Томас Пинчон - Винляндия
Когда бы Че и Прерия ни собирались вместе, происходило это зигзагами и обманными путями, будто у них тайный роман, с ускользанием от надзирателя по УДО[131] либо инспекторов, или же всего на шаг опережая радостные знаки внимания Служб Защиты Детства, не говоря уже, в наши-то дни, о ФБР. В «Центр Нуар» Че явилась, вся запыхавшись, одетая в кожу, джинсу, металл и набивной ситец, с сумкой от реактивного противотанкового гранатомёта на одном широком точном плече, а волосы у неё сегодня были затенаксованы в такой потрясный перистый гребень, блондинного оттенка, подкислённого до лимонного.
— Принарядилась, девонька.
— Всё для тебя, мой Цветочек Прерий.
Прерия вся дрожала, уцепившись обеими руками за локоть подруги, а вокруг них, меж тем, в единообразных коммерческих сумерках, тёк пластик, кишели единицы и нули, длились легенды агорамании. Остановились они у «Дома Рожков», где воззрились друг на друга, вежливо, но без жалости, ища перемен в распределении жира, а тем временем насасывая, с более и менее метафорическим вниманием, мороженое у себя в рожках. Когда ещё обе ходили в девочках, одной встречи взглядами бывало достаточно, чтоб они повалились от хохота, который мог не стихать весь день. Но весьма ценимые улыбки Че сегодня были всего лишь скупыми быстрыми полароидами самих себя.
Снова из-за маминого молодого человека.
— У тебя хотя бы комплект, ты не полуличность, — бормотала, бывало, Прерия.
— Мама, которая весь смотрит МТВ, и её дружок, который превращается в Мудилу Вселенной, стоит ему засечь хоть дюйм подростковой кожи, точняк семья года, если хочешь, могу с Прульником познакомить, только не забудь надеть что-нибудь покороче. — И это ещё когда он её только доставал, ещё перед тем, как они начали ебаться. Чего мать её, узнав, так и не предъявила Прульнику в лицо, а вместо этого накинулась на Че и обвинила во всём её. — Говно всё это на меня вывалила, грит, жалеет даже, что вообще меня родила… — пристально наблюдая, как это принимается, но Прерия вся обратилась в сочувствие и успокоительные касанья. Уже много лет у них не прекращался этот семинар по проблеме Мам, категории, которой мать Че Дуэйна чести делала не очень много. Напряжение в доме нарастало до взрывоопасного уровня, когда Че принималась клеить Прульника, которого терпеть не могла, у мамы на глазах, лишь бы её позлить, после чего хай не смолкал всю ночь, и Че с топотом свинчивала из дома, поклявшись, что на этом всё, по неделям где-то бановала, за деньги обращалась ко всё более отчаянной срани и обществу довольно причудливых молодых господ, у кого-то из носа течёт, кто-то в курсе, где им денег взять, у кого-то последний звонок прозвенел, кто-то в банде успел поиграть, часто в ситуациях опасных для её здоровья, покуда единственным шансом не оставалось заместись, чтобы Дуэйна снова приехала и вытащила её, делать чего она была не обязана, однако делала всегда. Объятья и слёзы у стола сержанта, вопли «Моя крошка» и «Я люблю тебя, мама», Че возвращалась домой, Прульник приветственно ей лыбился, и цикл повторялся сызнова, а хомут её всякий раз прирастал на новые страницы.
— Конечно, хорошо, что ты красивая, — Прерия, обожатель-подголосок, мечтательно.
— Помнишь, мы как-то у бабки моей Дотти были, лет в шесть или около того… воскресенье ещё там дождливое, а понедельник впереди такой, что мама не горюй… я, помню, посмотрела на тебя в рекламной паузе, и думаю — я ж её всю жизнь знаю.
— В шесть? Так долго соображала?
Они фланировали с компанейским видом под какую-то мозгоблевотину Нового Века, что моросила из системы ГС.
— Мамы — палка о двух концах, — объявила Че.
— Верняк. Но попробуй без одного пожить.
— Тебе в чайке понравится, Прер, ‘тушта там девчонок как раз по такому штырит, они вместе тройками тусят, одна мамочка, вторая папочка, а одна их мелкая детка — крутая, мягонькая и беззащитная. Я прикидываю, какая разница, тут в семье жить или на нарах париться? У меня поэтому такая тяга сбежать всё время, а особо сейчас… Помнишь, у Прульника коллекция графинов с Элвисами была, а один там любимый, помнишь, в нём он кислый затор держал, выставлял только к Суперкубку и себе на день рожденья? у него ещё такая полноцветная глазировка с металлической искрой?
— Только не говори, что…
— Скажем так — та старая песнюха Пэтси Клайн «Я разбиваюсь на куски»? Так вот, Король её только что спел.
— Ты же мне рассказывала, он спать с ним ложился, как с плюшевым мишуткой.
— На волосок была, даже видно, как его рвёт на части, то ли за мной кинуться, то ли бурбон свой драгоценный спасать — я, когда выбегала, последнее заметила: он с пола пытается отсосать, что сумеет, только всё время мелкие осколки Элвисовой головы выплёвывать надо — но на меня посмотрел эдак, а на роже сплошное смертоубийство, знаешь, когда так смотрят?
Прерия поняла, что не знает… и тут же кольнуло грустью: Че-то это известно.
— Так какого ж хуя, — спросила тихо Че, — мне теперь? Мне господа из растянутых лимузинов всё время эти деловые предложения делают, и некоторые я уже обдумываю всерьёз.
Девочки передвинулись к «Мэйсиз», где Че, плавная и без напряга, обрабатывала отдел нижнего белья паучье-лёгкими пальчиками, а Прерия прикрывала, блокируя её от тех универмажных камер, что они сумели засечь, не убавляя головокружительного подросткового монолога, мальчики, звёзды звукозаписи, подружки, войнушки, хватая товар наугад, поднимая его со «Что скажешь?», вовлекая розничный персонал в долгие дискуссии о стилях, что больше не выпускаются, а Че как бы между делом продолжала тырить и ховать всё своего размера, что было чёрным, или красным, или тем и другим, столь незримо, что даже Прерия после стольких лет не могла заметить точного мига преступления. Меж тем, особым инструментом, подрезанным из другого магазина, Че умело отстёгивала от предметов одежды пластиковые противоугонные фиговины и закапывала их поглубже в другой товар — всё на сравнительно лёгком, как его бы назвал Брент Масбергер, уровне игры, номер давно отрепетированный и обычно всего лишь для разминки. Но сегодня, вместо, им стало как-то уже ностальгично, дрожко от осенних возможностей разойтись тропами, поэтому каждая выступала перед другой, вроде прощального подарка, две матёрые профессионалки, одна последняя проделка во имя прежних дней, а потом двигаться дальше…
Едва Че подросла, чтобы видеть что-то в ветровое стекло, она выучилась водить, и насрать ей было, рано ей самой ездить или нет, даже доживи она до такой старости, чтоб получить права, что, несомненно, добавляло ей образа юной и гадкой. Когда вертеть хвостом, когда нести облом, смотря по обстоятельствам. На трассе ей нравилось кататься где-то на 80, виляя и садясь на хвост передним, чтоб не терять скорости.
Все мы — дети магистралей, — пела она, кончики пальцев на руле, сапог на газу, —
Все мы — дочери дорог,Впереди — немало миль, иСбросить груз не вышел срок —Если мы тебе сигналим,Лучше тачку дальше сдвинь,Ведь мы падчерицы трассы,Скорости у нас в крови…
Ни одна её машина не была её, обычно выхаривала их у знакомых мальчишек, а иногда заимствовала посредством рулетки и короткого замыкания у чужих людей. Когда машина в руки не шла, она стопила кого-нибудь и старалась как-то уболтать водилу дать ей порулить. В Южной Калифорнии она быстро могла доехать куда угодно, лишь бы колёса успевали. Саша её звала Красным Вагоном, в честь старой междугородней трамвайной системы.
Когда они добрались до надёжного места — оказалось, это квартира подруги Че Флёр, восточнее Ла-Бриа и на равнинах, — из ракетной своей сумки и у себя из-под рубашки Че извлекла этот изумительный пухлый объём нижнего белья.
— Что, аквы нет? — спросила Прерия.
— Акву они своим жёнам дарят, милочка, — сообщила ей Че. — Чёрное и красное, — раскручивая пальчиком с коротким ногтем кружевные трусики от бикини именно в этом сочетании, — вот что им нравится видеть на скверной девчонке.
— Ночь и кровь, — развила мысль Флёр, которая недавно начала работать профессионально у себя из квартиры и пыталась уговорить Че подвязаться к той же нитке, на которой болталась сама, — они будто на это запрограммированы или как-то — ого, эгей, мило, Че, не возражаешь?
— Нет, конечно, — Че и сама посреди проскальзывания в короткую невидимую штучку.
Прерия смотрела, как они играют в журнальные развороты, и думала, вот странно-то, про Зойда, своего папу, как ему бы наверняка понравилась эта выставка.
— Не совсем невинная подростковая мода тут транслируется, — заметила она.
— На Че оно никогда не смотрелось, — сказала Флёр. — Засунь её во что-нибудь розовое или белое, — чик пальцем по горлу, — и её дворовый авторитет весь к чёрту.
