Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта

Да…

А где-то бродит смерть…

Чья?..

Пусть моя…

Глава четвертая

УТРО!

…Кавказ был весь, как на ладони,

И весь, как смятая постель…

…Утро! Раннее утро в фан-ягнобских горах!..

Я просыпаюсь рано, рано…

Алое необъятное слепящее солнце встает из-за гор!..

Тучи за ночь ушли, открыв безбрежные алые дали, дали, дали — снежные пики близких и далеких вершин ослепительно больно сверкают, уходя за все горизонты… Айя!..

Я выхожу, выползаю из нашей палатки, из нашей горячей постели…

И я вспоминаю великие строки поэта: “Кавказ был весь, как на ладони, и весь, как смятая постель…”

О Боже!.. Кто ночевал, почивал на горах этих?..

Иль Сам Господь разбросал, разметал эти горы, как алмазные подушки, одеяла, простыни?..

Кто знает, кроме Самого Творца…

Но Он молчит…

— Гуля! Возлюбленная моя! Вставай! гляди! Художница, где ты на всей земле увидишь такое?!..

Я бегу к одинокой исполинской Черешне — ближе! ближе!.. Вот она! Я стою, дышу под ней!..

О Боже! Сон, что ли? Но не бывает снов таких!

Надо мной исполинское Дерево слегка колышется от раннего горного ветерка — в горах всегда веет этот ветерок от гор и пропастей.

Я гляжу на необъятное Дерево…

Оно всё живое, кровавое! сплошь малиновое дерево! Оно всё усыпано малиновыми несметными плодами!

Это огромные — величиной с малое яблоко — малиновые ягоды!

Всё Дерево усыпано этими атласными, малиновыми, рубиновыми, гранатовыми, малахитовыми неслыханными черешнями…

…И я вспоминаю древнюю миниатюру, где нагой Царь Дарий Гуштасп I на золотом троне сидит под исполинской черешней и забавляется люто, пагубно с тремя коралловыми эфами.

Теперь я понимаю, что еще привлекало великих Царей персидских, согдийских, ассиро-вавилонских к этому страшному Дереву.

Эти неслыханные малиновые ягоды!..

О Боже!..

Древние историки писали, что эти ягоды обладают “великой мужской силой”, и отведавший их будет вечноярым, как вешний малиновый осел… О Боже!..

А кто из мужей не мечтает бродить по грешной земле с вечноалчущим, вечноготовым, вечнодымящимся фаллосом?

Особенно, в нашем скудном на чувства XXI веке — веке повальных импотентов, бесплодных лесбиянок и иных ядоносных, сорняковых спидоносных извращенцев.

Поэт Z. говорит: “А весной даже изумрудная прозрачнохрусткокрылая стрекоза мечтает о малиновом разрушительном стволе осла!.. да!..

И вот она сладко садится на мускулистый мускусный ствол осла — и осел щедро не отгоняет её, а гладит хвостом своим… Ибо любит ласку её…”

О Боже!.. И Ты соединяешь в великой любви гонного осла и трепетливую стрекозу?..

О Господь мой!..

Иль теперь еще одна тайна страшного Дерева открывается мне?..

Не знаю… не знаю…

— Гуля! Художница! Ты должна нарисовать, запечатлеть это!..

Гуля бежит ко мне с походным мольбертом в руках. Она вынимает палитру и кисти…

Она еще спит, но потрясенно глядит на малиновое Дерево колышущееся…

И тут я содрогаюсь, и она тоже дрожит и прижимается ко мне, и ужас в изумрудных глазах её рысьих вспыхивает недвижно, бездонно…

Тьма пожирает живой изумруд в её очах…

Так на дне зрачков кочующих овец — всегда к ночи пляшут пенные волки… да!..

— Гуля! Гляди! — Дерево колышется от ветерка горного!..

Гуля! сейчас мы попробуем эти малиновые, бархатные, атласные черешни!

Таких нет в мире!.. Это чудо! Это царские черешни!..

Они делали дряхлых царей вечнозелеными, вечномолодыми, вечногонными, вешними, святыми, неуёмными, ночными ослами для удоволенных жен их… да!..

— Алик! Алик! Гляди! Это Дерево не от ветерка колышется, движется! не от ветерка оно живое! Это от змей оно колышется! Гляди — их тут тысячи!..

О Боже!..

Я содрогаюсь…

Я прозреваю! Я гляжу на несметное Дерево, усыпанное малиновыми черешнями.

А еще оно усыпано тысячами извивающихся, шипящих змей, змей, змей! Дерево змей!..

Это тысячи коралловых эф объяли, пронизали исполинское Дерево!..

Черешня-исполин кишит, роится тысячами коралловых эф!..

Дерево-змея…

О, неслыханное, невиданное адское зрелище!..

Может, такие деревья стоят в аду — и вот одно из них вышло на землю человеков?..

Но что эфы делают на Дереве малиновом?..

И тут я понимаю, что коралловые эфы едят, пьют, грызут малиновые, податливые сочные плоды, ягоды… Это пиршество змей!..

И вот гигантское малиновое Дерево объято коралловым огнем-пожаром живым!..

О Боже!..

— Гуля! Художница! Напиши, нарисуй это змеиное, адово, малиново-коралловое Дерево!..

Да!..

О, тут нужен безумный Ван-Гог с его бешеными размазанными виноградниками в Арле или притворяющийся безумец расчетливый Сальвадор Дали с его растекшимися, расплавленными часами в пустыне…

Да!..

Но что может написать тихая, провинциальная, покорная возлюбленная моя в алом кулябском платье и неизменных черных чулках?..

Но я люблю её алое платье и смоляные глухие чулки…

Но я гляжу на кишащее Древо черешен и змей…

И алчу!..

У меня слюна течет — я хочу попробовать, испить эти малиновые, тугие, огромные ягоды!.. Отнять их у змей…

Раньше их ели, пили, сосали дурманные, плотоядные, древние Цари, ушедшие в слепую вечность вместе с гаремами их…

А теперь их едят только змеи?..

А теперь их едят только коралловые эфы?.. да?..

Но как сорвать черешню?..

Как залезть на Дерево, где кишат, царят, роятся тысячи змей?..

Как?..

Но тут одна малиновая, спелая, даже слегка обвялая, огромная, мясистая ягода падает у моих ног… Вот она!..

Наверное, эфа алчная тронула неосторожно ягоду перезрелую, и ягода упала к моим ногам.

Я взял её и, глотая молодую, богатую слюну, протянул черешню Гуле:

— Попробуй этот диковинный, царский плод! Им наслаждались, его ели Цари — а теперь будем есть мы…

…Малиновая, тяжелая, огромная ягода была восхитительно туга и сияла малиновым, спелым атласом.

О, если бы я знал, чт’о я даю Гуле…

И тут мы услышали страшный крик:

— Эй, шайтан! Нельзя ягоды кушать! Там шайтан! Там смерть!..

Нельзя кушать человеку! Только змеям можно! Если покушаешь — тебя змея съест!..

Гляди — вокруг голая гора! Все кишлаки умерли от змей!..

Все люди убежали от кораллового шайтана!..

И вы бегите отсюда!..

А то все змеи набросятся на вас! Они быстрые, как барсы снежные!..

Аллаху Акбар! Эта змея за тысячи километров находит своего врага… От неё не убежишь!.. Никуда!..

Аллаху Акбар! Аллах велик! А человек мал! Вай дод!..

Да!..

…Мы с Гулей обернулись и увидели знакомого древнего пастуха-локайца с огромной древнеперсидской бородой, несколько гиссарских баранов брели за ним по тропе.

Пастух, как пятнадцать лет назад, улыбался молодыми снежными зубами, но в глазах его была тревога, и он размахивал тяжелой ореховой палкой, как посохом:

— Бегите быстрей! Сейчас тысячи змей слетят с дерева и вас, как черешню, высосут, скушают… Жалить, жечь ядом будут… Хлестать хвостами будут, убивать будут! никто не спасет от их яда!.. Смерть через пять минут приходит! Малиновый шайтан пять минут жизни дает!..

И тут, словно послушав старика, змеи стали спело срываться с Дерева, и глухо мягко падать с ветвей на землю, и ползти к нам!..

О Боже!..

Тогда мы с Гулей быстро собрали, просто вырвали из земли нашу палатку, спальные мешки, мольберт, ружье, рюкзаки — и старик помогал нам, и что-то кричал на древнем таджикском языке — языке древнеперсидских царей и змей, словно обращаясь к змеям:

— Аллаху Акбар! Аллах велик, а человек мал, мал, мал… — словно заклинал он…

И мы тоже закричали, словно заклиная змей:

— Аллаху Акбар!.. Аллаху Акбар!..

И!..

И, может быть, от страха мне показалось, но змеи вняли языку старика и нашим крикам, и послушались, и замерли на земле, как некогда замерли они на древней миниатюре, обвивая тело Царя Дария Гуштаспа I…

Тогда мы побежали по тропе вниз к реке Фан-Ягноб…

Тогда смерть отошла от нас…

Надолго ли?..

Не знаю… не знаю… не знаю…

Глава пятая

РЕКА ФАН-ЯГНОБ

…И я бросаюсь в реку — ай, холодна река!

Я губы окунаю в рыданье ледника!..

…Река Фан-Ягноб — древняя река. Святая… Как Ганг…

Зороастрийские цари, не желая отдавать свое тело могильным орлам и грифам, заживо приходили сюда умирать…