Николай Плахотный - Вид с больничной койки

— Ну-ка гляньте сюда.

Алиса сидела на корточках перед коробом из-под пива «Балтика», бормоча что-то нечленораздельное, детским голосом:

— Гур-мур… Пусеньки-бусеньки.

Марина Петровна глянула из-за плеча. В уголке, на тряпице, тесно прижавшись бочками, лежали три комочка. С высоты это можно было принять за пыжик из тополиного пуха. Только дунь — и серебристо-серое облачко дрогнет, вздыбится и взлетит. Затаив дыхание, Марина Петровна медленно и плавно опустила руку — и по ее телу растеклась ни с чем несравнимая теплота и нежность.

— Который сейчас на тебя первый глянет, тот, значит, твой, — раздался возле уха вкрадчивый шепот. Один комочек с трудом приподнялся, встал на все ножки и, задрав дрожащий хвостик, ткнулся мордочкой в ладонь.

Позже, в Москве, она разложила это сладкое мгновение, как нынче говорят, на составляющие. Наповал сразила доверчивость крохотного существа, его готовность до конца разделить судьбу будущей хозяйки. В дальнем закоулке души Шумиловой шевельнулась и поднялась до горла волна нежности, напоминающая искореженное жизнью материнское чувство. До недавних пор при виде младенца глаза ее становились влажными, туманились. Большого труда стоило потом подавить «бабство». И вдруг негаданно, нежданно выплеснулось из глуби наружу. Да так некстати.

Котеночек неуклюже потоптался на месте, вроде бы раздумывая, что делать дальше. Подчиняясь неким силам, сделал короткий шажок, потом другой. Осмелев, стал взбираться по рукаву вязаной кофты.

— Ну все, он твой, — шепнула Алиса. И следом: — А ты — его!

Когда пушистик добрался почти до локтя, Марина Петровна осторожно отцепила его, опустила на ладонь. Погладила по спинке, под брюшком. Да как закричит:

— Это же кошечка!

— Желаете?

— Ага. Ее-то мне и не хватало.

Кажется, никогда в жизни не была она так счастлива. Прижав горяченький комочек к груди, спускалась вниз, ног под собой не чуя.

Во дворе их оглушил шум, а также гром и скрежет, — будто с неба свалился голубой метеор. В натуре то был старый, но свежевыкрашенный трактор «Беларусь». Чудо-юдо притормозило на полной скорости, качнувшись взад-вперед, на миг замерло и опять рванулось вперед. Шумилова не успела даже разглядеть лица сидящего в кабине. Запомнились горбоносый профиль, патлатая голова (седая, со смолью), загорелая мускулистая шея и пронзительный взгляд. Смекнула: это он!

И Алиса догадку подтвердила:

— Аркадий Алексеич прибыл, соляркой у Васяты заправился.

Теперь орел наш за люцерной полетел… Странно, почему и зачем сюда его занесло?

— Нет уж нынче, пожалуй, не до грибов, — упавшим голосом произнесла Алиса.

Залетка почувствовала нескрываемое раздражение. Интуиция подсказала: пора уходить!

Пока приводила себя в дорожный вид, Алиса вооружилась метлой, занялась уборкой. Делала простую работу лихо, с остервенением. Пыль, щепки, ошметки навоза, солома летели как будто из-под колеса буксующего самосвала.

С услужливой и простодушной селянкой произошла резкая перемена… В девку бес вселился: слышалось шиканье-фырканье, сдабриваемое матерными словечками, довольно-таки ядреными.

Марина Петровна обронила негромкое «пока» и прогулочным шагом направилась к воротам. У проходной ее встретила сторожевая псина. Подошла вплотную, обнюхала. Почуя, видимо, кошачий дух, незлобно проворчала и стала сладко оттягиваться. После чего как подкошенная упала на зеленый газон и принялась игриво кувыркаться, норовя как можно дольше удержаться на спине.

Оказавшись за воротами, Марина Петровна остановилась в недоумении: в какую сторону идти. Вдруг ощутила на плече прикосновение, схожее с тем, которое когда-то потрясло ее на заводском межэтажном переходе. Не оборачиваясь, замерла: «Что же дальше?» Услышала жаркий шепот с придыханием:

— Простите меня, грешную. Умоляю: не беспокойте, пожалуйста, Аркадия. Он — последняя наша опора.

Ткнулась Шумиловой в плечо, затряслась всем телом, как в падучей.

Марина Петровна хотела крепко-крепко обнять и облобызать душевную простушку, — руки оказались заняты. Одной удерживала котеночка на груди, в другой была дорожная сумка. В этой позиции постояли целую минуту или больше.

— Ладно, я пошла, — с усилием проговорила Шумилова не своим голосом.

Алиса открыла лицо. Было оно зареванное, перепачканное помадой, тушью.

— Успокойся, моя хорошая. У меня же и в мыслях ничего такого не было.

— Да вы же и дороги-то на станцию не знаете, — сквозь слезы молвила Алиса. — Значит так… Во-он за липою есть отворот, старый проселок. За полчасика к железке приведет.

Снова послышался знакомый звук мотора.

— Бензовоз катит… за вами.

Не вылезая наружу, хозяин авто произнес через губу:

— Кому на станцию, прошу в кабину.

— Тебе повезло, — вякнула Алиса и слегка подтолкнула соперницу.

За все время поездки водитель и пассажир ни словом не обмолвились. Каждый думал о своем.

Было у Шумиловой намерение: забежать к Эльте Казимировне, забрать контейнер. Мысленно рукой махнула, не хотелось унижаться перед манерной особой. Даже не глянула в ту сторону.

В нарушение правил Васята вырулил на привокзальпую площадь, остановил бензовоз впритык со ступеньками железнодорожной кассы.

Пока Шумилова боролась с неподатливой дверцей кабины, Чубайс не спеша достал из бардачка изящную записную книжку, а также авторучку с забавным брелком:

— Аркадий Алексеич просил, чтобы вы собственноручно зафиксировали свой адресок, — перышко острием нацелилось на чистую страничку.

Наконец в замке щелкнуло, дверца распахнулась. За это время у Марины Петровны созрел план.

— Я потом сама скажу… при встрече.

Легко и непринужденно спрыгнула с подножки. Сделала плавное движение рукой, произнесла легкомысленное «Чао!».

Уже в электричке дала волю слезам, благо вокруг не было ни единой души.

В Голицыно в вагон вошли с десяток человек. В их числе оказался совершенно бесподобный… Старик — не старик, уже достаточно пожилой мужчина с пушистой окладистой бородой и удивительно чистым, ясным взором.

Дальше произошло странное. Благообразный господин прямиком, безостановочно направился в тот отсек, где сидела Шумилова. Поприветствовал соседку кивком, сел напротив. Марина Петровна подумала, что пришелец полезет с глупыми вопросами. Он же будто малое дитя прильнул к окну: безотрывно следил за тем, что мелькало за стеклом.

Оторвавшись от окна, озабоченно спросил:

— Не змею ли на груди дама отогревает?

— Вы что! Как можно!

— В Европе это нынче модно.

— Вечно они что-то там выдумывают, — откликнулась Шумилова, поежившись, как от озноба.

— Это древняя египетская забава. Со змейкой не расставалась царица Клеопатра. От ее яда бедияжка и скончалась.

Марина Петровна машинально приоткрыла борт куртки.

— Котеночек! Прелесть какая, — воскликнул незнакомец.

— Кошечка, — почти пропела Марина Петровна и приподняла край косынки, как это обычно делают молодые мамы, демонстрируя на прогулке личико своего первенца. — Вот мы какие!

Малышка, видимо, почувствовала важность момента. Навострила ушки, приоткрыла бирюзовые глазки. В вагоне светлее стало. С озабоченного лица соседа тень сошла, стал похож на слободского паренька.

С озорства Марина Петровна молвила:

— Случаем вы не омский?

Тот смешно осклабился:

— Мы пскопские.

Впервые слышала она о такой местности. Дедуля охотно пояснил: когда-то так называли себя коренные псковичи. Опять же и имя его было под стать: Самарий Кириллович. Оказалось, он уроженец России, детство и вся последующая жизнь в Швейцарии прошли. По сей день полноправный гражданин той страны. В подтверждение вынул из барсетки отличной кожи бумажник, достал визитную карточку. На тисненом шелковистом картоне латинскими буквами было напечатано: Карпофф, барон. Чуть пониже значился адрес: кантон Сант-Галаген, улица и номер дома. Первая мысль: прикол? Розыгрыш? Едва в голос не рассмеялась. Возвращая голубенький квиточек, одеревенелым голосом промямлила:

— До чего интересно.

— Пусть у вас будет. Возможно, сгодится.

В этой обстановке старик был немного смешон… Смахивал на гуляку, оказавшегося среди будничной публики после маскарада: в карнавальном костюме и маске. При этом держался совершенно просто, не прилагая никаких усилий (игры!). Шумилова поймала себя на мысли: от соотечественника исходило не показное — вполне естественное — благородство… Чувствовалась, конечно, порода.

В его речи не было чужеродных слов, пауз и акцента. Безо всякой рисовки барон продолжал:

— Может, на огонек нагрянете или позвоните… Милости прошу, в любое время дня и ночи.