Питер Абрахамс - Живущие в ночи. Чрезвычайное положение
— Поступлю в университет.
— На какое отделение?
— Хочу получить степень бакалавра естественных наук.
— А потом?
— Пойду работать учителем. А что мне еще остается? Что еще остается цветному джентльмену?
— Верно.
— А ты, Джастин?
— Я еще не знаю, выдержал ли я.
— А если провалился?
— Начну все сначала.
— Это будет преотвратно.
— Кто спорит?
— А ты, Эндрю?
Эндрю был в растерянности. Даже не знал, что ответить. Мириам помалкивала, а Кеннета он почти не видел.
— Так что?
— Пока еще ничего не знаю.
— Тебе надо продолжать учебу.
— Я бы и сам хотел, но положение у меня неопределенное.
— Понятно.
Возле ратуши они выпрыгнули из автобуса и протолкались сквозь толпу покупателей и конторщиков к зданию «Аргуса». Кругом, озабоченные, группами стояли сотни учащихся. Очередь огибала все здание и концом выходила на Берг-стрит. Они встали в самый ее хвост.
— Если все мы сдадим, надо будет отпраздновать эго событие.
— Ладно, — равнодушно согласился Эндрю.
— По крайней мере, где-нибудь собраться.
— Где-нибудь собраться, — откликнулся он машинально.
О том, чтобы устроить пирушку у него дома, не могло быть и речи: он никогда не водил туда друзей. Никогда даже не приглашал их к себе: ни на Каледон-стрит, ни в Уолмер-Эстейт. Интересно, что сказала бы Мириам, если бы он позвал к себе Эйба, а может быть, и Джастина?
Пять часов вечера. Двери распахнулись, и очередь, колыхаясь, потекла вперед. Они двигались медленно, шаг за шагом.
— Началось, — сказал Джастин. — Так-то вот. Желаю вам всем удачи.
Юноши уже выходили из дальней двери — одни неестественно веселые, другие мрачные, с вытянутыми лицами. Эндрю вдруг охватило глубокое уныние. Он был одинок, безнадежно одинок в этом людском потоке. Вот так же чувствовал он себя в ту ночь, когда умерла его мать и он стоял с апостоликами. Вот так же чувствовал он себя, шагая по Нэшнл-роуд. Где-то возле Нароу он сел на кучу щебня, сваленного на обочине. Нещадно припекало солнце. Он взглянул на часы — было что-то около трех дня. Его мать как раз, наверное, хоронили в это время. Затем он двинулся дальше — по этой выжженной местности, пустынной и безлюдной. Неужели он обречен на вечное одиночество?
Джастин и Эйб уже стояли перед длинным столом. Эндрю было все равно, как он сдал. Плевать ему на экзамены!
— Номер?
Он смутно различал какую-то женщину по ту сторону стола.
— Номер, пожалуйста.
— Четыре тысячи четыреста шестьдесят, — ответил он безучастно.
Она пробежала пальцем по списку.
— Дрейер? Эндрю Дрейер?
— Да.
— Вы прошли по первому классу, с освобождением от приемных экзаменов.
— Благодарю вас.
Это не укладывалось в его голове. По-прежнему давило чувство одиночества. Неужели у него никогда так и не будет дома, который он мог бы назвать своим? Где все принимали бы его таким, как он есть? Не зависеть от других. От милосердия сестры и ее мужа. Эндрю отошел от стола с намерением удрать от своих приятелей. Вернуться бы к Мириам и выспаться как следует. Только бы не наткнуться на Эйба и Джастина, думал он со страхом.
— Эндрю!
Он невольно остановился. К нему бежал Эйб, охваченный сильным возбуждением.
— Как твои дела?
— О’кей.
— Успешно прошел?
— По первому классу.
— И я тоже. Давай твою лапу.
Он энергично затряс руку Эндрю.
— Думаю, из всей нашей школы лишь мы двое сдали по первому.
— Да? — сказал Эндрю без всякого энтузиазма.
— Неужели это тебя не радует?
— Радует, — ответил он, но в голосе его звучала скука.
К ним подошел Джастин, от его волнения не осталось и следа.
— Ну, я прошел, ребята.
— Молодчина!
— А как вы?
— Оба по первому.
— Здорово!
— Поехали. Надо же порадовать своих этой доброй новостью.
Они впрыгнули в автобус. Эйб был слишком возбужден, чтобы заметить мрачное настроение Эндрю. Он без умолку болтал с Джастином. Эндрю мечтал отделаться от своих однокашников и побыть в одиночестве. Он вдруг вспомнил дождь, который лил в ту ночь, когда умерла мать. Вспомнил эту трогательную группу, распевавшую псалмы на площади Грэнд-Парейд. И дрожащего от холода малыша с белеющими костяшками пальцев. Отче наш, иже еси на небесех. Да святится имя Твое. Да приидет царствие Твое. Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли… Как его тогда измордовал Джеймс! Перенести такое унижение, да еще в присутствии Дэнни! Когда он вышел в тот день, то тихо закрыл за собой дверь, а по лестнице спускался на цыпочках…
В доме Джастина на Иден-роуд он был молчалив и задумчив. Лишь машинально улыбался, принимая поздравления. Эндрю хотел послушать «Героическую» Бетховена, но Эйб сказал, что ему не до классической музыки.
— А теперь поехали к тебе, Эндрю.
— Нет.
— Почему?
— У меня никого нет дома, — соврал Эндрю.
— Ну кто-нибудь да есть?
— Сестра ушла, а зять на работе.
— В самом деле?
Джастин предложил поехать к Херби Соломонсу. Надо утереть нос этому выскочке, сказал он.
— Им придется нас принять, ведь мы же его школьные товарищи.
— Ну?
— Не выгонит же он нас.
— А он сдал?
— Кажется, я видел его фамилию.
— Разве он не ходил в «Аргус»?
— Что ты? Упаси боже! Это для него унизительно!
— Стало быть, он дома?
— Сейчас мы это узнаем. Пошли.
Херби и впрямь оказался дома. В глубине двора стоял внушительного вида особняк с кирпичным фасадом. К нему вела асфальтированная дорога, начинавшаяся от величественных дубовых ворот. Они нажали звонок, вделанный в начищенную медную дощечку.
— Заходите! — пробормотал Херби, застигнутый врасплох. Он ввел их в просторную, забитую массивной мебелью гостиную и пригласил сесть.
— Ты уже знаешь результаты?
— Да. Я им звонил по телефону. А как ты?
— Прошел по первому классу.
— Поздравляю. А ты, Джастин?
— Кое-как сдал.
Эндрю чувствовал себя не в своей тарелке. Его угнетала роскошная обстановка. Ковер во весь пол, глубокие оконные ниши.
— Эндрю тоже получил первый.
— Поздравляю. Я вас должен познакомить со своей матерью.
У Эндрю было лишь одно желание — очутиться дома. Отоспаться как следует. Отделаться от назойливых воспоминаний о Шестом квартале, и Джонге, и Броертджи. Лицо его пылало, как тогда, от пощечины Джеймса, и его опять мутило от тошнотворного запаха крови… Эта проклятая лгунья — миссис Хайдеманн! Пахнет вином и гнилыми зубами, а еще лезет обниматься.
— Это моя мама.
Херби представил им крикливо одетую пожилую женщину с крашеными, огненно-рыжими волосами.
— Это Эйб, ма. Он сдал по первому классу.
— О, поздравляю. Я должна его поцеловать.
Она захихикала, как девочка, запечатлевая влажный поцелуй на щеке Эйба.
— А это Джастин. Он сдал без отличия — как и я.
Она поцеловала и его.
Эндрю боялся, что взорвется, если только она притронется к нему. Как в тот день, с миссис Хайдеманн. Оттолкнет ее, закричит или выругается. Выкинет что-нибудь такое. По спине забегали мурашки.
— А это Эндрю. Он тоже прошел по первому.
— Поздравляю, Эндрю.
Он холодно кивнул, исключая всякую фамильярность. Должно быть, она заметила его враждебность, потому что даже не сделала попытки подойти к нему.
— Ну что ж, думаю, все вы заслужили угощение… А Херби на следующей неделе уезжает в Англию.
Поздно вечером он расстался с Эйбом и Джастином и уныло побрел по Найл-стрит. В жизни не ощущал он себя таким одиноким и отверженным, полным беспричинной ненависти. До чего же гнусна эта баба, притворяющаяся белой! И этот ухмыляющийся идиот, ее сын. Хорош гусь, удирает в Англию!.. Он избавил ее от неловкости — не дал себя поцеловать…
В доме было темно, когда Эндрю вошел через черный ход. Едва очутившись в своей комнате, он с облегчением бросился на кровать.
Глава двадцатая
Музыка давно уже смолкла, а Эндрю все еще лежал неподвижно на кушетке. Бокал его был пуст… Шестой квартал, Джонга, Амааи, Броертджи. Вкус крови во рту, после того как его ударил Джеймс. Теплые дни, когда он поселился у Мириам и Кеннета. Бесконечные споры между Эйбом и Джастином… Ей-богу, он выкинул бы какую-нибудь отчаянную штуку, посмей только миссис Соломоне его поцеловать. Хорош гусь этот ее сынок, удирающий в Англию… Какое прошлое! Какое мерзкое прошлое!.. Долгое время он лежал не шевелясь, слушая тихое шуршание занавесок, колеблемых ветром со Столовой горы. О, если бы жизнь всегда была такой! Музыка, полутьма и Руфь… Вдали от мира, где сжигают пропуска, бунтуют и избивают дубинками. Шарпевиль и Ланга. Разносчик, потерявший свой ботинок. Забавно, как он труси́л весь в крови. И резкий запах мочи в туалете. Попались, как крысы в ловушку! И потом эта драка в автобусе. Хотелось бы знать, поймали они этого юнца, который просил паршивую сигарету и приставал к пассажирам.
