в первую очередь обеспечить дочерей приданым! Он нас выставил на посмешище! Сперва все нам завидовали, а теперь мы останемся без крыши над головой? Нет, я все для себя решил!
— А если все не так? — робко спросил Албеску. — Если все это лишь злопыхательство и долги не так уж и велики? Я предпочел бы подождать.
— Чего ждать-то? Мы и так в наиглупейшем положении! Но, если нравится, жди!
— Недельку, не больше. За неделю мы наверняка узнаем, сколько он задолжал, — предлагал Албеску. — Пока я и сам не знаю, что делать и чему верить. Одно ясно, нам не позавидуешь.
Сдвинув теснее стулья, они долго еще о чем-то шептались. Было уже поздно, когда они разошлись, унося с собой слабый проблеск надежды.
Иск против Иосифа Родяна был возбужден через неделю. Оба банка торопились, поскольку день ото дня угроза их интересам нарастала. Управляющему «Архангелов» было послано извещение с предложением выплатить проценты и уладить все финансовые дела. Но ответа из Вэлень не последовало.
Зятья убедились, что долги их тестя столь велики, что никакой продажей домов их не покрыть. Пока не обозначилась точная сумма долгов, Тырнэвян не предпринимал ничего из того, что так запальчиво обещал. Он и вообразить не мог, как это он расстанется со своими княжескими палатами, с кабинетом и конторой, обставленными по последней моде. Он думал, что легко покинет новый дом, но оказалось, дом его держит весьма крепко.
И все-таки расставание было неизбежно.
Разбитый, измученный Тырнэвян был уже возле своего многострадального дома, когда мимо него пролетел возок. В возке сидели Эуджения с Октавией, еще с вечера договорившиеся съездить наконец в Вэлень. Враждебная презрительность мужей довела их до белого каления, и они обиделись на родителей, которые перестали присылать им деньги. Их не интересовало, есть или нет золото на прииске. Они твердо знали, что деньги у отца не переводятся, и теперь ехали с намерением устроить ему скандал из-за того, что он столько времени вынуждал их просить милостыню у собственных мужей. Они решили поставить вопрос так: или отец ежемесячно выдает им деньги на содержание, пока не выплатит полностью приданое, или они остаются под родительским кровом.
Выйдя замуж, сестры словно ослепли. Поглощенные желанием блистать, они ничего, кроме восхищения и зависти, не замечали; не обратили они внимания и на вести из Вэлень. Занятые собой, они и помыслить не могли ни о чем другом. Жизнь для них была легкой, милой игрой, полной бесконечных удовольствий.
Эуджения и Октавия уезжали из города взвинченные, недовольные, накричав на служанок и горничных; но, оказавшись на морозном воздухе, под чистым зеленоватым небом, успокоились и даже оживились. Щеки их раскраснелись, носы стали пунцовыми, и сестры, взглянув друг на друга, расхохотались как сумасшедшие. Ничто их больше не беспокоило, ничто не тревожило.
Наезженная дорога была бела и тверда, словно кость. Возок катился легко. Лошади изредка похрапывали, изгибая шеи, и весело мчались вперед, позвякивая бубенцами. Сестрам представилось, что они выехали на прогулку. Они болтали о пустяках, перебирали последние сплетни, обсуждали самую пикантную из них о жене аптекаря и практиканте-фармацевте, охотно отвечали на поклоны рудокопов, попадавшихся им по дороге, и сожалели, что не выезжали кататься каждый день.
Свежий морозный воздух будоражил кровь. Сестры распахнули мягкие меховые шубки, в которые сперва зябко кутались. Дорога шла вдоль реки. На берегу возле каждой толчеи торчали неподвижные водяные колеса, украшенные сосульками и засыпанные снегом. Сестрам было весело разглядывать то ледяного петуха, то рыбу, то медведя с разинутой пастью. Они и не заметили, как возок остановился прямо у ворот управляющего «Архангелов».
Они вылезли, извозчик повернул лошадей и уехал обратно в город.
Сестры знали, что никто в доме и не подозревает об их приезде, и все же им было неприятно, что ни одна душа их не встречает. Ведь мог бы кто-нибудь услышать бубенцы.
Они открыли калитку, и вместе со скрипом замерзшего железа ледяная дрожь проникла и в их сердца. Ни души и во дворе. Толчеи стоят застывшие, как и те, что мелькали вдоль реки. На мгновение сестры замерли: они не могли припомнить, чтобы толчеи у них во дворе останавливались даже в мороз.
Затявкала собака, из кухни вышла служанка и не торопясь пересекла двор. Сестры стали подниматься на крыльцо. Они уже сожалели, что приехали. Какой-то смутный страх, навеянный опустевшим двором, каким они его никогда не видели, закрался в их души. Октавия, испугавшись собачьего лая, вцепилась в сестру и простонала:
— Как будто совсем нас не узнает.
В комнате, куда они вошли, полуобернувшись к двери сидела на стуле незнакомая сгорбленная старуха, держа на коленях чулок и едва шевеля спицами. Старуха встала и, увидев вошедших, бросилась к ним, обняла и разразилась таким горьким плачем, словно собиралась помирать. Сестры в полной растерянности боязливо смотрели на мать, мало-помалу начиная что-то понимать. До поздней ночи в доме Иосифа Родяна не смолкали стоны и рыдания.
X
Начинался февраль, но мороз, вместо того чтобы смягчиться, все крепчал и крепчал. По ночам трещала на крышах дранка, и чудилось, будто рассыпаются дома и рушится все село. Люди торопливо семенили по улицам, то и дело поскальзываясь на утоптанном снегу. Мужчины натягивали шапки на уши, надевали меховые рукавицы. Усы у них на улице мгновенно седели, покрываясь изморозью, потом сосульками. Женщины кутались в большие шерстяные шали так, что видны были только глаза да кончик носа.
Хорошо было тем, кто мог сидеть возле печки, согреваясь стаканчиком подогретого вина, приправленного перцем! Старый Ионуц Унгурян, как только ударили морозы, так и проводил все свое время. Он терпеть не мог холодов. Если ему доводилось выйти на улицу, он становился сизым, словно слива, и шагу не мог ступить от слабости. Но вот уже второй день, несмотря на мороз, старик таскался по улицам от одного приятеля к другому. Правда, в каждом доме он грелся, опрокидывая стаканчик горячего вина, и нос его от этого стал похож на петушиный гребень. Старик, хотя и боялся мороза, ходил по друзьям, надеясь избыть страх еще больший, страх, от которого леденела у него в жилах кровь: второй день его сын-адвокат засыпал его телеграммами, требуя денег и грозя застрелиться. Сколько денег? Старик даже сказать не решался, а обходил всех подряд, надеясь занять у кого только можно…
Чего боялся, на то и нарвался! Долгонько «адвокат» не тревожил отца телеграммами, а тут враз напугал насмерть. И было чего бояться: у старика не было и десятой доли той суммы, какую требовал сын. Закрытие прииска, мороз, остановивший толчеи, и покупка пары жирных свиней на рождество вконец опустошили кошель полноправного члена акционерного общества «Архангелы». Как тут было не ходить из дома в дом, пытаясь занять денег, в страхе, как бы его сыночек не застрелился. Напугали старика и те необыкновенные новости, о которых соизволило отписать ему его чадо.
