Назови меня по имени - Аникина Ольга
Маша смотрела на белое прямоугольное поле. Белый цвет входил в неё через глаза и поглощал полностью, растекаясь внутри, как огромная зимняя степь за окнами поезда, летящего обратно в Петербург, а может, ещё дальше на север, на Белое море.
Однажды, когда Маша была ещё маленькая, отец собрался в поход на Белое море с небольшой компанией друзей. Свою новую жену Наталью он тоже взял с собой.
Дело было в августе, Маша готовилась идти в первый класс. Прежде чем уехать, отец несколько дней жил с дочерьми на даче в Репино. Он рассказывал девочкам про Полярный круг и посёлок Нильмогуба, про ледяную воду, которая заливает берег на несколько метров, а через несколько часов уходит далеко-далеко к горизонту. Про маленьких серых мидий и распластанных по дну звёзд-вальватид, оставленных приливом на прибрежной полосе. Про большие пучки морской капусты, похожие на мокрые коричневые мочалки, лохматые, покрытые рыхлой пеной.
Маленькую Машу сильнее всего потрясла история, которая произошла с отцом на его давней беломорской рыбалке – он тогда вышел в море один и попал в жуткий шторм. Папа резко вскидывал руки, изображая, как борт раскачивался вправо и влево. Двигатель глох, по ржавому дну растекалась вода, ноги погружались в неё по самые лодыжки. Отец, мокрый до нитки, уже не понимал, в какую сторону плыть. Он не знал, близко ли берег, и встречал каждую волну, как встречают ту, которая приходит самой последней. Каким-то чудом ему удалось добраться до суши. Рассказ заканчивался на том, что отец вернулся в свой лагерь, упал в палатку и отсыпался после происшествия целые сутки.
В конце концов отец уехал мурманским поездом – билеты на него покупались заранее, чуть ли не за полтора месяца. Он обещал вернуться к первому сентября, но Маша вдруг потеряла покой. Папы не было рядом, а его рассказ остался в памяти и глубоко пустил там корни.
Маленькой Маше по ночам снилась лодка. Перевёрнутая вверх дном, она превращалась в белого, покрытого чешуёй, морского зверя. Зверь плыл и бил по воде костлявым хвостом, задевая берега и гряды окрестных скал. Земля тряслась, обрыв осыпался, тяжёлые серые камни летели Маше на голову.
Она кричала во сне, и вместе с ней просыпался весь дом – Алька, мама и бабушка. Старшая сестра с громким стоном заползала под одеяло, а взрослые приходили в детскую и включали свет.
– Вот они, отцовские выдумки! – жаловалась мать соседке тёте Лиде. – Появился, наговорил детям всякой всячины… И уехал как ни в чём не бывало!
Когда вся семья ждала отцовскую экспедицию обратно, из посёлка Нильмогуба позвонила Наталья и сообщила, что погода стоит хорошая, а потому рыбаки останутся на море ещё три дня, до конца отпуска. Маша не верила в звонок папиной жены. Ей казалось, что все её обманывают, а на самом деле с отцом случилось что-то плохое.
Вечером тридцать первого августа Маша заявила, что она не пойдёт на праздничную линейку.
– С ума сошла? – Ираида Михайловна перекусила зубами белую нитку и проверила, ровно ли пришит манжет к рукаву Машиной школьной формы. – Пойдёшь как миленькая.
И Маша пошла – как тут не пойти, когда тебя волокут за руку. Ей всучили огромный пучок фиолетовых астр. Цветы касались щёк девочки острыми лепестками, от их горького запаха делалось грустно и хотелось плакать. Остались фотографии: бледный, худой ребёнок с обкусанными губами и синяками по нижнему контуру глаз.
– Ваша Машенька, наверное, в школу идти боится? – спросила у бабушки какая-то знакомая, которую они встретили на улице. – Надо же! У самой букет, а сама ревёт!
Что бабушка ответила своей знакомой, у Маши выпало из памяти. Также она не помнила, долго ли пришлось ждать отца и сколько месяцев потом ей снились страшные сны.
Без малого тридцать лет спустя тот самый сон снова вернулся. Он приснился уже три или четыре раза подряд. Маша чувствовала присутствие морского зверя, но видеть его не могла. От берега откалывались огромные камни, вибрация по земле передавалась Машиному телу. Маша в ужасе просыпалась и понимала, что вокруг неё вовсе не дачная комната в Репино и даже не детская с окнами на улицу Дзержинского. Маша открывала глаза и повторяла себе, что живёт она в собственной квартире, что теперь она взрослый, самостоятельный человек и потому обязана держать себя в руках и справляться со всем в одиночку.
В одиночку нужно было уговаривать себя прожить ещё один бессмысленный день и ждать звонка из банка: после того, как Маша подписала документы об отсрочке, сотрудник пообещал связаться с ней перед наступлением даты следующего платежа. Нельзя было сбрасывать со счетов и угрозу Красневских: если они твёрдо решили завести на Машу уголовное дело, то со дня на день Маше должна была прийти повестка в суд.
Однажды вечером позвонила Ирка. Сбивчиво извиняясь, подруга заговорила про деньги. От пятисот долларов давным-давно ничего не осталось, хотя Маша могла поклясться, что тратила очень экономно.
Хотя – какое там экономно! Пока Петька не уехал, Маша ни в чём ему не отказывала.
– Мне очень неловко тебя торопить, – тараторила Ирка, – но нам и правда сейчас нужна эта сумма. Может, у тебя найдётся какая-нибудь возможность…
– Найдётся, – сказала Маша. – Не волнуйся, я верну.
– А когда именно ты вернёшь? – уточнила Ирка. – Привези в субботу, ладно? Мы только приехали и скоро снова уезжаем.
– В субботу так в субботу, – пообещала Маша.
Нужная сумма, чтобы выплатить ипотечный долг за два месяца, у Маши почти набралась; сумма эта была ненамного больше пресловутых Иркиных пятисот долларов.
Маша заново пересчитала все свои сбережения. Ещё раз проверила деньги, которые лежали на карте, а также наличку, что хранилась в деревянной шкатулке на одной из полочек антикварного стеллажа. Если возвращать долг Ирке, о выплате взноса по кредиту в этом месяце можно было даже не мечтать.
Ирка открыла дверь, загорелая, красивая. На шее, над воротником домашнего платья, виднелся бледный следа от завязок купальника.
В прихожей пахло жареным мясом и базиликом – как обычно, на Иркиной кухне что-то готовилось.
– А мы только что из Таиланда, – болтала подруга. – Горящий тур, все дела.
Маша достала из сумки конверт.
Ирка унесла конверт в комнату и задержалась там на полминуты; лёгкий шелест, долетевший до Машиного слуха, не оставил сомнений: подруга пересчитывает деньги.
– Чего в коридоре-то стоишь? – Ирка снова появилась в прихожей. Она сняла с подставки розовые гостевые тапочки. – Проходи, я черешню на рынке купила. Ягоды размером с кулак, ей-богу! А есть некому, детей к тётке отвезла.
Маша ничего не ответила.
– Ты снова, что ли, за рулём?
– За рулём, конечно, – соврала Маша.
На самом деле она оставила машину в Королёве. Денег на бензин уже не хватало, но главная трудность состояла даже не в этом. Маша больше не доверяла себе как водителю. Она боялась неожиданностей, которые постоянно случаются на трассе. Наработанные годами умения куда-то пропали, но особенно сильно Машу раздражали дорожные знаки. Так или иначе, сегодня Маша добралась до Иркиного дома сначала на поезде, а потом на метро – но подруге необязательно было об этом знать.
Чтобы сгладить неловкую паузу, Маша улыбнулась подруге.
– Как тебе Таиланд? Понравился?
– Ши-кар-но! – Ирка взмахнула руками. – Экзотика, пляжи, пальмы! Ещё обезьяны, можешь себе представить? Мы плавали на лодке, выходили в море, попали в настоящий шторм! Проходи, я как раз фотографии разбираю, всё покажу в подробностях.
Маше следовало скорее убираться отсюда. Улыбка плохо держалась на её лице.
– Нет времени, – сказала она. – Ученики ждут.
– Совсем ты заработалась, мать! – Ирка покачала головой. – Погоди! Я сейчас.
Она нырнула в комнату и вынырнула оттуда с каким-то свёртком.
– Это тебе.
Маша развернула пакет. В нём лежало громоздкое коралловое ожерелье, составленное из длинных окаменевших отростков, каждый из которых был изогнут так, словно смерть настигла его в момент отчаянной борьбы.
