Питер Абрахамс - Живущие в ночи. Чрезвычайное положение
— Мы как раз связываемся с вашими родителями.
— О! — сказала она, снова чувствуя легкое головокружение.
— Где он сейчас?
— Кто?
— Эндрю Дрейер.
— Не знаю.
— В самом деле?
Она отмалчивалась и вдруг вспомнила, что вот-вот должен подоспеть Эндрю.
— Я же сказала: не знаю. Пожалуйста, уходите.
Она напряженно вслушивалась в каждый малейший шорох на лестнице. Второй агент нырнул в кухню.
— Вам известно, что ваш друг — бунтовщик?
— Это не мое дело.
— Что он связан с ПАК и Конгрессом?
— Ну?
— Неужели вы заодно с нарушителями закона? Со смутьянами? С людьми, которые сочувствуют коммунистам?
— Зачем вы мне все это говорите?
— Потому что хотим вам помочь.
— Пожалуйста, оставьте меня. Мне нечего вам сказать.
— Ну что ж, мисс Тэлбот! Очевидно, вы не хотите сотрудничать с нами. Как бы вам не пришлось пожалеть об этом!
— Пожалуйста, уходите.
Они ушли, и она боялась, как бы они не столкнулись с Эндрю на лестнице. Она подошла к стеклянной двери и увидела, как они сели в машину и уехали. Тогда она зарылась лицом в подушки, лежавшие на кушетке, и тихо заплакала. А вода все еще лилась из душа.
О, боже! Надо предупредить Энди. Позвонить ему. Нет, это опасно. Ходят слухи, будто телефонные разговоры подслушивают. Лучше поехать самой в Грасси-Парк… Она снова стала тереть волосы полотенцем, чтобы они поскорее высохли. Потом надела свою мохнатую куртку. Ах, черт, куда запропастились ключи от машины? Так она и не завернула этот проклятый душ!.. Неужели им известно все? А если не все, то что именно? О том, что ее родители в Веренигинге, они, во всяком случае, знают. Надо предостеречь Энди. Она набросала несколько строк и вложила записку в конверт вместе с запасным ключом. Вторую записку приколола к двери. Потом сбежала по лестнице и бросила письмо в свой почтовый ящик. Дойдя до стоянки, она оглянулась по сторонам, чтобы удостовериться, все ли спокойно. Она была слишком взволнована, чтобы заметить, на какой машине приезжали агенты особого отделения. Что, если они будут следить за ней? Она открыла дверцу своего «остина» и забралась на сиденье. Руфь правила уверенной рукой, то и дело поглядывая в зеркальце, нет ли за ней «хвоста». Должно быть, они все же приходили за Энди. Давно уже его выслеживают. Странно, что его еще не уволили из школы, но он всегда уверял, что это только вопрос времени. А ведь можно было позвонить Эйбу, мелькнуло у нее в голове, и сказать, чтобы он связался с Энди. Нет, это слишком долгая история. Она свернула с пустынной Клип-роуд на Лэйк-роуд и остановила машину возле дома миссис Каролиссен.
На звонок вышел Элдред. Мальчик ей понравился. Красивый, интеллигентный и очень приветливый. Энди как-то сказал, что он единственный милый человек во всей этой каролиссенской семейке.
— Хелло, Элдред. Как сегодня прошли соревнования?
— Ничего, спасибо.
— А ты как выступал?
— Терпимо.
— Мистер Дрейер дома?
— Нет.
Лицо у нее вытянулось. Где же его искать, если он даже домой не заходил?
— Он так и не возвращался?
— Был, но потом опять ушел.
— А ты не знаешь, куда он мог пойти?
— Даже не представляю себе.
— Элдред! — услышала она голос миссис Каролиссен. — Кто там стоит у двери?
— Мисс Тэлбот.
Миссис Каролиссен торопливо прошла по коридору.
— А, это вы? Заходите. — В ее голосе слышался холодный звон металла. Руфь вошла в прихожую и села. Мокрые волосы словно приклеились к шее.
— Добрый вечер, миссис Каролиссен. Я надеялась застать Энди.
— К сожалению, его нет дома.
— Ах, как неудачно! Я должна его видеть поскорее…
— По-моему, вам лучше бы его совсем не видеть.
— Я вас чем-то обидела? Извините. Если вам неприятно мое присутствие, я могу сюда не показываться
— Я должна заботиться о приличиях в своем доме.
— Надеюсь, вам не досаждает мое присутствие?
— Нет. Я только не хочу неприятностей.
— А что, у Энди неприятности?
— За ним приходили полицейские агенты.
— Они и у меня были. Я приехала предостеречь его.
— Я не могу позволить, чтобы здесь творились такие вещи.
Появился Элдред; он встал в дверях, прислушиваясь.
— Но Энди не сделал ничего дурного.
— Вы не должны быть вместе — это запрещено законом.
— Но ведь мы любим друг друга, миссис Каролиссен.
— Не я издавала этот закон.
— Разве вы не видите, что он единственный, кто мне дорог?
— Он же цветной.
— А что это меняет?
— Послушайте. У меня муж и пятеро детей, и я не могу допустить, чтобы вокруг моего дома шныряла полиция. Я должна заботиться о семье. И не желаю никаких скандалов. У моего мужа хорошая работа, и он старшина в нашем приходе. А все мои дети пока еще учатся в школе.
— Ты говоришь вздор, мама! — сердито оборвал ее Элдред.
— Кто тебя спрашивает? Отправляйся к себе в комнату!
— Но это ведь глупость!
— Сейчас же отправляйся к себе в комнату. Я пожалуюсь на тебя отцу.
Элдред закусил губу и, хлопнув дверью, выскочил на улицу.
— Какой грубиян! И чему их только учат в стеенбергской школе! Нет, мисс Тэлбот, это уже вопрос решенный. Я поговорила с мужем, и он со мной согласен: мистер Д. должен съехать.
— Куда же ему деваться?
— Он человек холостой, учитель. Неплохо зарабатывает и сумеет подыскать себе новую квартиру. У него, кажется, есть сестра где-то в Уолмер-Эстейт?
— Но ведь он же не сделал ничего дурного?
— Я не могу допустить, чтобы вокруг моего дома рыскала полиция.
— Вы считаете нашу любовь безнравственной?
— Она противозаконна.
— Неужели вы никогда не любили сами?
— Я должна подумать о своих детях.
— Миссис Каролиссен, вы должны нам помочь. Вернее, вы должны помочь Энди.
— Как только он вернется, ему придется сразу же освободить комнату. А до того времени Винсент и Поль упакуют его вещи. Элдреда я не могу ни о чем просить.
— Что, если он угодит в тюрьму?
— Это не мое дело. Он взрослый человек. А я не могу допустить таких вещей в своем доме.
Руфь поняла, что продолжать разговор бесполезно.
— Где же мне найти Энди?
— Не имею ни малейшего понятия. Я предупредила его через Элдреда, чтобы он не возвращался сегодня ночью.
— Значит, сегодня его не будет?
— Надеюсь, нет.
— Ну что ж, спасибо вам, миссис Каролиссен. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Миссис Каролиссен плотно закрыла за собой дверь. Элдред ожидал Руфь возле «остина».
— Проклятая баба — выругался он вгорячах. — Да она же просто дура набитая.
— Она напугана, Элдред. Как и все сейчас.
— Мистер Дрейер сказал, что, если он кому-нибудь будет нужен, пусть позвонят Эйбу… Мистеру Хэнсло, — поправился он.
— Спасибо. Так я и сделаю, когда вернусь домой.
— Желаю удачи.
— И тебе тоже, Элдред. Не будь слишком строг к матери.
— Ох уж мне эта баба!
Она села в машину и поехала обратно по Лэйк-роуд.
Глава семнадцатая
Пластинка перестала играть задолго до того, как Эндрю поднялся, чтобы вновь наполнить свой бокал. Все, что случилось в этот день, отодвинулось прочь; на душе у него стало спокойнее и радостней. Жизнь его в доме Мириам и Кеннета шла своим спокойным и неспешным ходом. В саду цвело великое множество цветов: георгины, циннии, флоксы и львиные зевы. Белые, лиловые, оранжевые, огненно-красные. Эндрю как будто был создан для такой жизни, ему очень нравилось здесь, на Найл-стрит. Никто даже не упоминал о матери. Джеймса он видел всего лишь раз, на следующий вечер после переезда к Мириам, когда его сестра, Кеннет и Джеймс долго совещались на кухне. Пока решалось его будущее, Эндрю сидел в пустой комнате с трепещущим сердцем. До него доносился громкий голос сестры, которая говорила за всех троих, и в конце концов Джеймс ушел рассерженный, громко хлопнув дверью. Мириам ничего ему не сказала об этом разговоре, а Кеннета он видел редко, только по воскресеньям. Эндрю старался, чтобы его присутствие было как можно незаметнее; он почти не выходил из своей комнаты, много занимался и читал запоем. Ни на один миг не скучал он по Каледон-стрит, по Джонге, Амааи и Броертджи. Лишь изредка недоставало ему Дэнни. От Мириам он слышал, что Питер уехал из дому.
Каждое утро, по будням, он встречался с Эйбом Хэнсло и Джастином Бейли, своими одноклассниками, на углу Колледж-стрит, и они вместе шагали по Конститьюшн-стрит, мимо домов с высокими верандами, где белые жили бок о бок с цветными, мимо грязных, захудалых индийских лавчонок, пока не сворачивали у многоквартирного дома.
Эйб склонен был к мечтательности, очень способен к языкам и любил хороший слог. Он был помешан на политике. Джастину не хватало его обстоятельности и глубины. Он мог говорить о чем угодно и всегда с горячностью и был на дружеской ноге со всеми учителями: в частных разговорах он с большим удовольствием называл их по имени. Оба они, как небо и земля, отличались от Джонги, Амааи и Броертджи. Эндрю намерен был заглушить всякое воспоминание о трущобах, обо всей этой грязи и бедности. Как-то Мириам рассказала ему, что Эйб и Джастин приходили на Каледон-стрит — выразить свое соболезнование по поводу смерти их матери, и он до сих пор не мог забыть чувства стыда и унижения, которое его тогда охватило. Он был рад, что они его не застали. И все-таки ему хотелось знать, что они тогда чувствовали. Догадывались ли они раньше, в какой трущобе он живет?
