Рышард Клысь - «Какаду»
Она не любила его, не испытывала к нему никаких чувств, кроме пренебрежения. И не могла им восхищаться, потому что была умнее. Будучи старше на двадцать пять лет, он не мог привлечь ее ни красотой, ни силой. Она согласилась жить с хромоногим, старым, но довольно зажиточным коммерсантом от усталости и покорности, хотя решиться на этот шаг было нелегко. Ей всегда казалось, что у нее есть право распоряжаться собою. Но нажим семьи стал настолько невыносимым и обременительным, что она наконец сдалась и стала жить в этом большом доме с мужчиной, который давно уже, не один месяц, ревностно старался завоевать ее симпатию, не щадил ни времени, ни сил, чтобы доказать ей свою любовь, ходил за нею как тень, в любую минуту по одному мановению ее руки готовый на все, смиренный, послушный, заискивающий, то несчастный, то полный надежд, однако с твердой настойчивостью стремящийся к намеченной цели.
Некоторое время это ее даже забавляло. Она чувствовала свое превосходство и могла с ним делать все, что ей только вздумается. И при каждом удобном случае давала понять, что она думает о нем на самом деле. Он покорно сносил все унижения и обидные колкости, на которые она не скупилась. В то время ей казалось, что так удастся избавиться от него.
Она ошибалась. Месяца через два стало ясно, что ее усилия ничего не дают и больше невозможно сопротивляться его неспешной терпеливости. Все возможные способы были уже исчерпаны, и в один прекрасный день, к ее ужасу, обнаружилось, что у нее уже нет больше сил вести дальнейшую борьбу: он постоянно завоевывал себе новых союзников, в то время как она, совсем затравленная своими близкими, оказалась в одиночестве, и помощи ей ждать было неоткуда. В конце концов она сдалась. «Мы никогда тебе этого не простим, — говорила ей мать в приливе жестокой откровенности. — Никогда. Если брак не состоится, то исключительно по твоей вине…»
Она стала женой Вильяма Хольта. Очень скоро поняла, что зря она поддалась семейному нажиму, но, что должно было случиться, уже случилось, и обратного пути для нее нет. За четыре года она родила ему двоих детей и попала в такую от него зависимость, какую не могла себе прежде и представить. Роли переменились. Теперь преимущество было у него, и не было случая, чтобы он это не подчеркнул. Правда, бывали такие дни, когда она испытывала нечто похожее на радость жизни. Но чаще, измученная скукой и серостью будней, она тосковала по иной, более интересной, лучшей жизни, соответствующей ее собственным представлениям о счастье; тосковала она и по любви, отсутствие которой ощущала все болезненней. Вильям был для нее всего-навсего ловким и хитрым мещанином, да к тому же еще весьма ограниченным, и ей не удавалось найти с ним общий язык. Всякий раз, когда он приближался к ней, она тотчас вспоминала о его увечье, его пятидесяти годах, а также о невыносимой зависимости, в которую она к нему попала и которой не могла ему простить. И вот вдруг, после пяти лет совместной жизни, когда она успела кое-как привыкнуть к нему и преодолеть в себе вспышки отвращения, неожиданно произошло событие, которое могло бы целиком изменить всю ее будущую жизнь.
Но она не была еще в этом полностью уверена. Не была уверена, что все сложится так, как ей это представлялось, хотя многое говорило за то, что на сей раз судьба действительно благоприятствует ей. «Это очень странно, — говорила она себе, — но он мне совершенно безразличен. Если бы он умер, я бы чувствовала то же самое, что и сейчас». И когда она так подумала, в кухню вошел Вильям. Неожиданно и настолько бесшумно, что она не сразу заметила его присутствие. Она все еще стояла у плиты, спиной к двери, и, лишь когда он дотронулся до ее плеча, оглянулась, тихо вскрикнув, но тут же овладела собой, увидев его улыбающееся, игривое лицо.
— Очень испугалась? — спросил он весело.
Она утвердительно кивнула.
— Да. Ты вошел так тихо…
— Извини. Я совсем не хотел этого. Не собирался тебя пугать.
Гертруда не отвечала. Взяв тряпку, она сняла горшок с картошкой и поставила на керамическую подставку.
Вильям, удивленный, спросил:
— Не хочешь поздороваться со мною?
— Почему нет? Могу поздороваться…
— Ты говоришь так, как будто делаешь мне одолжение.
— Сам виноват, — ответила Гертруда. — Это ведь ты вошел в кухню и даже не поздоровался…
— Потому что ты испугалась. Поэтому.
— Нет. Я совсем тебя не боюсь…
— Ну хорошо, хорошо…
— Ты же знаешь, что ты не прав! — бросила она резко.
Вильям нахмурил брови.
— Хотел бы я знать, чего ты злишься?
— Тебе кажется, — сказала она уже спокойнее. — Я не злюсь, а только нервничаю.
— Отчего?
— И ты еще спрашиваешь?
— Случилось что-нибудь плохое?
Гертруда с минуту смотрела на него с изумлением.
— Как? — спросила она. — Ты не видел города?
— Видел, — небрежно бросил он. — Впечатление и в самом деле безотрадное. Я ведь довольно долго бродил среди развалин, пока не попал в центр. Но это ведь еще не повод для паники…
— Посмотрела бы я на тебя этой ночью здесь…
— Я понимаю, ночь была не из приятных.
Гертруда недоуменно пожала плечами.
— Не знаю, — сказала она с расстановкой, — ты настолько глуп или зол, что можешь сейчас шутить…
— А ты предпочла бы видеть меня в слезах?
— Разрушено полгорода, есть убитые, раненые…
— Когда идет война, такие вещи случаются, — спокойно сказал он. — Поэтому надо радоваться, что нас это миновало. Могло ведь быть гораздо хуже…
— И правда, — согласилась она. — Я забыла, что ты не умеешь думать ни о чем другом, только о себе…
— Нет, не только о себе, — возразил он с некоторой обидой. — Ты несправедлива. Я думаю и о тебе, и о детях…
Гертруда покачала головой.
— У тебя в голове на первом месте собственные интересы.
Вильям снисходительно улыбнулся.
— Потому-то до сих пор у меня все неплохо ладилось.
— Не забывай, война еще не кончилась.
— Я помню об этом.
— С тобой еще всякое может случиться.
— Не беспокойся, — заверил он. — Это моя забота — устроить все так, чтобы мы уцелели до конца…
— Ты очень уверен в себе…
— А почему бы и нет?
— Ты считаешь, что с тобой не может случиться ничего плохого?
— Постараюсь, чтобы до этого не дошло…
— Ты говоришь так, как будто все зависит от тебя.
— Я не бросаю слов на ветер, — произнес он убежденно. — Знаю, что мне делать. Слава богу, счастье меня не оставляет и, надеюсь, не оставит до конца…
«Старый идиот, — подумала Гертруда. — Он ничего не знает. Я должна наконец ему сказать, подготовить как-то к неожиданности, но это, оказывается, гораздо труднее, чем я думала».
Она открыла холодильник, достала сковородку с жарким и кастрюлю с супом, приготовленными накануне. Мясо она поставила в духовку, суп на плиту, а потом начала вынимать из буфета приборы.
Вильям взял стул и уселся у открытого окна. Закурил сигарету. Он молча наблюдал за Гертрудой, возившейся у плиты. «Что с нею случилось? — подумал он с легким беспокойством. — Она никогда не была такой». Потом, однако, решил, что ее поведение вызвано ночными тревогами, и сразу успокоился. Он мог себе представить, что она испытывала, сидя с детьми в убежище, когда город, сотрясаемый взрывами тяжелых бомб, превращался в развалины. Но предпочитал не размышлять об этом еще и по другой причине. Ведь и ему перепала изрядная для одного дня доля беспокойства и страха, и не стоило морочить себе этим голову.
Он еще не очнулся как следует от тяжелого, без сновидений, сна, но тяжесть постепенно проходила, и с каждой минутой он чувствовал себя все лучше. Жара на дворе спала, а из сада доносилось мелодичное стрекотание кузнечиков и отголоски играющего по соседству радио. Снова он ощутил себя счастливым. События войны показались вдруг отдаленными и малозначительными. Пока они ему ничем не угрожали, а что касается будущего, то он уже решил, как обезопасить Гертруду и детей, и это придавало ему уверенность в том, что жизнь их сложится благополучно.
— Поедим тут? — спросила Гертруда. — Или в столовой?..
— В столовой, моя дорогая, — сказал он сердечным тоном. — И желательно с бутылкой вина, если ты не против…
Гертруда внимательно посмотрела на него.
— Сегодня какой-то праздник?
— Почему ты спрашиваешь?
— Потому что в другое время ты вина не пьешь…
— Ты это заметила?
— Это нетрудно — изучить твои привычки.
— Сегодня я отступлю от них…
— Что случилось?
— Ничего, — сказал он. — Радуюсь, что я дома. И считаю, что необязательно пить вино только по каким-то особенным поводам.
— Как ты к этому пришел?
— К чему?
— Дня два тому назад тебе бы даже в голову не пришла такая идея — насчет обеда с вином, — сказала Гертруда с иронией. — Ты становишься расточительным…
