Владимир Колковский - В движении вечном
Но лишь только в класс зайдет Дикий — звенит звоном тот час же мертвая тишь… Он только изредка мог прикрикнуть, да и то исключительно для профилактики; невысокий он был, коренастый, морщинистый, весь всегда словно наэлектризованный; казалось, иголкой ткни, и взорвется. Было в его суховатом, нервном лице что-то такое, что мгновенно и напрочь отбивало всякую охоту позабавиться.
Или вот еще… «Живёла».
Могучая она была учительница, красная, надутая… Лешка Антольчик как-то разик «рыпнулся» — так и вылетел пулей из парты вместе с портфелем растерзанным; он в одну сторону, а книжки-тетрадки в противоположную.
Совсем другое дело Танечка, англичанка миниатюрная, трудовик Лыска, колобок-коротышка потешный, и особенно новенькая учительница, Биологиня. В класс зайдут, а веселья кипень и не стихает! В эти самые первейшие минутки урока мафиозная цепочка особенно старалась:
— Надо задать тон уроку! — говорил задорно Игнат.
Необходимо и для дальнейшего повествования очень важно отметить, что тут к гвардейцам по-компанейски присоединялись и пацанчики. Они ведь также! — также и ничуть не меньше любили позабавиться, если это только было возможно. И теперь снова они все были друзья-одноклассники, и теперь снова это был дружный единый «Б»-класс.
Уже во время подъема, приветствуя живо приход учителя, кто гикнуть успевал басисто, кто пяткой польку об пол сбарабанить, а кто крышкой парты грохнуть незаметно — важно было на общем фоне особо не выделиться, но при этом так богато дополнить ералашно гремящую полифонию звуков, чтобы вышла в итоге настоящая вакханалия… И вовсю балдели вместе, глядя, как суетится, мечется, разрывается криком учитель, пробуя навести хоть какой-то порядок.
А вот новенькая даже крикнуть толком не умела. Только однажды вдруг пискнула в голос с нежданной отвагой:
— Тиха-а!!
От неожиданности в классе и действительно наступила мертвая тишь. Но уже через мгновение громом взорвалось многоголосое: «О-о-о!» — и тут же, словно по команде, аплодисменты.
Когда она впервые вошла в класс, Лешка Антольчик как-то дурашливо хихикнул, с недоумением повернув голову в сторону Игната:
— И что эт-та… что эт-та за совушка к нам пожаловала?
Что правда то правда, многое в ее большом круглом бледноватом лице с короткой, поднятой на вихры, пепельно-серой укладкой волос вызывало именно такую ассоциацию. В особенности глаза, огромные, малоподвижные и нос, сам по себе немалый, острый, с заметной родинкой. В общем-то, вряд ли кто-либо назвал бы ее красавицей.
Преподавала она биологию, и между собой в классе ее называли Биологиней. Впрочем, настоящее имя наверняка и знали немногие. На передних партах возможно и слышали, как она себя представила, а сзади лишь видели, как немо шевелятся губы, словно в испорченном телевизоре без звука, и так было всегда, от первого урока до последнего.
А когда на задах уже кто-то отважно распевал развеселые куплеты, а из угла в угол мелькали беспрерывно пикирные самолетные баталии, тогда она прекращала даже губами шевелить, а просто молчаливо смотрела с усмешкой беспомощной, растерянной, и как бы с любо-пытством даже:
— Н-ну и… что? Что еще мы придумаем? — казалось, вот-вот сейчас спросит.
Голову она не поворачивала, медленно переводя вялые зрачки глаз из одного угла класса в другой.
«Интересно, а что она будет делать дальше?» — тоже с любопытством и с легкой растерянностью думали все, и на некоторое время даже тише делалось в классе.
Но мафия не позволяла серьезно расслабиться.
Зэро всегда держал под ногой наготове твердый граненый карандаш, едва лишь затишье, гулко, размашисто шугал им по дощатому полу. Рядом с ним каменным истуканом, с тупым, застывшим лицом низким нутряным басом мычал похоронно Лось, это была уже его любимая коронка.
— И кто это у нас готовится в консерваторию сесть?! — снова, заслышав горестные знакомые «арии», подхватывался с места учитель и более опытный, чем Биологиня.
Но пухлые колбасные губы лопоухого умельца натурально, словно сами по себе, выпячивались далеко вперед, и подловить его было весьма непросто. В скором времени к соседям-приятелям присоединялись дружно остальные как гвардейцы так и пацанчики, и уже вскоре в классе опять становилось очень весело.
Она попробовала сыпать двойки направо и налево, но, как заметил однажды беззаботно Антольчик:
— Больше одной за раз все равно не поставит!
И хохотнул вдобавок, прекрасно осознавая приятные обстоятельства, недавно объявленного в стране, «всеобщего среднего образования»:
— Ерунда эти двойки. Что за год главное, и свои три баллона на фи-ниш мне по-любому отломится.
Забавнее всего получалось, когда Биологиня пробовала выставить кого-нибудь за двери, в особенности, если попадался все тот же Лешка Ан-тольчик. Она становилась рядом с ним близко, одной рукой опиралась на парту, другой часто и быстренько дергала вверх-вниз:
— Давай-давай! По-одъем, по-одъем…
«Давай-давай!» — произносилось решительно, быстро, а «По-одъем, по-одъем…», — протяжно, с иронией.
— Я-а, опять я?! — в ответ, всплескивая руками, орал на весь класс как невиноватый Лешка, хоть и сам очень часто не мог удержаться от сме-ха.
Эта концертная всякий раз процедура изгнания продолжалась довольно долго, и в какой-то момент совершенно самопроизвольно вдруг наступала диаметрально противоположная перемена декораций. Уже «подъем-подъем» произносилось решительно, быстро, а «да-авай, да-авай»- медлительно, с протяжной иронией… Наконец, махнув рукой безнадежно, Лешка поднимался с места уныло, вразвалочку плелся к дверям под гомерический смех всей остальной компании.
— Представители оппозиции демонстративно покидают собрание! — бросая напоследок, громко хлопал дверями.
Однажды, когда Биологиня только-только начала свою очередную канитель, лилипут шустрый Малько Славик осторожно подкрался к ней сзади и прицепил на шерстяную кофточку большого майского жука. Жук был действительно на редкость большой, даже громоздкий на вид, с крепкими уцепистыми лапками. Его Славик на переменке отобрал у первоклашек ради идеи, которая мелькнула внезапно у него в голове.
Вначале насекомое держало себя солидно, уверенно, словно просто оценивая обстановку. Наконец:
— Пошел, пошел! — толкнул легонько Игнат в бок соседа.
Жук осторожно, медлительно двинулся вверх. Не добравшись немного до белоснежного, каймой выступающего из-под пушистой кофточки полотняного воротничка, он неожиданно приостановился… Неспешно, значительно стал расправлять розоватые жесткие крыльца.
— Стоять, стоять! — превознося руки, шептал Игнат. — Рано еще в полет, рано…
И тот словно услышал.
Снова аккуратно заправил послушные крылышки, натужно, как альпинист на последних метрах восхождения, торжественно взобрался на белоснежную вершину полотняного воротничка.
— Н-на вершине стоял хмельной! — пропел Игнат полушепотом, и почти с полкласса полегло сразу со смеху.
Она резко обернулась — жук пошатнулся, как и вправду «хмельной», задрожал и… И провисев секунду на единственной тоненькой лапке, неживым розоватым комочком стремительно скользнул вниз.
— Ой… что это?! — испуганно вскрикнула Биологиня.
И быстро-быстро заводила рукою по спине.
— Вам паук за шиворот свалился! — деликатным голосом сообщил Игнат.
И тут же прыснул со смеху, потому что глаза у Биологини прыгнули чуть ли не вдвое, а сама она пулей стремглав вылетела из класса.
Многие смеялись так, что даже не заметили, куда она пропала. Диви-лись потом, переглядывались, толкая друг дружку: «А где же наша учительница?»
Вернулась она заплаканная, с директором.
Игнат, как всегда, под репрессии не попал, зато досталось многим приятелям за прежние грехи. И Славику, конечно, в особенности. И вот что он вскоре в отместку придумал.
Однажды на переменке в возне случайной сломали учительский стул. Треснул он громко, пошел в перекос, но Славик старательно его выровнял, что-то там незаметно подладил, и на вид стул стал совершенно как целенький.
«Держись теперь, Биологиня!» — потирал довольно руки Славик, с нетерпением ожидая начала урока.
Прозвенел звонок.
Она, как вошла, так сразу и села! — спинка-ножки во все стороны, а одна маленькая щепочка выше головы. Сидит, сидит Биологиня на полу среди разметавшихся по классу обломков и морщится, морщится в точно-сти так, как малышка, плакса среди своего разбросанного суматошного хозяйства.
Показалось тогда, что она сейчас и вправду захнычет, однако нет, совсем наоборот вышло. Засмеялась она. Засмеялась беззвучно так… и рукой махнула.
После больше никого не выгоняла.
