Дональд Бартельми - Шестьдесят рассказов
Большая часть друзей мистера Лира сочла наиболее уместным прибыть на Виллу в полночь или около того, оставляя престарелому джентльмену достаточно времени, чтобы сказать перед основным событием все, что он, возможно, намеревается сказать, или сделать все, что он хочет сделать. Все понимали, что обозначает время, указанное в приглашении. В результате посетители были вынуждены выходить из своих экипажей (с помощью Джузеппе Орсини, слуги мистера Лира) в почти полной темноте. Поминутно задерживаясь, чтобы поздороваться со знакомыми или отловить куда-то запропастившихся детей, они были в конце концов препровождены слугой в просторную комнату первого этажа, ту самую, где художник экспонировал обычно свои акварели, а отсюда, по широкой, удобной лестнице, на второй этаж в аналогичную комнату, где их ждал сам хозяин. Мистер Лир лежал в постели, на нем была старая бархатная куртка и всем хорошо знакомые серебряные очки с крошечными овальными стеклами. Несколько дюжин жестких, с прямыми спинками стульев, расставленных полукругом у кровати, были вскоре заняты, так что поздние гости стояли вдоль стен.
Первыми словами мистера Лира было: «У меня нет денег!» С появлением в комнате каждой новой группы гостей он повторял: «У меня нет денег! Нет денег!» Он выглядел крайне усталым, но спокойным. Было заметно, что его обширная борода (седая, хотя и сохранившая еще несколько черных прядей) довольно долго не подравнивалась. Он казался озабоченным и сразу же начал ораторствовать, словно из опасения, что этим займется кто- либо другой.
Для начала он поблагодарил всех присутствующих за отзывчивость и выразил надежду, что не доставил им чрезмерных неудобств, признав, что избранный час «весьма необычен для нанесения визитов!» - Он сказал, что он несказанно рад видеть у своей постели такое множество друзей. Затем последовала небольшая, продолжительностью минут в двенадцать, лекция по обстоятельствам написания его сочинений, лекция, смысла которой никто не смог впоследствии вспомнить, хотя все сошлись, что она была прекрасной, изящной и глубокой.
В качестве небольшой интерлюдии он заставил гостей вздрогнуть, неожиданно возопив: «Должен ли я сочетаться браком? Сочетаться браком? Должен ли я жениться?»
После чего мистер Лир снова перешел на нормальный голос и произнес краткую проповедь о Дружбе. Дружба, сказал он, есть наидрагоценнейшая изо всех человеческих привязанностей. Более того, сказал он, дружба зачастую оказывается и наикрепчайшей изо всех человеческих привязанностей, сохраняясь в житейских бурях и треволнениях, губительных для отношений менее утонченных. Он особо отметил, что многочисленные дружественные привязанности составляют главную сокровищницу его воспоминаний о долгой жизни.
Далее последовало изыскание о Котах.
Когда мистер Лир добрался до Детей, в рядах гостей стало наблюдаться некоторое беспокойство. (По ходу дела он периодически взвизгивал то «Должен ли я жениться?», то «У меня нет денег!».) Последовавшая затем демонстрация книг мистера Лира, каждая из которых была прекрасно известна каждому из собравшихся, вызвала не более чем вежливый интерес. Далее он показал, одну за другой, подборку своих акварелей - виды различных древностей и живописных уголков. Здесь также не было ничего нового, эти же самые акварели почтенный джентльмен выставлял на продажу по ценам от пяти до десяти гиней в течение последних сорока лет.
Далее мистер Лир спел одно из стихотворений Теннисона на мелодию собственного сочинения, аккомпанируя себе на мандолине. Хотя голос у него был довольно жиденький и часто срывался, песня вызвала энергичные аплодисменты.
В завершение он приказал слугам внести огромное, по крайней мере семь футов на десять, полотно маслом с изображением горы Афон. Послышалось уважительное перешептывание, однако художник, похоже, ожидал чего- то большего, так как лицо его приобрело весьма мрачное выражение.
В 2.15 мистер Лир произвел серию действий, смысл которых полностью ускользнул от наблюдателей.
В 2.20 он протянул руку к прикроватному столику, взял большую, старомодную чернильную ручку и умер.
Люди, наблюдавшие смерть Эдварда Лира, сошлись на том, что в целом это был скучный и довольно затянутый спектакль. С какой такой стати счел он уместным читать все те же старые стихи, петь знакомые всем песни, показывать сто раз показанные картины, наново перебирать весь свой прежний репертуар? К чему эти приглашения? И лишь позднее постепенно забрезжила истина! Мистер Лир делал то же самое, что он делал всегда, и, следовательно, не делал ничего экстраординарного. Мистер Лир трансформировал экстраординарное в его противоположность. По сути дела, он сотворил мягкое, добродушное недоразумение.
С течением времени гости начали рассматривать это событие в исторической перспективе. Они рассказывали о нем знакомым, разыгрывали в лицах некоторые его части перед своими детьми и внуками. Они копировали комичный фальцет старика, восклицавшего «У меня нет денег!», цитировали его странные высказывания насчет женитьбы. Мало-помалу смерть Эдварда Лира приобрела такую популярность, что ее римейки ставились во всех уголках страны и пользовались бешеным успехом. В провинциальных городах смерть Эдварда Лира можно посмотреть и сейчас, в вариантах, обогащенных научной интерпретацией и тщательной выверкой текста, ну и конечно же следующих современной моде. Одна из этих трактовок весьма любопытна, никто не знает, чем она вызвана. Все второстепенные роли исполняются традиционным образом, однако главный герой, Лир, непрерывно кричит, размахивает руками, буквально дрожит от бешенства.
ПОХИЩЕНИЕ ИЗ СЕРАЛЯ
Я сидел в своем новехоньком батлеровском доме, окруженный легированной сталью, согнутой под углами в девяносто градусов. Единственная вешь, превосходящая прекрасных дам по красоте, это двутавровая балка, выкрашенная в ярко-желтый цвет. Я сказал строителям, что хочу большую дверь. Большая парадная дверь, где девушка могла бы спрятать свой автомобиль, буде она захочет укрыться от глаз своего супруга, торговца крысиной отравой. Вам приходилось близко общаться с торговцами крысиной отравой? Это прекрасные ребята с маленькими красными глазками.
Я играл со своим сорокатрехфутовым мостовым краном, выкрашенным в ярко-желтый цвет, учился сшибать его крюком стремянку. Я был в упадке. Я думал о хлебе, цветном стальном хлебе, стальном хлебе всего многообразия цветов - красный, желтый, пурпурный, зеленый, коричневый стальной хлеб, - а затем я подумал: нет, это не то. И я уже изготовил все четырехтысячефунтовые цельносварные стальные артишоки, какие только может поглотить мир на этой неделе, и мне не разрешали больше пить, ну разве что малость пива «Лоун Стар»[75], время от времени, а его я не слишком-то и люблю. А на моей новой пластинке Уэйлона Дженнингса появилась царапина, так что она щелк-шелк-щелк-щелкает всю первую сторону, от начала до конца. Это был типичный тупик, в который мы, люди творчества, попадаем каждый четверг, некоторые предпочитают другие дни недели. Ввиду этого и чтобы не тратить понапрасну драгоценные часы своей жизни, я решил сесть лучше на тачку и вырвать Констанцу из сераля.
Хор:
О, Констанца, о, Констанца, Что забыла ты в этом се-ра-ле? Я беспрестанно глотаю дарвон и нафталин, Глотаю дарвон и нафталин С того дня, как лишился тебя.
Рвущегося к сералю, меня неожиданно стиснули на шоссе двести тысяч парней, пытавшихся попасть домой после многотрудного дня на фабриках крысиной отравы, все двести тысяч кассетных дек играли одно и то же, такую себе дорожную кантри-песенку:
двигай двигай двигай двигай.
Однако в реальности с поступательным движением было не очень чтобы очень, несмотря на этот бодрящий призыв. Сераль оказался батлеровским домом вроде моего, но только, конечно же, огромнее, сучий он кот. Я немного повосхищался этой превосходной, крашенной красным сталью, куски которой ты можешь выбрать по каталогу, а потом сложить их вместе, поставить на свою бетонную плиту и уже в пять вечера того же дня обжаривать на шампуре бифштекс из тонкого края, приобретенный в Эй-энд-Пи. У паши не было никаких там больших дверей, только малюсенькая дверка с приклеенным на ней изображением давно не кормленного добермана, я посчитал это намеком и подумал: Констанца, Констанца, ну почему ты настолько тупа?
Тут такая штука. Мне больно это признавать, но Констанца малость туповата. Констанца не настолько тупа, как одна моя прежняя знакомая, пребывавшая в полной уверенности, что Знак Зорро это буква N, но все же она далека от совершенства. Скажешь ей, что барабаны джунглей принесли весть о появлении в кровати Вилли Джейка Джонсона вакансии, и ее взгляд на мгновение скользнет в сторону, знак, что она думает. Она не консервативна. Я вроде как художник и все же - консервативен. Мое искусство - искусство возможного плюс два процента. В то время как она провела уже многие годы в роли талантливой и элегантной тусовщицы, поклонницы кантри- музыки. Она знает вещи, которых я не знаю. Рафинад идет сейчас по 1900 долларов за унцию, это мне кто-то сказал, она его пробовала, а я - нет. Мелочь, а как-то обидно. Она тупа в том, что она знает, - надеюсь, вы меня понимаете.
