Роберт Гринвуд - Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны

Несмотря на твердое намерение не разговаривать о войне, он неизменно сворачивал на эту тему. Ему хотелось, чтобы его успокоили, как ни шатки были основания для такого успокоения. Эрнесту, который видел теперь отца не каждый день, он казался постаревшим, скрывающим тоску и тревогу за напускным оживлением. «Сирена» теперь не приносила успокоения мистеру Бантингу. Великие бедствия надвигаются на страну, и ничего хорошего не предвидится в будущем: мистеру Бантингу оно казалось мрачным, угрожающим.

— Не понимаю, как это немцы так продвинулись во Франции. Почему мы их не остановим? Мы же раньше всегда их задерживали. Что-то они уж очень близко, Эрнест. Если дойдут до Кале, плохо дело.

И все-таки мистер Бантинг не мог поверить, что немцы дойдут до Кале. На его карте это было даже и сейчас очень далеко от того места, где находились немцы.

— Что такое «блицкриг», Эрнест?

— Это значит «молниеносная война».

— Вот оно что. Странно, что это так называется. — И, удовлетворившись объяснением, он оставил эту тему.

Мистер Бантинг проводил гостей до двери, постоял на пороге, пока они не скрылись в темноте, дождался, пока не щелкнет калитка.

— Я выкурю еще трубочку, Мэри, — сказал он жене. Этой последней трубочкой мирно заканчивался день мистера Бантинга. Иногда человеку хочется остаться одному, а другой раз ему нужно общество. А домашние этого не понимают, пристают в самую неподходящую минуту. Надев туфли, застрахованный от постороннего вмешательства, он пересматривал минувший день, а иногда и месяцы и годы, оставшиеся позади, и это отвлекало его мысли от будущего.

Иногда патрулирующий самолет пролетал низко над городом, и мастер Бантинг прислушивался к возникавшему в отдалении гулу, к тому, как машина пролетала над домом, и вазочки на камине дрожали, точно от страха, к тому, как гул замирал в отдалении. Потом он притворял кухонную дверь и смотрел на косые лучи прожекторов, бесшумно ползавшие по небу в поисках насекомоподобного ускользнувшего от них пятнышка.

«Может, и немец», думал он. Эрнест говорил, что иногда они летают над Килвортом. Разведчики, так полагал Эрнест. А может, и наши, может, даже и Крис. Во всяком случае кто-то там есть, какой-нибудь молодой человек в мехах сидит в кабине, совершая фантастический полет между двумя мирами.

Иногда, сидя вот так перед камином, он вдруг пугался своего добровольного одиночества и спешил наверх, в уютную спальню, улечься рядом с женой. Некоторое время он тревожно прислушивался, ловя каждый звук и вороша отпавшие уже мысли этого дня, как собака ворошит палые листья, прежде чем улечься. Гитлер, Риббентроп, Геринг, опять Гитлер — бей конца, утомительно и надоедливо всплывали в мозгу эти имена. Где-то спали или бодрствовали сейчас эти бандиты, они жили, их можно было где-то видеть в этот самый час. Мистер Бантинг ворочался с боку на бок, твердо решив не думать больше о них. Он будет думать только о своих личных делах. Надо сосредоточиться. Вот, например, салат, отчего он до сих пор не взошел? Переложено удобрения, говорит Оски, а может быть, и наоборот, не доложено. И, думает только о своей грядке с салатом, мистер Бантинг скоро уснул.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Каждое появление почтальона было теперь большим испытанием для мистера Бантинга, как для всякого человека, у которого сын служит в воздушном флоте, однако он совсем не был подготовлен к тому потрясению, какое испытал на следующее утро, прочтя правительственную инструкцию. В нем глубоко вкоренилось предубеждение против всяких официальных бумажек; они обычно бывали непонятны и всегда приходили некстати, словом, принадлежали к разряду мелких утренних неприятностей. Он всегда разрывал эти конверты с восклицанием: «Опять формалистика!» — и тут же отбрасывал их в сторону, считая, что они могут и подождать. Однако на этот раз инструкция была снабжена совершенно ошеломляющим заголовком: «В случае появления неприятеля».

Сначала мистер Бантинг нетерпеливо пробежал листок, затем уделил ему более пристальное внимание. Но листок не стал от этого осмысленней и доступней человеческому пониманию; он остался таким же официальным и невразумительным, как бланк подоходного налога. Мистер Бантинг подошел к окну и в полном молчании еще раз прочел его от начала до конца.

— Господи, это еще что! — воскликнула миссис Бантинг, когда он объяснил ей, в чем дело.

— Здесь сказано, что мы должны оставаться на местах.

— Как так? Если немцы придут?

— Да, тут так сказано. — Он не мог добавить к этому никаких пояснений. Это было слишком просто и поэтому совершенно непонятно. Предполагалось, как нечто вполне возможное, что немец-парашютист спускается прямо к вам в сад. Вы выглядываете в окно, видите этот нацистский авангард и не трогаетесь с места.

Мистеру Бантингу пришло в голову, что немцы могут помешать вам не трогаться с места. Что тогда делать? Прятаться в щель? При одной мысли об этом у него даже усы ощетинились. Отнюдь не британский образ действий.

Ом вышел в сад, решив поговорить с Оски, и нашел его у капустных грядок. Ему показалось сначала, что Оски не читал еще правительственной инструкции, ибо он, как ни в чем не бывало поливал поздние сорта капусты из бочки с дождевой водой. Все движения Оски выдавали в нем специалиста; глядя на него, вы сразу понимали, что тут поливка производится с должной высоты и под должным углом, и вода разбрызгивается должным образом, а не просто по-любительски выливается, как и куда попало.

— Дождевая вода способствует росту корней. От нее почва не спекается, как от водопроводной. — Оски, повидимому, считал, что мистер Бантинг подошел к забору с целью получить кое-какую полезную информацию и, опасаясь, как бы ограниченность его ума не послужила тому препятствием, добавил несколько пояснительных замечаний насчет того, что в дождевой воде больше естественных свойств, чем в воде, добываемой из артезианских колодцев Килвортской водопроводной компании.

— Вы тоже получили такую штуку сегодня? Как вы это понимаете?

Оски мысленно сравнил бумагу в руке мистера Бантинга с другой, которую сам читал за завтраком, и нашел, что они ничем не отличаются друг от друга.

— Я только хотел бы попасть в отряд самообороны вместо противовоздушной. Я бы показал проклятым гуннам.

— Но что все-таки мы должны делать?

— То, что тут сказано. Оставаться на местах. Если только вы не состоите в гражданской обороне.

— Почему бы правительству не выдать нам по парочке ручных гранат?

— Потому что тогда вы превратитесь в франтирера[4]

— Не понимаю почему, — сказал мистер Бантинг, сделав паузу, в тщетной надежде получить какое-нибудь разъяснение этого слова. Он подозревал, что оно иностранное. Оски, должно быть, выудил его из газеты.

— Если хотите знать, то главная опасность для нашей страны — это «пятая колонна». Их здесь тысячи. В наше время никогда не знаешь с кем ты разговариваешь.

За сим последовала небольшая пауза, во время которой взгляд мистера Бантинга стал вопрошающим и оскорбленным. Но тут Оски подошел поближе к забору и понизил голос до таинственного шопота. Мистер Бантинг понял, что он-то, во всяком случае, вне подозрений.

— Тут у нас есть кое-кто, за кем не мешало бы последить. Старик Сандерс из «Манделэя», например.

— Полковник Сандерс! Да ведь он обучает добровольцев.

— А-а! — сказал Оски, — это и есть его хитрость,

А куда он ездил отдыхать в прошлом году? Можете вы мне это сказать? — Убедившись, что мистер Бантинг сделать этого не может, он произнес уличающее слово: — В Мюнхен.

— Ну, нет, за полковника я ручаюсь, — твердо заявил мистер Бантинг — прекрасный человек. Он хотел было упомянуть о полученном от полковника ампелопсисе, но сообразил, что это, пожалуй, еще не доказательство.

— Если у него не все чисто, я бы его расстрелял, без суда и следствия. Вот что я бы с ним сделал. Я бы их всех перестрелял.

Первый раз в жизни видел мистер Бантинг, чтобы Оски интересовался войной или, во всяком случае, расстреливанием людей. Правда, он не раз заявлял, что считает такой конец единственно правильным для полковника Сандерса, получившего премии за свои огурцы, которых — Оски это знал и готов был подтвердить под присягой — Сандерс никоим образом не мог вырастить сам.

Нельзя сказать, чтобы этот разговор особенно помог мистеру Бантингу разрешить практические трудности, связанные с приказом оставаться на месте; на всякий случай он посоветовал жене еще раз повнимательней перечитать инструкцию.

Через три минуты, взбудораженный душой и телом, он уже шагал на станцию в сопровождении Джули, работавшей теперь в бюро снабжения на Бардольфсгрин. Сегодня на шоссе было еще больше солдат, еще больше военных грузовиков, еще больше этих странного вида сооружений, которые, как он недавно узнал, назывались подвижными пулеметными установками. Это оживление на дорогах вселяло смешанное чувство тревоги и уверенности; если дела принимали серьезный оборот, то во всяком случае не забывались и нужные меры. На главном килвортовском перекрестке саперы строили блокгауз.