Золотой ребенок Тосканы - Боуэн Риз
Ренцо сел рядом со мной. Какое-то время мы оба молчали.
— Сегодня ты спас мне жизнь, — произнесла я наконец. — Спасибо. И несмотря ни на что, мне жаль твоего отца.
Он кивнул, с трудом сдерживая всхлип.
— Каким бы он ни был, я считал его своим отцом, и он был добр ко мне. Конечно, я буду тосковать по нему, но я ничего не знал, ничего, понимаешь? Нет, я понимал, что его дела не были кристально чистыми. Я знал, что он мог и надавить, чтобы получить то, что ему надо. Но что он был предателем и убийцей? Нет. Никогда.
Он отер слезу, которая текла по щеке, и глубоко вздохнул.
— И я подозревал, что он имел отношение к смерти Джанни. Я не знаю, совершил ли он убийство сам или поручил это кому-то из своих людей. Но на следующее утро, когда я увидел его за завтраком, он выглядел довольным. Как будто гора упала с его плеч.
Я протянула руку и положила ему на плечо.
— Ты представить себе не можешь, как я рада, что ты в этом не участвовал. Все это время я ужасно боялась, что ты обо всем знал или даже был его сообщником.
— Так вот что ты обо мне думала?!
— Пока не узнала правду. Когда ты бросился к нему и попытался вырвать пистолет из его руки, я поняла, что ошибалась.
Мы обернулись, услышав приближающиеся шаги. Служанка вошла с подносом, на котором стояли бутылка вина, стаканы и непременное блюдо с оливками. Она поставила все это на столик перед нами и отступила, не проронив ни слова.
— Она еще не знает, — пробормотал Ренцо. — У меня не хватило духу ей сказать. Она преклонялась перед моим отцом. — Он сделал паузу. — Отец всегда был добр к своим работникам. Для них это будет большая потеря. — Он налил мне вина. — А нам не помешает немного подлечить свои нервы, да?
Честно говоря, мне не хотелось ничего пить или есть. Живот свело. Через некоторое время я повернулась к Ренцо.
— Когда начнется дознание, что ты им скажешь? — задала я вопрос.
— Ты имеешь в виду, следует ли обнародовать правду о моем отце?
— Да. Об этом. Собираешься ли ты рассказать им, что он был причастен к гибели многих людей, к смерти Джанни и чуть не убил меня?
Ренцо сглотнул:
— Думаю, я обязан это сделать.
— Смерть Джанни связана с его преступными действиями, не так ли? И никто не знает, что партизаны были преданы и это привело к их расстрелу.
Ренцо выглядел настороженно.
— Ты хочешь сказать, что я могу кое-что скрыть?
— Тебе решать. Ты говоришь, что твоего отца любили его работники, уважали в городе. А может быть, именно эти воспоминания и стоило бы сохранить?
— Я должен подумать об этом, — произнес он. — Конечно, мы могли бы сказать, что он просто последовал за нами, и его накрыл оползень. Но ведь твой англичанин прибежал к ним с воплями о человеке с пистолетом.
— Мой англичанин был в панике, и его слова неправильно поняли.
Ренцо вздохнул:
— Я думаю, что правда должна раскрыться, какой бы горькой она ни была для меня. Слишком много людей пострадало из-за отца.
— Ты хороший человек, Ренцо. Я рада, что встретила тебя, — сказал я.
На его лице появилось беспокойство.
— Ты же не уедешь прямо сейчас, а?
Я улыбнулась ему.
— Как я уже сказала Найджелу, меня могут попросить дать показания на следствии, и кто знает, сколько это займет времени? Во всяком случае, достаточно, чтобы научиться делать рагу Паолы.
Ренцо улыбнулся в ответ. И тут его лицо озарила какая-то мысль.
— Зато теперь мы знаем, что Козимо не предавал мою мать. Он любил ее. И наверняка никто из наших ее не выдавал. Может быть, немец, который жил у нас в доме, просто увидел, как она раз за разом поднимается на холм, и решил выследить ее.
— Да, — кивнула я. — Скорее всего, так и случилось. И немцы пришли за ними обоими. Моему отцу удалось бежать, но кто знает, что случилось с твоей матерью? Как ты думаешь, есть шанс узнать что-нибудь спустя столько лет? Может, обратиться в архивы?
— По всей видимости, ее расстреляли. Я все время чувствовал сердцем, что ее больше нет. — Он глубоко вздохнул. — Если бы только ту повозку пригнали немного раньше… Если бы только они могли уйти…
— Тогда они поженились бы, и я не появилась бы на свет, — ввернула я. — И не сидела бы сейчас здесь с тобой.
— Ну, хотя бы что-то хорошее все-таки произошло, — ответил он.
Глава 40
ХЬЮГО
Начало 1945 года
Хьюго открыл глаза, когда что-то мягко коснулось его щеки. Над ним стояла молодая женщина с темными волосами и миловидным лицом.
— София… — прошептал он.
— Меня зовут Анна, — сказала она по-английски. — Наконец-то вы очнулись. Это хорошие новости.
— Где я? — Он окинул взглядом белый потолок и белую занавеску вокруг своей кровати.
— Вы находитесь в больнице недалеко от Рима.
— Как я сюда попал?
— Вы — везунчик. Вас нашли на дороге во время американского наступления на Флоренцию. Одному богу известно, как долго вы там пролежали. Сначала вас сочли покойником, но потом нащупали пульс и отправили в тыл, в полевой госпиталь. Сюда вас перевели спустя несколько дней, когда ваше состояние стабилизировалось. Вы были в коме в течение нескольких недель. Травма головы, коллапс легкого и настоящая каша из костей в ноге. Да, я бы сказала, вам крупно повезло, что вы живы.
Он попытался пошевелиться и обнаружил, что не может и пальцем двинуть.
— Мне нужно, чтобы кто-нибудь помог написать мне письмо.
Она коснулась его плеча.
— Всему свое время.
— А вы не скажете, союзники заняли район к северу от Лукки?
— Я не знаю точно, где именно теперь проходит линия фронта. Все, что мне известно, это то, что мы неуклонно продвигаемся вперед, а немцы вовсю отступают. Но может оказаться, что горные районы еще не освобождены. Там пока слишком много снега.
— Мне нужно знать, что с деревней Сан-Сальваторе, — сказал он. — Я хочу удостовериться, что она в безопасности.
— Я попробую разузнать. — Она улыбнулась ему. — Теперь отдыхайте. Попозже я принесу вам попить.
— Виски с содовой, пожалуйста, — усмехнулся он.
Она рассмеялась:
— Это если повезет.
Она вернулась спустя некоторое время.
— Деревня, о которой вы спрашивали, все еще находится на территории, где идут бои. Она расположена слишком близко к немецкой линии обороны.
— Значит, туда невозможно отправить письмо?
— Боюсь, что нет. Но все надеются, что война вот-вот закончится, по крайней мере в Италии. И если повезет и вы пойдете на поправку, то сможете уехать домой. Вы же постараетесь, а?
Он попытался улыбнуться.
На следующий день к нему подошел американский военный хирург.
— Я старался исправить все, насколько это было возможно, — сказал он, — но ваша нога в отвратительном состоянии. Я так понимаю, это старая рана, которая плохо зажила. Ее придется прооперировать, чтобы удалить осколки костей, и, может быть, сломать заново, чтобы кость срослась правильно. Конечно, лучше будет сделать это в британской больнице, а не здесь. То есть весь вопрос в том, как быстро придет корабль, который сможет доставить вас домой.
Хьюго становился крепче с каждым днем. Ему разрешили сидеть, потом ходить на костылях. Он написал письмо домой — отцу, жене и сыну. Ежедневно он узнавал новости о боевых действиях на фронте и спрашивал, находится ли район к северу от Лукки в руках союзников, но ответы всегда были неопределенными.
Он хотел написать Софии, но не рискнул. Если в ее районе находятся немцы и она получит письмо от английского пилота, это может означать смертный приговор. И поэтому он с нетерпением ожидал хотя бы каких-нибудь перемен.
В середине февраля его отвезли в порт Чивитавеккья и посадили на английский корабль, направлявшийся в Портсмут. Путешествие было долгим и утомительным: им пришлось уклоняться от вражеских кораблей, а затем сражаться с бурей в Бискайском заливе.
