Владимир Колковский - В движении вечном

— Хорошо! — сказала Галина Николаевна и удивленно, и одобрительно, когда он закончил. — Хорошо, мы еще побеседуем, а теперь следующий по билету. Романова… вам четверка.

На место Марины рядом с Игнатом подсела уже давно поджидавшая свою очередь рыжеволосая толстушка Аннушка Тарасова. Слегка подрагивая пухленькими пальчиками, она разложила на столе в нужном порядке исписанные листки с подготовленными ответами. Еще раз взглянула внимательно. Наконец, по знаку экзаменатора вскинула рыжую с кудряшками голову вверх, и тот час затараторила звучно, едва разборчиво, с невразумительной дикцией, как бы выговаривая фразы вовнутрь. Теперь Галина Николаевна вслушивалась особо тщательно; слегка прищурившись, она вслушивалась в каждое слово.

Игнат… Игнат, в предчувствиях трепетных ждал.

… И это пришло, это грянуло на третьем дополнительном. Вопрос — пауза. Несколько неуверенных фраз… заминка… молчание… и взгляд! — его читаемый рвущийся взгляд.

— Ну-ка, ну-ка! — вновь, улыбаясь поощрительно, подхватывает Галина Николаевна.

И, спустя лишь минуты, едва выслушав, берет в руки его исписанный листок.

— Безалаберный вы человек, Горанский! — восклицает внезапно.

И разом единым зачет… и экзамен.

Глава седьмая Зачем ты туда приехал

На каникулы в родной поселок Игнат приехал в состоянии близком тому, что он испытывал примерно полгода назад, когда получил на руки заветный почтовый листик о зачислении. Он победил! — он победил в дьявольской схватке с всевластной безжалостной ведьмой. Он победил, а, значит, и выжил.

Правда, еще оставалась механика, тот самый пропущенный экзамен. Но неявка эта даже «хвостом» не числилась по-настоящему, ведь на руках было законное оправдание, то есть медицинская справка, добытая в смутные дни на неведомом, загадочном до сих пор «хроническом тонзиллите». Впрочем, можно было попытаться проскочить удачно и этот экзамен в последние дни с другой группой, учитывая в первую очередь на диво покладистый характер экзаменатора: лектор по механике Валентин Дмитриевич, этот улыбчивый «дядечка» лет шестидесяти с добродушным круглым лицом на залысинах слыл на физфаке большим дофенистом и двоек почти не ставил. Однако, как ни странно, именно последнее обстоятельство послужило наиболее весомым аргументом в пользу того, чтобы сейчас не сдавать. «Ай, все равно проблем не должно быть со сдачей, — рассуждал примерно так Игнат. — Вон, какая холява на механике! Даже конспектом дает пользоваться, ребята рассказывали. Сейчас лучше спокойно забыть до поры, все равно, как ни сдай, а с двумя трояками никакая степуха не светит. Вот как приеду с каникул, тогда и займусь».

Итак, взвесив трезво, Игнат решил просто отдохнуть сейчас. Отдохнуть, забыться, отдаться всецело овладевшему им сладостному чувству эйфории. Ведь все повернулось так скоро! — еще за день в той темной, как склеп, цокольной аудитории, казалось, обрушилось в адову пропасть, повергло в прострацию, шок, и вдруг разом единым! Разом единым зачет и экзамен.

Он победил, и он выжил. Он остался студентом и теперь уже студентом «настоящим», как достоин называться каждый студент, одолевший успешно первую сессию.

Стипендия?

Досадно, нет слов. Но тут, тут уж куда лучше взглянуть по-иному. Вот вылет, положим, свершился, и что? — что в этих сравнениях двести рублей?

Дома вечером сели за стол.

В последние месяцы Игнат не бывал в поселке. И это понятно, слишком уж нависало всеохватной тяжестью то, о чем было так много написано в этой книге. По телефону он, конечно, он названивал, но, не вдаваясь совершенно в проблемы, стараясь не волновать. Смысл-то, какой, когда только от тебя и зависит, кто мог помочь? Но теперь, когда на его взгляд все завершилось счастливым концом, переполняя удачей всецело, теперь он не мог не поведать.

День был субботний.

Суббота есть первый выходной день после трудовой пятидневки тяжкой, а это значит, что можно и даже необходимо передохнуть, отойти от забот повседневных, слегка расслабиться. Вот потому-то столь хороши сейчас эти «сто грамм», а в субботу они присутствовали на семейном столе традиционно. Но именно в этот день отец впервые, как вполне взрослому налил и ему. Налил в небольшую хрустальную рюмочку.

И после третьей Игнат уже рассказывал. Рассказывал о своей, как ему сейчас представлялось даже героической борьбе. Он рассказывал во всех подробностях, рассказывал восторженно, даже взахлеб. Он, он победил! — он боролся, боролся изо всех сил и он победил. Он победил, и он выжил, и это нельзя не понять.

И вот тут…

— Так чем ты туда приехал заниматься? — вдруг неожиданно, на полуслове перебил батька.

Он глядел пристально, криво улыбаясь, слегка прищурив один глаз.

Он глядел как раз тем взглядом, который был очень хорошо знаком Игнату. Он частенько наблюдал этот взгляд на гостевых домашних застольях, но тогда наблюдал этот взгляд только со стороны. Не раз так случалось, что кто-то из гостей рассказывал, а отец вдруг перебивал на полуслове неожиданным вопросом или фразой, и тот час же рассказ гостя начинал видеться совершенно с другой стороны. Вопрос или фраза эти всегда говорились очень коротко, но непременно с точнейшим набором слов, интонацией, мимикой, жестами, неподвластным в данном случае даже гениальному писателю и артисту одновременно. После вопроса или фразы этой за столом неизменно наступала вдруг тишина… а потом — взрыв смеха! — однако смеялись многие, но только не сам рассказчик.

— Так чем ты туда приехал заниматься? — вдруг перебил неожиданно батька восторженный рассказ Игната.

Он глядел так знакомо, пристально, криво улыбаясь, слегка прищурив один глаз.

И после небольшой паузы он продолжил:

— Физикой или… х-х…

Он, конечно же, хотел сказать сейчас очень коротко, на едином дыхании. Но для этого сейчас необходимо было употребить очень грубое слово. Слово хорошо известное, но отец никогда не употреблял таких слов в присутствии домашних. Очевидно, вследствие этого он притормозил, как бы подыскивая, и в итоге сорвалось слово похожее, но куда более мягкое слово:

— Так чем ты туда приехал заниматься? — вдруг перебил неожиданно батька. — Физикой или… х-херней?

И тот час все прояснилось, встало на свои места.

Ошарашенный прямотой внезапного вопроса, Игнат осекся на полуслове. Он замолчал тот час. Он ничего не ответил, он отвел взгляд в сторону. И в тот вечер он больше уже ничего не рассказывал.

Это случилось точь-в-точь, как тогда. Как тогда в раннем отрочестве после больших хоккейных побед, случилось в родном школьном «пазике». После грубоватого учительского «мо-оже…», — эйфория мгновенно рассеялась. В одно мгновение все встало на свои места.

И вновь предстали мечты детские.

Мечты и реальность.

Романтика… какая, к черту романтика?

Открытия… какие, к черту открытия, какие перевороты в науке плюс «что-то такое»… Он шалопай, сачок, двоечник, он «человек безалаберный», он борется не на жизнь, а на смерть со свихнувшейся ведьмой за ее жалкую закорючку, вот! — вот что такое его блистательная победа без восторгов взахлеб.

Он покинул родной поселок на гребне, а оказался на дне, на том самом дне, откуда путь далее лишь в пропасть.

Физическое тело после прекращения воздействия других тел движется свободно, по инерции. Для существенного изменений его движения нужно новое существенное воздействие, иначе говоря, внешний толчок.

Вырвавшись и «победив», Игнат также оказался как бы в свободном полете, по крайней мере, на время каникул. Ведь каникулы для того и предназначены, чтобы забыться, вздохнуть свободно, помочь отвлечься на целых полгода от такого волнующего важнейшего события, каким является в жизни каждого студента каждая очередная сессия.

По дороге в родной поселок Игнат не думал о будущем вовсе. Ведь он уже ощутил себя на все сто в адовой пропасти, как бы пережил в одночасье последствия катастрофические, и вдруг нежданное молниеносное освобождение! Именно, именно это сейчас было настоящее, и это надо было пережить сполна, этим необходимо было насладиться всецело.

А дальше?

А дальше посмотрим.

Тем более, что впереди каких-то завалов дремучих не предвиделось. Экзамен последний, механика зависшая? — но это мелочь, знакомо, да и Валентин Дмитриевич… Дядечка свойский, холява полнейшая, здесь трояк верный. Трояк верный, как минимум, а больше и на фиг? — коли стипендия плакала… А до следующей сессии еще целых полгода.

Такова была в тот момент текущая мысленная цепь рассуждений главного героя. Итак, со всей очевидностью «свободный полет» его продолжился бы и далее. Продолжился бы вроде как по инерции, непредсказуемо. Но уже в первый день каникул… В первый же день каникул состоялся тот самый вечерний субботний разговор.