Хаймито Додерер - Избранное
— Сюда надо приезжать с набитым кошельком и покупать шелка. Вот это было бы выгодное дельце! А наш товар здесь не котируется!
Конечно, они хотели попасть и в Дамаск, который расположен много дальше от моря. В первый приезд Хвостик добирался туда еще на лошадях. Теперь из гавани в Дамаск давно была проложена железная дорога. Ливанские горы и великолепные виды на сей раз не доставляли удовольствия Хвостику и Дональду, но зато радовали других пассажиров «Кобры», в том числе и доктора Харбаха, которые, как полагается, взбирались туда верхом на ослах.
Дональд, спустившись по трапу и ступив на набережную, в глубине души испытал отвращение, оно не было внезапностью, не было и страхом, просто тягучее, страшноватое ощущение, словно увязаешь в трясине.
Может быть, он суеверно полагал, что, ступив на твердую землю, на землю другой страны, разом избавится от тяжести на сердце, которая на пароходе часто казалась ему невыносимой?
Все вышло иначе. Сейчас ему почудилось, что она стоит с ним рядом.
Хвостик, в чьем солидном блокноте все было расписано по часам, сидел в пролетке рядом с Дональдом и вдруг ни с того ни с сего заговорил с кучером по-арабски.
* * *От жары они страдали мало, она в это время была не страшной, небо, которое они, подплывая, видели ослепительно синим, теперь заволокло тучами. Прошел даже краткий ливень с грозой. И лишь потом, в промытом воздухе, с прибитой дождем пылью, вовсю зазвучала та симфония света над морем и над городом, с его бесчисленными извилистыми садами на холмах, куда вели узкие, кривые улочки. Теперь, в сверкающей свежести, казалось, будто вывернули наизнанку искрящийся зелено-золотой грот.
Хвостика и Дональда уже ждали, что при столь тщательно спланированном путешествии как бы само собой разумелось. Переговоры велись по-французски — тем самым Хвостик и Дональд вежливо предотвращали любую попытку говорить на ломаном английском языке. Помещения фирм, которые они посещали в современной (по тогдашним понятиям) европейской части города, были очень просторными, выбеленными и прохладными, так сказать, колониальная элегантность, с жужжащими вентиляторами, с множеством сосудов водяного охлаждения из глины, которые в великом разнообразии производили здесь.
Собственно, речь шла о двух французских торговых фирмах, вернее, следует сказать, левантинских, дабы тем самым отметить, что много лет назад Роберт Клейтон потерпел здесь неудачу. Но позднее Хвостик весьма недвусмысленными действиями поправил дело. Даже и сегодня присутствовали представители банка, через который должны были проводиться все операции и который сотрудничал с обеими фирмами. Сейчас уже к этому положению все привыкли, более того, с ним примирились.
Дональд был на этих переговорах как сосед за стеной, а не как участник. Время от времени выдавал технические справки, точно автомат шоколадки. В остальном его вид и поведение производили вполне благоприятное впечатление, хотя и несколько отпугивающее — в этом путешествии он постоянно был таким, — и на Востоке по крайней мере это больше пронимало людей, нежели оживленная и общительная манера Роберта. А Дональд словно придавливал эти переговоры пресс-папье, прижимая, фиксируя их. Хвостик давно уже освоился с этой его функцией и усугублял спокойную внушительность младшего шефа в присутствии торговых партнеров подчеркнуто почтительным обращением с ним и даже обрывал себя на полуслове, если тот порывался что-то сказать, что, впрочем, случалось достаточно редко.
Меж тем Дональд был действительно полностью равнодушен ко всем деловым вопросам. И это производило наилучшее впечатление. То, что оба торговых партнера, казалось, рвутся войти в контакт с фирмой «Клейтон и Пауэрс», Хвостик, в глубине души крайне удивленный, отчасти приписывал состоянию и поведению Дональда, поведению в двояком смысле этого слова, что вдобавок очень и очень сочеталось с его наружностью.
Это была своего рода пытка впечатлениями, то, чем они тут занимались. Дональд делал это непреднамеренно, а Хвостик сознательно этим пользовался, прямо-таки наслаждаясь. К тому же ему было выгодно, что Дональд часто не понимал, что же, собственно, происходит. Он только весьма корректно и уверенно реагировал на технические высказывания.
* * *Когда спустя два дня «Кобра» отошла от причала, все было в полнейшем порядке и превосходные результаты переговоров покоились теперь в папках Хвостика. Прислонясь к поручням рядом со стариной Пепи и Дональдом, стояли доктор Харбах и пасторша Крулов, оба «ливанских кавалериста» (как скакала верхом госпожа пасторша, позднее описывал доктор Харбах), в то время как девять тромбонистов играли «Разве надо, так уж надо ехать в город мне…», что на корабле вызывало некоторое удивление, но зато имело огромный успех у оставшейся на причале толпы.
Дональд вспоминал сейчас не Монику, à la reine, «королеву».
Она присутствовала на обеде, которым, как водится, заканчивались переговоры, все почтительнейше величали ее этим титулом, она и вправду выглядела королевой. Супруга одного из компаньонов фирмы, маленького смуглого господина, родилась и выросла в Париже. Крупная пышная женщина, та же госпожа Харбах, только лет на тридцать моложе, но блондинка, и возможно, не такая глупая. За столом Дональд сидел с ней рядом. Она знала Вену. Она рассказала Дональду, что девочкой была послана туда учиться музыке и немецкому языку. Но последнее ей не удалось, потому что в Вене все сразу же переходили с ней на французский.
Дональду было знакомо это лингвистическое усердие венцев.
La reine слилась для него с Хильдой Харбах. И все-таки она при этом стояла не за лиловыми драпировками, а перед ними. При упоминании о «лингвистическом усердии» Дональду, должно быть, вспомнился английский язык Моники.
La reine причиняла ему боль, до сих пор. Именно потому, что стояла перед лиловой завесой. Если бы лиловая пелена закрыла ее, может быть, она смогла бы как-нибудь излечить его от Моники. Но так ее телесность была уж очень на виду.
Тогда, за столом, она рассказывала ему, что ее младшая сестра вышла замуж и живет в Будапеште, принадлежит dans la même branche [28], он, вероятно, познакомится с ее сестрой, госпожой Путник (фамилию она выговорила на французский лад, приблизительно так: Пютник).
Это произошло здесь, на палубе, — гавань постепенно исчезала из виду, а город и холмы над ним ненадолго приняли ту же форму, что при приближении к нему, покуда пароход не лег на новый курс, — это произошло здесь, где пассажиры длинными рядами стояли у белых поручней и смотрели на удаляющийся берег (тромбонисты уже замолкли). Дональд осознал свою замкнутость, увидел ее, как видят нечто вполне реальное, словно она была вне его, и уже отнюдь не смутно ощутил тот крючок, за который он зацепился. Только тут он понял, до чего дошел и что точило его нечто непостижимое, в то же время казавшееся ему совсем чуждым. Опять, как раньше, когда блеклая молния метнулась от него к Августу (отблеска ее так испугался юный господин фон Кламтач), он почувствовал, что падает, более того, он это знал. Левой рукой он выхватил из кармана брюк спички и, засунув в рот пустую трубку, поднес к ней зажженную спичку. Потом швырнул трубку за борт — падая, она описала дугу, — и сунул в рот обгорелую спичку.
Многие видели полет трубки. И уловили, в чем дело, кое-где даже раздался смех. От внимания господ Хвостика и Харбаха это мелкое происшествие ускользнуло. Но пасторша Крулов в тревоге широко раскрыла глаза. Выражение их напоминало выражение глаз испуганной лошади.
* * *Ласло Путник, племянник второго шефа той бухарестской фирмы, с которой имели дело Клейтоны, был женат еще менее двух лет и жил со своей молодой женой в Будапеште на улице Лигети (ныне улица называется по-другому, за эти годы ее дважды переименовывали), когда-то уединенная, тихая местность, элегантные дома, отделенные от улицы палисадниками, за домами часто простирались обширные сады.
Это была младшая сестра «королевы», более интеллигентная, нежели сама восточная «королева», а потому в этом смысле еще менее сравнимая с мамашей Харбах; совсем другой коленкор. Во всем том, что, по выражению, позаимствованному в мире мужчин, у женщин называется «личностью», она скорее напоминала нашу Монику Бахлер.
Это все хорошо, но брак ее сразу же пошел вкривь и вкось. Ласло, по общему мнению, был весьма легкомысленным малым. Но не в финансовом и коммерческом отношении, здесь он всегда был в высшей степени дельным. Роберта Клейтона во время его визита в Венгрию по локомобильным делам он тоже сумел слегка надуть и напоследок еще заставил Роберта спустить цену. Не было Хвостика, чтобы этому воспрепятствовать, и не было Дональда, чтобы с первого же взгляда разобраться и разъяснить, что якобы существующей, пусть и ничтожной, технической ошибки нет и не могло быть. Папа Роберт, уже спешивший в гостиницу «Альпийское подворье», и технически несколько поотстал, и не хотел заниматься такими мелочами, ибо не чувствовал себя достаточно уверенно в этой сфере.
