Питер Абрахамс - Живущие в ночи. Чрезвычайное положение
— Кто там? — спросила Мириам каким-то странным голосом.
— Это я, Эндрю.
— Кто?
— Эндрю, твой брат.
— А-а… — Последовала длинная пауза, затем он услышал, как поворачивается в скважине ключ, и дверь слегка приоткрылась. — Входи, Эндрю!
— Мириам!
Он поразился происшедшей в ней перемене. Кожа на лице поблекла и сделалась прозрачной, как пергамент, под глазами набухли мешки. Теперь она казалась более хрупкой, чем прежде, и обнаруживала удивительное сходство с матерью, чего никогда раньше Эндрю не замечал.
— Да, Мириам, это я.
Она отчужденно взглянула на него и скривила губы. Потом неожиданно смягчилась и, стараясь не смотреть в его сторону, спросила:
— Что тебе здесь нужно в такой поздний час?
— Я ищу, где бы переночевать.
— А ты не можешь пойти к кому-нибудь еще?
— Я вернулся к тебе.
— Это связано с политикой?
— В какой-то степени да.
— Я так и думала.
Она тяжело опустилась на стул, не предложив ему сесть. Эндрю догадался, что в доме творится неладное. Два часа ночи, а Мириам еще не ложилась. Что-то стряслось. Что-то очень серьезное.
— Послушай, Мириам!
— Да, Эндрю.
— Что-нибудь случилось?
— Я устала.
— Извини, что я тебя побеспокоил.
— Ты тут ни при чем. В последнее время я чувствую себя совсем разбитой. Все меня угнетает, все. Что-то болит у меня вот здесь. Внутри. Глубоко под кожей.
— Из-за Кеннета?
— Нет, не из-за Кеннета. — Он знал, что она говорит неправду. — Нет, нет, с чего ты взял?
Ее слова не убедили Эндрю.
— Мириам, можно переночевать здесь? Может быть, мне придется пожить у тебя несколько дней.
Он нервно рассмеялся, но она никак не отреагировала на его смех.
— Не знаю. Право, не знаю. Зачем тебе понадобилось идти сюда?
— Ну, так случилось, что я вынужден был куда-то идти, а ты мне как-никак сестра.
— В самом деле? Ты все еще считаешь меня сестрой, хотя мы не виделись два года?
— Я не приходил сюда из-за твоего мужа.
— Из-за Кеннета?
— Да, из-за Кеннета.
— Да, из-за Кеннета, — повторила она шепотом.
— Он сейчас на работе?
— Не знаю.
— Но в конце концов ты обязана знать.
— Я не знаю, и меня это не интересует.
— Мириам, тут что-то неладное.
— Ничего неладного.
— Скажи мне, в чем дело. Может быть, я тебе помогу.
— Я сварю кофе.
Она медленно встала, держась за край стола, и, с трудом переставляя ноги, направилась к плите.
— Прости, если я разбудил тебя.
— Ты меня не разбудил. В это время я обычно еще не сплю.
— Ждешь Кеннета?
— Просто жду.
— Он плохо к тебе относится?
— Кто?
— Кеннет.
— Нет, что ты!
Эндрю обратил внимание на то, что в кухне не так чисто, как бывало прежде. Грязные чашки были сложены в мойке, календарь на стене висел косо, и на всем лежала печать неряшливости и беспорядка.
— Но ведь должна же быть какая-нибудь причина.
Мириам разливала кофе, и он не мог с уверенностью сказать, что она его слушает. Он встал, чтобы достать с верхней полки сахар и ложечки. За кофе они не обмолвились ни словом.
— Ничего, если я останусь?
— Право, не знаю.
— Мириам, ты боишься Кеннета!
— Просто боюсь.
Он вспомнил, как ушел из этого дома два года назад. Налитые кровью глаза Кеннета, и непреодолимое желание схватить его за горло и задушить, прикончить негодяя на месте. Жаль, что он тогда не сделал этого.
— Как он сейчас?
Впервые за все время она посмотрела на Эндрю в упор; губы ее дрожали.
— В доме ад, Эндрю, сущий ад. Кеннет непрерывно пьет.
— Я знаю. Два года назад, когда я ушел от вас, он только начинал.
— Да, но он пьет все сильнее и сильнее. Вместе с Джеймсом.
— Неужели?
— Они неплохо спелись.
Эндрю вспомнил, как Джеймс исподволь науськивал на него Кеннета. Дрянь! Его и сейчас жгла обида при одном воспоминании о том, как избил его брат в день смерти матери.
— Каждый день сидят в этих дешевых барах для белых. На уме у них только вино да женщины.
— А где он сейчас?
— Должен быть на работе. Он по-прежнему работает водителем автобуса.
— Я спрашиваю о Джеймсе, не о Кеннете.
— Джеймс разошелся с женой. Живет где-то около Обсерватории.
— Выдает себя за белого?
— Да.
— И по-прежнему ходит сюда?
— Почти каждый вечер. Они все время пьянствуют вместе. В барах, здесь, там, всюду. Я не могу дольше терпеть. Все это у меня в печенках сидит, Эндрю, вот здесь.
— Мне очень больно за тебя, Мириам.
Она плакала тихо, как-то устало и монотонно.
— По-настоящему всерьез это началось в июне прошлого года.
— Так. И что же?
— Я видела, что он много пьет, но тогда было иначе.
— Продолжай.
— Однажды я пошла к Дэниелю.
— Как он поживает?
— Женился. Ты ведь знаешь об этом?
— Нет, я не знал.
— Живет на Кембридж-стрит, возле Зоннеблума. Он сектант. Читает молитвы на улицах в Шестом квартале и на Грэнд-Парейд.
Эндрю содрогнулся от нахлынувших воспоминаний.
— Так вот, я пошла к Дэниелю. Его не оказалось дома, и я быстро вернулась. На улице стояла машина Кеннета. Это показалось мне странным, поскольку он должен был работать в вечернюю смену. Я открыла дверь и включила в прихожей свет. Затем прошла в спальню.
— И что же?
— Он был в постели. И не один!
Мириам продолжала беззвучно рыдать, по щекам у нее катились слезы.
— Тебе не нужно было рассказывать мне все это.
— Он был с белой девицей. С проституткой. Не старше шестнадцати лет.
— Не надо, не рассказывай дальше.
— На ней не было ничего, кроме густого слоя румян.
— Ну ладно, Мириам, хватит.
Она старалась успокоиться. Эндрю поспешил перевести разговор на другую тему.
— Налей мне, пожалуйста, еще кофе.
— Надо его снова подогреть.
— Не беспокойся, пожалуйста.
— Я сейчас подварю немного кофе. Часа в три-четыре должен вернуться Кеннет. Если, конечно, он пожелает прийти домой.
— Где теперь Питер?
— Этого никто не знает.
— А что, Филип все еще живет у Аннет?
— Да.
— Итак, семья распалась.
Мириам зажгла горелку и, не глядя на брата, продолжала:
— Эндрю!
— Да?
— Я боюсь, что Кеннет застанет тебя здесь.
— Не бойся.
— Но ведь ты знаешь, каким он может быть.
— Я думаю, что сумею с ним справиться.
— Но разве нельзя обойтись без лишних неприятностей? Ради меня.
— Поручи его моим заботам. Мне очень хотелось бы поговорить с зятем.
— Ты думаешь, обойдется?
— Конечно, дорогая. Выпьем еще кофейку, и я лягу.
Мириам была как на иголках, она вскакивала при каждом скрипе калитки. Наконец Эндрю была приготовлена постель в комнате, где он жил два года назад.
— Большое спасибо, Мириам. Ты тоже сосни.
— Когда тебя разбудить?
— Не слишком рано. Мне завтра не надо в школу.
— Хорошо, Эндрю. Покойной ночи.
— Покойной ночи.
Он перешагнул порог комнаты, и на него повеяло приятным ароматом знакомых вещей.
Глава вторая
Эндрю огляделся по сторонам. В комнате почти все оставалось по-прежнему. Его книги были все так же аккуратно сложены на столе. Брестед[27], Бредли[28], Арнольд[29], «Аналитическая геометрия» «Пони, учебник староанглийского языка, «Философская теория государства». Книги покрылись слоем пыли, но лежали все в том же порядке. Он снял с полки Бозанке[30].
«Концепция подлинной воли». Воля, которая проявляет себя самое, есть подлинная воля. Высшая воля в работах Гоббса и Локка. Общая воля в работах Руссо в противовес воле индивидуумов. Каким туманным и нереальным казалось все это теперь! Он медленно водворил книгу на место. Рядом со стопкой книг лежали пластинки, покоробленные и поцарапанные. На самом верху — Сметана с надписью на футляре: «Эндрю от Эйба в день окончания школы». Он выдвинул ящик, и в лицо ему ударил запах плесени. Старые университетские экзаменационные ведомости, регистрационные карточки, членские билеты Ассоциации современной молодежи, библиотечные абонементы. Он вынул из конверта пожелтевший лист бумаги. Это было первое письмо, полученное от директора после того, как Эндрю присвоили диплом с отличием.
Черт возьми, если бы не Альтман, ему бы ни за что не удалось продолжать учебу. Эндрю лег на кровать и принялся перечитывать листок, исписанный старомодным почерком. Да, если бы не Альтман, жизнь его могла сложиться совсем по-иному. Это произошло спустя неделю после того, как он разговаривал с Мириам о своем будущем. Он и сейчас отчетливо помнит то утро, когда он чуть не сбил с ног миссис Соломоне, эту смешную старую потаскуху.
