Магда Сабо - Старомодная история
Последний год, пока Ленке Яблонцаи ходила в невестах и учила бессчетное количество мальчишек, скрашен был путешествием в Татры и на Адриатику, прогулками по горным лугам, лесными привалами, купаньем в волнах Ловрана и Цриквеницы.[156] Ей очень кстати были эти долгие, приятно расслабляющие летние поездки: школьная работа — не пустяк, к тому же нет вечера, чтобы она рано легла спать, бал следует за балом, ужин за ужином, концерт за концертом, матушка часто бывает в театре, ежедневно не меньше четырех часов упражняется на рояле, не отклоняет ни одного приглашения, они с Белой бывают всюду. Йожеф, когда они встречаются в обществе, не может скрыть своего дурного настроения, видя, как кружат в танце, передают из рук в руки недавнюю Золушку, нежданно-негаданно попавшую в круг богатого владельца огромного и, видимо, приносящего неплохой доход торгового дела, — Золушку, у которой на руках и на шее сверкают теперь чудесные украшения, полученные в подарок. «…Твоя красивая белокурая матушка всех покоряла своим удивительным нравом, своим юмором, она поднимала настроение в любой компании; недаром о ней говорили: если видишь, что гости сгрудились кучкой, значит, там в центре — Ленке Яблонцаи», — пишет мне бывшая однокашница матушки по музыкальной школе, Гизелла Балла, в письме от 11 марта 1976 года.
Матушка охотно проводит время с женихом; конечно, целовать себя она позволяет лишь в щечку, да и то редко, как большую награду. Бела Майтени не в восторге от ее чрезмерной сдержанности, но и не протестует: в конце концов, есть что-то трогательное в том испуге, с каким она встречает любую попытку перейти границу дозволенных приличиями взаимоотношений между женихом и невестой. Откуда ему знать, каким глубоким конфликтом обернется со временем эта боязнь близости, порожденная несчастной натурой Ленке? Трогает Белу Майтени и то, что Ленке так привязана к его сестре; он и не подозревает, что Ольга нужна Ленке не только как добрая подруга и покровительница: ее присутствие позволяет матушке не опасаться нежностей Белы, его поцелуев и прикосновений. Летний отдых с Ольгой делают таким чудесным не только море и горы, но и ощущение абсолютной свободы: семьи Майтени и Яблонцаи находят, что будет лучше, если Ленке Яблонцаи, которой нужно отдохнуть и окрепнуть, отправится в путешествие лишь в сопровождении золовки, ее мужа и дочери — когда девушке нужно усиленно питаться, жених тут лишь некстати. Выросшая в Альфёльде, Ленке потрясена, увидев Татры; в первый момент она даже поверить не может, что перед ней горы, она убеждена, что это облака; она упивается ароматом лугов и, заколов повыше юбку, бегает, как ребенок, по мягкой траве; приводя в ужас золовку, она останавливается возле греющейся на камне змеи, восхищается великолепной формой ее треугольной, словно граненой головки, молниеобразной полосой вдоль спины; у нее и в мыслях нет убегать от гадюки: Ольга, конечно, не знает, что среди сказок, придуманных Ленке Яблонцаи в детстве, есть сказка про змею в золотой короне, выполняющую желания и заботящуюся о тех, кто одинок. Серьезная Ольгина дочка глаз не сводит со своей новой красавицы родственницы, так не похожей на всех ее прежних знакомых и с непонятным для Лилли восторгом реагирующей на все, что видит вокруг. Для девочки и белка, и водопад, и неожиданно возникший на палевом фоне догорающего заката силуэт серны — не новость, Ленке Яблонцаи же просто хмелеет от того, что мир вдруг открылся ей с такой неожиданной стороны. Прежде, уезжая с улицы Кишмештер на несколько дней, на одну-две недели в Занку,[157] в Зилах с Бартоками или с кем-нибудь из Ансельмовой родни, она никогда не жила в гостинице. Теперь, останавливаясь с Ольгой в роскошных отелях, она принимает участие в табльдотах, куда гости являются в вечерних туалетах, надевает вечерний туалет и она; Лилли с бесстрастным видом помогает ей одеваться, чуть-чуть посмеиваясь про себя над волнением своей будущей тетки.
Ольга покупает матушке корзину — пускай идет собирать чернику, — показывает ей местные достопримечательности, каждый вечер ведет в курзал слушать музыку. При отеле есть теннисные корты, они каждый день ходят туда играть, у матушки вскоре появляется аппетит, загорелая, пополневшая, она выглядит восхитительно. Однажды вечером они слушают Легара, и Лилли, от внимания которой не ускользает ничто, замечает входящего в курзал Йожефа. Матушка, напрягшись, как струна, сидит за столом и с глубокой благодарностью думает о Беле Майтени, благодаря которому она может сейчас смотреть на Йожефа так, будто он ей совершенно безразличен; хотя сердце ее, как всегда в моменты острых переживаний, все равно, радостных или неприятных, начинает неровно, с перебоями, колотиться в груди, она все же находит силы непринужденно улыбнуться и, когда Йожеф приглашает ее на танец, извиниться без дрожи в голосе: к сожалению, с нею нет ее жениха, а в его отсутствие она с посторонними не танцует. Дня два Йожеф еще пытается найти случай поговорить с Ленке: вдруг теперь, в новой обстановке, в преддверии близкого замужества, когда между ними уже нет ничего невыясненного, недосказанного, им удастся обрести былой доверительный тон, былую атмосферу взаимного романтического обожания; но все тщетно: по одну руку Ленке гуляет Ольга, по другую — Лилли; на третий день Йожеф уезжает. Оскар Яси[158] пишет Маргит Барток: «…Здесь необычно жаркая, солнечная погода, вершины гор сверкают алмазами в безоблачном небе, каждый день на них восходят толпы завзятых туристов. Венгры, конечно, гуляют в шевровых туфлях внизу. Несколько раз забирался я в Татрафюред, там довольно пусто, стоящие внимания женщины — все невесты, я еще не видел столько невест сразу. Однажды я играл в теннис с двумя невестами, а третья наблюдала за игрой».
Из Татр путь ведет не в Дебрецен, а к морю; в Ловране и Цриквенице матушка проводит две лучшие недели в своей жизни. Здесь она чувствует себя еще более раскованно, чем в горах, море для нее — словно старинный, из доисторических времен знакомец, вдруг восставший из забвения; когда она бросается в воду и уплывает куда-то за буи, весь пляж поднимает головы, глядя ей вслед; вот-, смеясь и задыхаясь, она сражается со штормом, и население отеля «Маргарита» чуть ли не в полном составе толпится на берегу, когда она среди вспышек молний и грохота выбирается наконец на берег, принеся в жертву волнам лишь клеенчатую купальную шапочку. «Она была словно алебастровая лампа, — рассказывала мне взрослая Лилли, — из нее так и струился свет. Мы ее спрашивали, почему она любит заплывать так далеко, она смеялась, выжимая волосы, и отвечала, что там, в море, она разговаривает с рыбами. Мама беспокоилась за нее, а она опять смеялась и говорила, что море для нее — лучший друг».
Бартоки только глаза раскрывают, увидев вернувшуюся после летнего отдыха Ленке; поражен и Йожеф — так хороша эта загоревшая под горным и морским солнцем, посвежевшая, отдохнувшая, раскованно смеющаяся девушка. Бела Майтени утром и в полдень — в самые важные для торговли часы — бросает магазин, чтобы проводить свою невесту в школу и затем из школы домой. Йозефа Хейнрих молчит, воздерживаясь от замечаний: сын ее сияет от счастья, и у матери не хватает решимости прикрикнуть на него, вернуть за прилавок — кто знает, что готовит ему будущее. Белла записывает в дневнике, что все вроде бы складывается даже лучше, чем можно было предполагать. Ленке зовет жениха своей нянюшкой, и постепенно начинается подготовка к свадьбе. Матушке теперь в самом деле нужно оставить учительство: правда, решение принято не ею, а семейной конференцией; если бы это зависело от нее, она бы ни за что не согласилась бросить свою работу. Йозефа Хейнрих лучше всех остальных знает, сколь непрочна основа, на которой зиждется благополучие ее сына, и как было бы кстати, если бы невестка могла прокормить хотя бы самое себя; однако и вмешиваться ей нельзя: один тот факт, что жена Белы Майтени, владельца как будто бы хорошо идущей торговли колониальными товарами, вынуждена работать, мог бы основательно подорвать авторитет дела, и кому-кому, а Марии Риккль этого не нужно долго объяснять. Короче говоря, 1 января 1906 года Ленке Яблонцаи расстается с католической школой для мальчиков и 26 февраля становится женой торговца колониальными товарами Белы Шандора Йожефа Майтени, каковой акт засвидетельствовал Иштван Тот, муж Ольги, и Геза Риккль. На обряде венчания, как и при переходе Ленке в католичество, присутствуют все, кто играет хоть какую-то роль в ее жизни: весь Ансельмов клан, от мала до велика, семьи Майтени и Бартоков, соученицы Ленке по школе, бесчисленные выпускники танцкласса; но в толпе, наполняющей церковь, и на сей раз нет ни родителей невесты, ни ее крестных отца и матери.
По свидетельству дневника Беллы, последний день своего девичества, накануне свадьбы, матушка провела у Бартоков; краснея, с трудом подбирая слова, она пыталась выспросить у Беллы то, о чем они никогда до сих пор не разговаривали: что же все-таки ожидает ее в замужестве? Белла и сама проявляет полную неосведомленность в этих вещах, но значение момента она сумела почувствовать, и подруги, обнявшись, вместе оплакали свою неопытность, свое бессилие перед тем, что их ожидает, а ожидает их, они чувствуют, нечто страшное, может быть, мучительное и мерзкое — они даже примерно не знают, что именно; прочитанные романы не сообщают на этот счет ничего, кроме каких-то туманных намеков. Собрав остатки душевных сил, матушка зашла и в монастырскую школу. Штилльмунгус, конечно, слышала о свадьбе, она в курсе всех дел Ленке — и у матушки мелькает безумная мысль, что тетя Маргит, знающая все на свете, вероятно, могла бы дать ей то объяснение, которое она тщетно надеялась получить у Беллы; но обратиться с подобными вопросами к монахине Ленке так и не посмела. Начальница благословила Ленке и пообещала молиться за нее; не видно было, чтобы сегодня она была особенно рада за свою воспитанницу; Штилльмунгус и к помолвке Ленке отнеслась в свое время без одобрения; затем матушка пошла домой, села за стол, накрытый к ужину — последнему ее ужину на улице Кишмештер, — оглядела обращенные к ней лица. Мелинда? Что Мелинда: она девственница, да если бы и знала что-то, все равно бы ей не рассказала — просто так, назло. Бабушка? Ей-то наверняка все известно. Но не может же она говорить с бабушкой на такую тему — после того, как та показала внучке кошачью свадьбу; должно быть, с ней, Ленке, будет происходить нечто подобное — нечто грязное и омерзительное, почему-то обязательное для супругов, хотя в то же время строго-настрого запрещенное для всех остальных. В тот вечер в доме легли рано; сестренки Ленке еле заснули от волнения, предвкушая завтрашнее событие. Матушке тоже не спалось, она накинула халат и встала. Она думала об Эмме Гачари, которую видела несколько раз в своей жизни, о матери, которая в эту ночь должна была бы быть с ней, чтобы рассеять ее страхи, дать ей добрый совет и напутствие. Но Ленке даже не знала, где ее мать; а если бы и знала, не стала бы с ней разговаривать. Она потихоньку спустилась в подвальный этаж, к тете Клари и, как в детстве, уселась на скамеечку перед очагом, горящим днем и ночью. Агнеш и Аннуш уже спали, лишь полуночница тетя Клари еще копошилась в кухне, доканчивая какие-то дела. Давно прошли те времена, когда в белокурой девочке ей виделось лишь злобное отродье шарретской ведьмы с черной гривой волос и золотистой вуалью; теперь тетя Клари любила Ленке больше, чем хозяйку. Матушка молчала, молчала и старая кухарка; сидя рядом, они смотрели в огонь. «Тетя Клари знала, что со мной происходит, — рассказывала матушка, — но помочь она мне тоже не могла, как и Белла: тетя Клари ведь была старой девой и хотя в таких делах все-таки немножко лучше разбиралась, чем я, да времена тогда были такие, что, кроме матери, никто не смел даже намеками говорить об этих вещах. Но она все-таки попыталась меня утешить». — «Ничего, Ленке, надо и через это пройти», — сказала тетя Клари, погладила освещенное бликами огня, печальное матушкино лицо и отослала ее спать — пусть невеста завтра будет такой красивой, чтобы обе Нинон, и молодая, и старая, пожелтели от зависти. В дневнике Беллы записано, что, выдавая замуж ее, Беллу, ее мать напутствовала родную дочь подобным же образом, заставив совершенно неподготовленной пережить неизбежный биологический шок; однако Белла была влюблена в своего мужа и потому смогла найти в себе силы, чтобы перенести потрясение; Ленке Яблонцаи и этого была лишена.
