Николай Плахотный - Вид с больничной койки

Эльта Казимировна была на своем посту — среди грядок, все в той же позе, под углом сорок пять градусов, с мотыгою наперевес.

Едва приезжая москвичка приблизилась к калитке, хозяйка двора «автоматически» выпрямилась и застыла. Лишь после того, как Шумилова поздоровалась, Эльта Казимировна стронулась с места, медленным шагом направилась к своей клиентке.

— Хочу, уважаемая, перед вами повиниться, — молвила она, при этом положив локти на калитку, однако не торопилась открывать. — Не уберегли мы вашу красавицу. Вскоре после вашего отъезда ушла с усадьбы, назад не возвратилась.

Достала из-за пазухи тряпицу, вытерла сухие глаза.

— Конечно, это живое животное, за нею не уследишь. Она сейчас здесь, через секунду и след простыл… Да и надо признать, кошечка была нравная.

Выявились отдельные подробности. Видели ее мышкующей на пустоши, где на бедняжку напали бездомные псы. А вокруг ни деревца. Кинулась в сторону шоссе. На ее счастье по асфальту катила телега, запряженная лошадкой. Несколько десятков метров беглянка как бы эскортировала редкое в наше время транспортное средство. Ездовой сжалился над Алисой, придержал конягу… За гонкой наблюдала Нелли Сергеевна, хозяйка крайнего двора. Своими глазами видела, как белое и пушистое, будто по команде клоуна Куклачова, взлетело в воздух и как на парашюте опустилось на ноги извозчика. Псы обалдели, с визгом и лаем набросились на невинную лошадку. Та с рыси перешла на аллюр, после и на галоп. Вдобавок дядя достал нахалов слева-справа хлестким кнутом. Псы все поняли, отстали. Бричка покатила дальше и скрылась за поворотом.

Эльта Казимировна снова тряпицею вытерла пот со лба и шеи.

— Куда вашу кошечку увезли, никто не знает. Есть догадка: не в совхоз ли Тучковский. Как раз по средам они с фермы молоко на рынок возят.

В продолжении всего доклада Марина Петровна стояла истуканом: слова вымолвить не могла. Наконец поняла, что делать ей тут больше нечего, пора уходить. Трудно было сделать первый шаг. Изо всей силы, обеими руками оттолкнулась от калитки, едва не опрокинулась. Чудом удержалась на ногах. Поплелась, не зная куда.

— Не в ту сторону. Правее, правее надо, — раздался за спиной противный скрипучий голос.

Молча повиновалась.

— Кошелочку-то свою возьмите. Может, сгодится.

Она вяло махнула рукой.

Как рассказывала Эльта Казимировна, на местности все так и подтвердилось. За околицею Шумилова увидела непаханое поле. Его огибало асфальтированное шоссе, где три месяца назад разыгралась кошачья драма с неизвестным пока исходом.

Шла по самому краешку обочины. Обдавая то жаром, то прохладным ветерком, мимо проносились иномарки и отечественные авто. Ни у кого ума и сердца не хватило предложить местечко в салоне. В конце концов и оглядываться перестала. Шла вперед, не зная куда, но зная за чем.

Через полчасика хода услышала за спиной грохот и гул. Все равно не обернулась, хоть и страшновато было. На бешеной скорости, будто неуправляемая ракета, мимо пронесся пустопорожний бензовоз. Проехав метров тридцать, остановился как вкопанный.

Со скрежетом распахнулась дверца — наружу высунулась рыжая голова паренька, которого хотелось назвать вьюношей.

— Куда тетенька путь держит?

— На ферму.

Вьюноша, хмурясь, произнес:

— Вокруг много разных ферм, комплексов… Что именно нужно?

— Номер три, — наугад обронила тетенька.

— Третья — значит к нам, — водитель услужливо распахнул дверцу с противоположной стороны: — Просю!

Пару минут ехали молча.

— Вы к нам по делу или как?

Не хотелось вдаваться в подробности. Если все выкладывать, до ночи не кончить. Но и отмалчиваться вроде невежливо. Решила выдать минимум информации:

— Кошечка моя на вашу ферму убежала. Хожу — ищу.

Парень-то оказался не зря рыжий: такой въедливый, на Чубайса похож.

— К нам за кошечкою? Это хорошо! — произнес многозначительно, с хитрованским подтекстом. И продолжал: — Ваш выбор, тетенька, очень правильный. У нас Москва-река рядом, красиво петляет. Такие вензеля по пойме выделывает — загляденье. Словами чувства не выразить, а только звуками: «ох» и «ах». Другого такого пейзажу нигде, ни за какие денежки не сыщете… Рыба разная ходит стаями, рыбалка клевая. Цветов всевозможных великое множество. Ландыши, крупные и пахучие, хоть возами вози. Этой любки-красавицы, доложу вам, заросли непроходимые. Голубой незабудки — озера. Целебных трав, считай, от всех болезней и недугов — естественные плантации. Имеем даже горец змеиный. Моралий корень есть. Нужен калган — пожалуйста.

Парня, что называется, несло.

— Да вы ж настоящий патриот, — отреагировала Марина Петровна.

Он покосился на пассажирку:

— Обыкновенный… русский человек.

По встречной полосе катил старенький самосвал. Водители в унисон поприветствовали друг друга короткими сигналами.

— Толян за зеленкой погнал, — сказал «Чубайс». — Мужик классный, а на корню засыхает.

— Это как же?

— Я лучше вам спою, — и действительно запел: «Без женщин жить нельзя на свете, нет!» Это ария из старинной оперетты, по телеку крутили… Дак я к чему? А к тому: мужской наш кон-тин-гент без баб дурью мучается. Есть и сорокалетки, по сей день неженатые. Мальчики. Проще говоря, холостежь… Настоящий порох с динамитом.

— Где же ваши жены, девушки?

В моторе что-то зафырчало.

— Перегрелась моя труженица, нусть отдохнет… А мы тем временем познакомимся… Меня Васятою кличут.

Марина Петровна назвала свое полное имя. «Чубайс» галантно склонил голову. Не отрывая взгляда от дороги, игриво обронил:

— Прошу поиметь в виду: к вам лично я не кадрюсь. Не потому, что не дорос… Как один поэт заметил, сексу все возрасты покорны.

— Интересная заявочка.

— Не беспокойтесь, это юмор. Но в шутке есть доля правды. Откроюсь до конца: не для себя стараюсь. За своего родного дядю хлопочу.

Васята спокойно вывел машину на обочину, даже ручной тормоз подтянул. С минуту сидел молча, положа руки на руль. Похоже, с мыслями собирался.

Племянник создал устный образ своего дяди. Да так мастерски обрисовал, что совершенно чужой человек, которого она в глаза не видела, предстал в полном естестве. Возник живой портрет рыцаря: в латах, с красной повязкой на правой руке… Каким изобразил его фламандский художник Ван Дейк, родившийся в шестнадцатом веке. Копия того портрета — на настоящем полотне, в золотой раме великолепного багета — висит на стене в квартире Шумиловой, на седьмом этаже, супротив спального ложа. Данный шедевр мирового искусства особенно сильное впечатление производит в полнолуние. Бледнолицый воин смотрится как живой, напоминает Марине Петровне покойного Павла.

В бабских фантазиях и вытребеньках никакому психоаналитику во век не разобраться. Хотя, на первый взгляд, все будто бы на поверхности. Однако многие мудрецы посходили с ума, так и не добравшись даже до порога лабиринта загадочной женской души.

Ходят слухи: близок был к разгадке кода Лев Николаевич Толстой, да не решился открыть миру великую тайну из боязни, что женщины ЭТО ему не простят. Однако с друзьями (в частности, с Чертковым) составлен был тайный план. Уже на пороге вечности Толстой, собрав последние силы, приподымет крышку гроба, скажет о Венериных дщерях такооое… Сил хватило, чтобы крышку гроба открыть, — но тут же великий русский классик лишился дара речи.

Впрочем, есть версия: женщины явились на Землю из параллельного мира. И все!

Марина Петровна не любила копаться в закоулках своей души, тем более перемывать косточки людям близким, особенно подругам. Ведь чужим опытом от ошибок не застрахуешься — личное счастье надо выстрадать.

Под аккомпанемент монолога Васяты вспомнился забавный случай. Комендант соседнего корпуса их общежития Касема Чечеткина заочно, то есть по переписке, влюбилась в зэка из Шексны. Непонятно, как узнал он о ее существовании, однако повел прицельный и настойчивый огонь… по почте. Касема затаилась. Корреспондент же продолжал бомбардировать невинную душу писульками. Были они складные, аж дух захватывало. Кстати сказать, звали ловеласа Касьян.

Однажды на улицу Исаковского пришло письмо с вложением. В конверте оказался искусно засушенный цветок незабудки. Женское сердце екнуло: в ответ Касема послала своему корреспонденту новогоднюю открытку.

Письма из Шексны стали приходить как по расписанию. Касема отвечала нехотя, с перебоями, сдержанно. Потом из ИТК-1 недели три не было вестей. Касема извелась… Наконец пришла телеграмма-молния: «Прости. Простыл. Болен. Криз позади». Через неделю переписка возобновилась с удвоенной силой: теперь Касема от Касьяна не отставала! Более того, выклянчила внеочередной отпуск, как дура помчалась на Север. Жила в колонии строгого режима, в специально отведенной комнате для супругов. Дело в том, что там же, в Шексне влюбленные узаконили свой брак.