Юрий Иванов-Милюхин - Докаюрон
И вдруг понял причину ее поведения, она заключалась в его независимой позе. Он вошел в вагон как хозяин, крепко уцепившись в поручни, принял мужественную стойку и показал всем, что с ним лучше не связываться. Он был тот самый русский из непроходимых лесов и бескрайних степей, который даже великую Италию считал своей вотчиной. Этот чудный край для него являлся очередной Чувашией или Мордовией. И девушка почувствовала это на интуитивном уровне. С пеленок окруженная рафинированными интеллигентами, готовыми извиниться первыми, даже если их толкнуть нарочно, она ощутила в бывшем десантнике прущую напролом непокорную первобытную силу и невольно, по принуждению природы, потянулась под ее крыло. Так стали делать ее подружки по Европе — голландки, француженки, бельгийки — предпочитая африканцев доморощенным парням, так в России девчата тянутся к выходцам с Кавказа и из Азии, бросая измочаленное революциями и перестройками родное пьяное, пусть и начитанное, уродство и уходя к неграмотному в основном чужеземному неандертальцу. Навсегда.
По виа Оттавиано женщина дошла до пьяцца Рисоржименто, продвинулась вдоль стен, похожих на крепостные, к окруженной — каждая в четыре ряда — колоннадами, возведенными в виде подковы, к площади святого Петра с тонкой и изящной с католическим крестом наверху стеллой, взметнувшейся посередине разлинованного причудливым узором пространства. И остановилась, молча впитывая в себя красоту открывшихся взору творений рук человеческих. По верху колоннад от начала площади, напоминающей пузатый сосуд с широким горлом, до самого фасада собора тянулись ряды белокаменных фигур святых в различных позах, сам фасад, тоже размеченный колоннами, украшали фигуры побольше. И уже за ним возносился в небо опиравшийся опять на круг из сдвоенных колонн серебристый купол с венцом из тех же колонн, с фигурками на вершине и католическим крестом в самой ее середине. По бокам серебрились два купола поменьше. Женщина скользнула за невысокую ограду из обыкновенного штакетника и по прогретой солнцем площади двинулась ко входу в собор, каблуки зацокали по чешуе идеально уложенного камня. Она знала, чтобы попасть как обыкновенной туристке вовнутрь, нужно было завернуть за угол, пройти мимо ворот, охраняемых рослыми швейцарскими охранниками с алебардами в руках, одетых в красные старинные одежды и черные шляпы с перьями, и только потом по ступенькам подняться в напичканный электронным оборудованием небольшой зал проходной комнаты. Но прежде чем идти туда, она в который раз за свои приезды заторопилась к высоченным перед резными дубовыми дверями колоннам, прислонилась к одной из них плечом, ощущая прохладу античного камня и мысленно благодаря бога за то, что наградил ее возможностью побывать в этом святом месте еще раз. И только потом отправилась в путешествие вокруг собора.
Сразу за контрольно пропускной комнатой открылся узкий двор, уставленный древними фигурками с другими предметами из тех эпох. Бегло осмотрев экспонаты, женщина завернула вправо, к капелле Пьетта, в которой находилась выполненная Микеланджело пятьсот лет назад скульптурная группа с Девой–матерью, изображенной в вечной молодости. В этом же нефе хранилось драгоценное деревянное распятие Пьетро Кавалини, которое он создал еще в тринадцатом веке. Несмотря на поклонение гению Микеланджело, она не задержалась надолго и здесь, стремясь поскорее окунуться в другие его работы, встать под возведенный его же умом купол собора и преклонить колени перед папским алтарем над гробницей святого Петра работы Бернини. Аспиду собора украшала грандиозная кафедра святого Петра с креслом из античной базилики четвертого века, поддерживаемое четырьмя гигантскими фигурами учителей церкви. Сверху расположилось круглое окно с цветным витражом, изображающим Святой Дух ввиде голубя на фоне порхающих в облаках ангелов. С этого момента женщину уже не покидало чувство восторженности перед величием человеческого разума.
Женщина вошла в Сикстинскую капеллу и отодвинулась в сторонку, чтобы не мешать мощному потоку туристов проливаться по широкому коридору дальше. Она подняла голову кверху и надолго замерла, созерцая сцены из библейских сюжетов, выписанные на голубом фоне с золотыми звездами. Она знала, что молодой Микеланджело расписывал капеллу в течении четырех с лишним лет. Потолок и стены были покрыты красочными картинами, в каждой из которых проглядывался свой неповторимый почерк. Адамы и евы срывали с обвитого змием дерева райские яблоки, полуголые боги с раскрытыми на коленях книгами передавали детям истины из первых уст, ангелы с крыльями за спиной вместе с мужчинами в длинных тогах любовались обнаженными женщинами, возлежащими на зеленых лужайках. Сидели на тронах императоры, вершился суд граждан над упавшими во грех людьми, по морю плыли корабли богатых купцов, седобородый мудрец вчитывался в древние рукописи.
— Это невозможно ни вобрать, ни пережить! — женщина встрепенулась, голос принадлежал приткнувшейся в угол пожилой даме с еврейскими чертами лица. Та вскинула подбородок, пожевала синеватыми губами. — Как он мог все это сотворить, и кто на самом деле ему помогал.
— Он был еще молод и помогал ему сам Господь, — ответила она, поправила сумочку на плече. — Без помощи Всевышнего, я думаю, здесь не обошлось.
— Вы верите в Бога? — быстро спросила соседка.
— А вы разве нет? — повернулась женщина к ней.
— Не знаю… Во всяком случае, у каждого из нас он должен быть свой.
— Я с вами согласна. Самое главное, неважно, что он из себя представляет…
На стене большого алтаря была расписана фреска «Страшного суда», работа над которой тоже заняла пять долгих лет. Обнаженные или прикрытые кусками материи мужчины, женщины и дети возносились на небо, на лицах у них было выражено смертельное напряжение. Внизу, на берегу водоема, чернел крест с распятым на нем Иисусом Христом, из перегруженной лодки во все стороны прыгали люди, на которых замахивался веслом мускулистый воин. Вокруг царили Содом и Гоморра и не было ни для кого укрытия, казалось, сама картина сочилась страхом и болью, ручьями сбегавшими к ногам казненного Спасителя. Женщина невольно провела ладонью по лицу, прислонилась к стене.
В зале проходило богослужение по случаю святого праздника, здорово сдавший папа Иоанн Павел Второй, в миру людей поляк Карел Войтыла, крепился между поддерживавшими его с обеих сторон служками и дрожащим голосом читал проповедь. Пробиться к нему поближе не было никакой возможности, тогда женщина заняла наиболее выгодное положение, с которого хорошо просматривался весь папский выход, и сложила руки на животе. Черные, смуглые и белые кардиналы в красных одеждах с круглыми красными шапочками на макушках выстроились ровными рядами и послушно внимали зову своего пастыря, сбоку и сзади от алтаря расположились певчие в белых балахонах с черными сутанами под ними. Одни прижимали сложенные ладони к груди, некоторые держали в руках зажженные длинные свечи, ровный хор голосов поднимался под своды капеллы и уже оттуда заполнял все пространство помещения гулом, прерываемым старческим брюзжанием самого папы. Она достала из сумочки небольшой театральный бинокль, навела оккуляры на наместника Бога на земле. Увидела голубые блеклые глаза с седыми бровями над ними, покрытый бисеринками пота высокий бледный лоб, розовые щеки хорошо питающегося старого человека и непослушные губы, кривящиеся при каждом пропускаемом через них звуке. Она знала, что у папы есть настойчивое желание объединить все христианские конфессии, в том числе и православную, в единое целое, что на него было совершено не одно покушение и не только турком Агджой, что его мужеству и недюжинному уму можно было возносить хвалы. Но ведала и про то, что Иоанн Павел Второй страдал от неизлечимой болезни и что дни его, в общем, были сочтены. И сейчас, глядя на занявшего католический престол единственного за всю историю христианской церкви славянина, мысленно желала ему долгие лета.
Рядом осеняли себя крестными знамениями паломники из разных стран, среди которых старательно выводил мелодию молитвы мальчик лет пяти в шортиках и рубашке без рукавов, кивал седой бородой огромный ухоженный старик в прекрасном костюме и в кроссовках на ногах, пыталась отвести от лица длинную прядь волос похожая на Мадонну молодая особа. А женщина уже настроилась пробиваться к выходу из капеллы, она не желала дожидаться конца богослужения, чтобы вспыхнувший в груди огонек божественного света не затух вместе с окончанием мессы, а продолжал согревать все существо подольше. Позади остались апартаменты Борджа, станцы Гелиодора, Сеньятура, «Пожара в Борго» со сценой победы в морском сражении Льва Четвертого над сарацинами, дворы Сан — Домазо с Лоджиями. Все они расписывались Рафаэлем. Она быстро продвигалась уже между зданиями папской резиденции к выходу за ее стены, чтобы в тишине гостиничного номера попытаться осмыслить увиденное и сохранить до следующего приезда сюда, в таинственный и неповторимый Ватикан, вбитый как гвоздь по самую шляпку в центр столицы бывшей языческой Римской империи. По чьей воле произошло это величайшее событие, кто держал в руках молоток, занесенный над господином целого мира, кто осмелился отобрать у него это господство? Спускаясь к станции метро, женщина опасалась, что и на этот раз отзыва на вновь возникшие вопросы она не получит ни от кого, хотя сама давно знала правильный ответ. Просто разум противился признавать растворенную по всему миру, одновременно исключительно сплоченную, похожую на зыбкий завлекающий мираж, силу, заставляющую страны и даже континенты идти предначертанным только ею путем. И никаким другим более.
