Махмуд Теймур - Карьера доктора Фануса
Ах, как неловко это получилось! Я начал извиняться:
— Простите, я так подавлен своей неудачей, что разучился себя вести.
— Не поддавайтесь этому чувству. Этот непостижимый человек доводит до изнеможения тех, кто его ищет. Раньше было проще — его адрес был известен. Но теперь все переменилось. Когда-то его почитали наравне с правителями, а сегодня полиция разыскивает его по обвинению в «ложных притязаниях». Неудивительно, что теперь его не найдешь. Надо набраться терпения и верить, что вы встретитесь.
Он чуть отодвинулся от лютни, взял первые аккорды мелодии, потом начал петь:
Хотя себя за то корю, любимых часто вспоминаю,Как вино опьяняют меня воспоминания…
Теперь у меня не было ни сил, ни желания оторваться от пленительной мелодии.
Но вот он кончил и снова заговорил:
— Я сочинил музыку к этим стихам за одну ночь. Это было в канун праздника Малого Байрама. Заабалави тогда был у меня в гостях, он и подобрал стихи. Он сидел на том же месте, где вы. Посидит немного, потом встанет, отправится с детьми повозиться — сам словно дитя. А если я устану или вдохновение оставит меня, он подойдет, толкнет в грудь кулаком несильно, развеселит меня шуткой — и я снова берусь за мелодию. И так продолжалось, пока я не кончил самую лучшую свою песню.
— Он что-нибудь понимает в музыке?
— Да он сама музыка! У него исключительно красивый голос; когда он говорил, слова как песня лились. А какое одухотворение он приносил с собой…
— А как ему удавалось вылечить те болезни, перед которыми отступали прочие лекари?
— Это его секрет. Быть может, вы узнаете, встретившись с ним.
Но когда это произойдет?! Мы оба замолчали. Детский гомон вновь заполнил комнату.
Потом шейх опять запел. Он повторял слова «и память о ней со мною», и вариации, переливы его голоса были так чарующи, что, казалось, сами стены готовы были заплясать в экстазе. Я выразил свое восхищение от всей души, он ответил благодарной улыбкой.
Поднявшись, я попросил разрешения уйти, и он проводил меня до наружной двери. На прощание шейх сказал мне:
— Говорят, теперь он бывает в доме хаджи Ванаса ад-Даманхури. Вы его знаете?
Я покачал головой, в сердце опять закралась надежда.
— Это частный предприниматель, время от времени он приезжает в Каир и останавливается в какой-нибудь гостинице. Тогда каждый вечер он бывает в баре «Звезда» на улице Алфи.
Дождавшись наступления темноты, я отправился в бар. Спросил у официанта о хаджи Ванасе, тот указал мне на угол, полускрытый зеркальной ширмой. За столиком сидел в одиночестве человек, перед ним — пустая бутылка и еще одна, отпитая на три четверти. Да, как видно, передо мной был заядлый пьяница. Одет он был в небрежно спадавшую шелковую галабийю, на голове — тщательно намотанная чалма. Вытянув ноги до самой ширмы, он с интересом рассматривал себя в зеркале. Округлое и, несмотря на приближающуюся старость, красивое лицо его было красным от вина. Я тихонько подошел, остановился в нескольких шагах. Он не повернулся и никак не показал, что заметил мое присутствие.
— Добрый вечер, господин Ванас, — сказал я дружелюбно.
Он быстро оглянулся, мой голос словно вывел его из оцепенения. Взгляд был недовольный. Только я собрался объяснить, что привело меня сюда, как он решительным тоном, не лишенным, однако, светской любезности, произнес:
— Во-первых, будьте любезны сесть и, во-вторых, пожалуйста, выпейте!
Я открыл рот, собираясь извиниться, отказаться, но он заткнул пальцами уши и воскликнул:
— Ни слова, пока не сделаете того, что я говорю!
Я понял, что передо мной деспотичный пьяница, которому придется повиноваться — хотя бы частично. Садясь, я с улыбкой спросил:
— Вы позволите задать один вопрос?
Не вынимая пальцев из ушей, он кивнул на бутылку:
— Если я пьян, как сегодня, то не позволяю себе никаких разговоров, пока собеседник не дойдет до моего уровня — в противном случае взаимопонимание представляется мне невозможным.
Я показал, что не пью.
— Я тебе нужен, — сказал он небрежно, — а это мое условие.
Он наполнил рюмку, которую я взял и, не прекословя более, выпил. Тут же меня обожгло огнем. Я подождал, чтобы это жжение хоть немного утихло, потом сказал:
— Ну вот, для меня и этого достаточно, теперь, я думаю, уже можно спросить вас…
Он снова заткнул уши.
— Не желаю слушать, пока не напьешься!
Передо мной появилась новая рюмка. Я посмотрел на нее с содроганием, потом, превозмогая себя, осушил одним глотком. Ох, эта жидкость унесла всю мою силу воли. С третьей рюмкой я лишился памяти, а с четвертой исчезло будущее. Мир вокруг меня завертелся, я уже не помнил, зачем пришел сюда. Мужчина за столиком внимательно смотрел на меня, но я уже не видел его… Моя голова склонилась на спинку кресла, и я погрузился в забытье. Мне снился чудесный сон, никогда не посещавший меня дотоле. Я видел себя в огромном саду, среди роскошных деревьев, под небом, усеянным звездами, которые светили сквозь ветви. Воздух был влажным и прохладным, будто на рассвете или в облачную погоду. Я покоился на жасминовых лепестках, и они сыпались на меня белым пухом, а прозрачные струйки воды омывали мое горящее лицо. Мне было так спокойно, так легко и сладостно. Где-то звучала тихая музыка, баюкая меня. И во всем чувствовалась такая удивительная гармония… Все было на своем месте, никто никому не мешал… Вселенная тихо вращалась вокруг в упоении… Но как коротко было это сновидение! Когда я открыл глаза, сознание вернулось ко мне — с резкостью удара полицейского кулака, — и я увидел Ванаса ад-Даманхури, который заботливо смотрел на меня. В баре оставалось лишь несколько пьяных.
— Ты крепко спал, — сказал мой собутыльник, — тебе явно надо было выспаться.
Я обхватил голову ладонями. К моему удивлению, они тут же намокли. Я посмотрел: в самом деле капли воды.
— У меня мокрая голова…
— Да, мой друг пытался разбудить тебя, — быстро сказал Ванас.
— Кто меня видел в таком состоянии?
— Не беспокойся, это хороший человек. Ты не слыхал о шейхе Заабалави?
— Заабалави? — завопил я, вскочив на ноги.
— Да, — ответил он удивленно. — А что такого?
— Где он?
— Не знаю, где теперь. Он был здесь, потом ушел.
Я хотел было бежать за ним, но явно переоценил свои силы. Покачнувшись, я ухватился за стол и в отчаянии закричал:
— Единственное, ради чего я сюда пришел, — повидать его! Помоги же мне вернуть его, пошли за ним кого-нибудь…
Ванас подозвал разносчика креветок, велел ему найти шейха и вернуть в бар. Потом он обратился ко мне.
— Я не знал, что дело так серьезно. Извини…
— Вы же не давали мне слова сказать, — раздраженно сказал я.
— Какая досада! Он все время сидел рядом с тобой, поигрывал гирляндой из жасминовых лепестков, которую надела ему на шею одна из поклонниц, потом, пожалев тебя, стал брызгать в лицо водой, чтобы ты очнулся.
— Вы встречаетесь здесь каждый день? — спросил я, не отрывая глаз от двери, куда вышел разносчик креветок.
— Он был здесь сегодня, вчера, позавчера, но до этого не появлялся около месяца.
— Быть может, он завтра придет, — вздохнул я.
— Может быть.
— Я заплачу любые деньги…
— О, этим его не соблазнишь, и все же он вылечит тебя, когда встретит. — Ванас говорил со мной почти участливо.
— Без денег?
— Да, если почувствует, что ты любишь его.
Вернулся разносчик — он не нашел шейха.
У меня все же хватило сил выйти из бара. Шатаясь, я брел по улице, на каждом углу выкликая: «Заабалави!» Уличные мальчишки презрительно поглядывали на меня, пока я не укрылся в проезжавшем мимо такси.
На следующий вечер я снова отправился в бар и просидел с Ванасом ад-Даманхури до рассвета. Но шейх не появился. Ванас сказал мне, что уезжает в деревню и не вернется в Каир, пока не продаст урожая хлопка.
Ждать мне надо, ждать, говорил я себе, надо набраться терпения. Теперь я убедился в существовании Заабалави и даже в том, что он расположен ко мне — это уже дает надежду, что при встрече он поможет мне.
Однако порой эта встреча, которой я дожидаюсь, тяготит меня. Мной овладевает отчаяние, и тогда я стараюсь забыть о шейхе, выбросить его из памяти. Ведь множество людей вовсе не знают о нем или считают его существование выдумкой! Зачем же мне так мучиться?!
Но как только старая боль подступает ко мне вновь, я вспоминаю о Заабалави и спрашиваю себя, когда же мне посчастливится встретить его. От Ванаса нет никаких известий, говорят, он за границей, но это меня не смущает. Признаюсь, я окончательно убедился, что должен найти Заабалави.
Да, я должен найти Заабалави.
Сухейр аль-Каламави
