Питер Абрахамс - Живущие в ночи. Чрезвычайное положение
И вот уже они входят один за другим в экзаменационные комнаты. Экзаменующиеся, пожалуйста, оставляйте учебники за дверью. Фамилии пишите печатными буквами на обложке и пользуйтесь лишь правой страницей тетради. Сейчас девять. В вашем распоряжении три часа — до двенадцати.
Наконец экзамены остаются позади, начинаются долгие декабрьские каникулы, ничегонеделание и ожидание результатов.
Глава восемнадцатая
Больше всего Эндрю беспокоило, что с ним будет после объявления результатов. Придется ли ему поступать на работу? Или Кеннет и Мириам позволят ему окончить университет либо колледж? Заветнейшим его желанием было стать учителем. Рисовать драматические коллизии и характеры, обсуждать символику и образность. Служба в учреждениях его отпугивала. Он знал, что цветной клерк — понятие, реально не существующее. Это только благородный эвфемизм, означающий мальчика на посылках, которому выплачивают жалкие гроши за квалифицированный труд. Привычная, однообразная работа. Сидение за столом и выписывание бесконечных счетов и фактур. Мириам ни разу не упомянула о своих планах в отношении его. Он даже не знал, говорила ли она об этом с Кеннетом. Каждый раз, когда он собирался затронуть эту тему, его останавливала непреодолимая робость — так он ничего и не спросил.
Наконец во всей своей пышности наступили праздники. Накануне рождества он остался один, так как Кеннет и Мириам отправились в гости к Аннет. Рождественский обед был неплох: традиционные куры, жареный картофель и тяжелые пудинги. В голубом, словно эмалевом, небе сверкало яркое солнце. А затем наступили эти знойные летние дни перед Новым годом, когда над асфальтовыми мостовыми зыблются волны жары.
Поздно вечером, в канун Нового года, он решил полюбоваться огнями на Эддерли-стрит. Достигнув Теннант-стрит, он почувствовал инстинктивную робость. Никогда еще не подходил он так близко к Каледон-стрит с тех пор, как оставил дом. Ему было ненавистно все окружающее, душу затопили неприятные воспоминания. На тротуарах, обмахиваясь, сидели незнакомые люди; в канавах играли детишки с раздувшимися животами, в сыром переулке что-то лопотал себе под нос заблудший пропойца. Эндрю был чужд всему этому. И не только в тот момент, но и прежде. Он понял, что может смотреть на трущобы со стороны, как турист. Может даже ощущать бесстрастный интерес.
Он так и не пошел, куда собирался, а свернул на Каледон-стрит. Шестой квартал — или Квартал номер шесть — выглядел по-праздничному. Через грязные переулки были протянуты длинные цветные полотнища, рекламирующие самодеятельные труппы. В Новый год они выйдут на улицы. Ряженые африканцы. Веселое кружение сатина, изобилие движения и цвета. Ярко-красные, зеленые, оранжевые и спине костюмы. И потенье, и прыганье, и танцы, и смех — лишь бы забыть о горестях, пережитых в году.
В Новый год всегда стоит нестерпимая духота, даже ночью, и Эндрю вспотел. А пот он ненавидел. В триста втором ему приходилось умываться холодной водой над кухонной раковиной, где споласкивали посуду.
Люди стояли в дверях, переговариваясь приглушенными голосами. Эндрю заметил Амааи. Он сидел в одиночестве перед Бригейд-Холл. На какой-то миг он пожалел, что не отправился на Эддерли-стрит.
— Хелло, Амааи. — Они не виделись девять месяцев.
— Хелло, Эндрю. — Амааи оторвал глаза от американского комикса, который он читал при свете фонаря.
— Как жизнь?
— Ничего.
— А где остальные?
— Поступили в негритянские труппы. Джонга — я «Миссисипские чернокожие», а Броертджи — в «Джаз филадельфийских менестрелей».
— А ты что отстаешь?
— Как всегда, не везет.
— Почему?
— Нет денег на карнавальный костюм.
— А-а.
— Куда ты запропал, Эндрю?
— Я теперь живу в Уолмер-Эстейт.
— Заделался важной птицей.
— Не то чтобы очень.
— Цветной из высшего общества.
— Потому что живу в Уолмер-Эстейт?
— Ты у нас образованный, превзошел все науки. Скоро с нами и знаться не захочешь.
Эндрю передернулся, но промолчал.
— Ты еще учишь латынь?
— Я уже сдал все экзамены.
— Прошел?
— Результаты объявят лишь в январе.
— Уверен, что тебя примут.
— Надеюсь, так.
— Ты чертовски умный парень, хотя и вырос в Шестом квартале.
Эндрю вздрогнул, больно раненный этими словами.
— Не забудь нас, когда станешь профессором.
— Вряд ли я им когда-нибудь стану.
Эндрю жгло ненасытное любопытство; хотелось расспросить о триста втором. Мириам ничего не говорила о семейных делах — только сказала, что Питер уехал из дому.
— А как там мои?
— Кто?
— Дэнни, Питер и Филип.
— А ты разве не знаешь?
— Нет.
— Филип ушел.
— Почему?
— Не знаю. Слышал только, что ушел.
— И где он теперь?
— У твоей сестры.
— У Аннет?
— Кажется, да.
— А как там другие?
— Джеймс подрался с Питером.
— Из-за чего?
— Не знаю.
— Кто тебе сказал?
— Джонга.
— А он от кого знает?
— От своей ма.
— И что же с ним стало?
— Он тоже ушел.
— Куда?
— Понятия не имею.
— Кто же теперь остался?
— Джеймс и Дэнни.
— Только двое?
— Да.
— И кто за ними ухаживает?
— Ваша тетя Элла готовит и убирает.
— Ясно. А как сейчас Джеймс?
— Мы его совсем не видим.
— Он что, не бывает дома?
— Бывает, но редко.
— Вот как.
Эндрю угнетало все услышанное. Он не любил слушать семейные новости, но на этот раз не мог побороть любопытства. Он предпочел бы забыть о семье. Но его душу захлестнули воспоминания.
— Ну что ж, всего!
— Уже уходишь?
— Да.
— А к своим разве не зайдешь?
— Нет.
Он был не прочь повидать Дэнни, но уже одна мысль о том, что ему придется войти в детскую, была для него нестерпима: слишком мучительна память о прошлом!
— До свидания.
— О’кей. Только не строй из себя белого в этом твоем Уолмер-Эстейт; не забудь, откуда ты родом.
Но Эндрю был полон решимости забыть. Он резко повернулся и быстро зашагал вдоль Каледон-стрит. Навстречу ему, по другой стороне улицы, шел Джеймс. По коже пробежали мурашки, снова полился пот. Эндрю шел, глядя прямо перед собой. Джеймс словно не видел его. С бьющимся сердцем Эндрю свернул на Теннант-стрит. На углу Гановер-стрит он вскочил в автобус.
Глава девятнадцатая
В этот день, в пять часов, объявляли результаты экзаменов. Эндрю хорошо знал, как это бывает. Вдоль улицы Сент-Джордж вытянется нетерпеливая очередь; каждый называет свой номер и, затаив дыхание, ждет. А потом уже ликует или огорчается, в зависимости от того, что ему скажут… Разрешит ли ему Мириам продолжать учение, если он получит высокий балл? Только получит ли он высокий балл? Всякое может случиться.
Он, Джастин и Эйб ехали в редакцию «Аргуса». Дневная смена уже начала работу, и автобус был на три четверти пуст. Эйб был спокоен и уверен в себе. Джастин явно тревожился, говорил быстро и нервно жестикулировал.
— А вы знаете, что наши номера последние?
Он говорил о системе, при которой экзаменационные работы подписывают номерами, а не фамилиями.
— Ну и что?
— А то, что мы стоим в списке последними.
— Да?
— Потому что мы небелые.
— К чему ты ведешь речь?
— Да так, ни к чему.
— Тогда зачем упоминать об этом?
— Я только думал…
— Что думал?
— Даже в паршивых экзаменах и то дискриминация.
— А ты чего ждал? Ты ведь учился в цветной школе.
— Я об этом не просил.
— Как и я.
Автобус проезжал Касл-Бридж, и Эндрю бросил украдкой нервный взгляд на дом тети Эллы. Дверь была заперта, и шторы опущены. Наверное, тетя Элла стряпает и прибирает в триста втором.
— Что ты будешь делать, если пройдешь, Эйб?
— Поступлю в университет.
— На какое отделение?
— Хочу получить степень бакалавра естественных наук.
— А потом?
— Пойду работать учителем. А что мне еще остается? Что еще остается цветному джентльмену?
— Верно.
— А ты, Джастин?
— Я еще не знаю, выдержал ли я.
— А если провалился?
— Начну все сначала.
— Это будет преотвратно.
— Кто спорит?
— А ты, Эндрю?
Эндрю был в растерянности. Даже не знал, что ответить. Мириам помалкивала, а Кеннета он почти не видел.
— Так что?
— Пока еще ничего не знаю.
— Тебе надо продолжать учебу.
— Я бы и сам хотел, но положение у меня неопределенное.
— Понятно.
Возле ратуши они выпрыгнули из автобуса и протолкались сквозь толпу покупателей и конторщиков к зданию «Аргуса». Кругом, озабоченные, группами стояли сотни учащихся. Очередь огибала все здание и концом выходила на Берг-стрит. Они встали в самый ее хвост.
