Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2011)
И отсутствие материального выражения, и неротируемый состав координаторского совета делают премию камерной. Но при этом она, учитывая историю журнала «Новый мир», как кажется, ставит перед собой амбициозную задачу — и не вполне ясно, насколько с ней справляется. «НМ» составляет свою антологию русской поэзии из проверенного капитала. Но возможно ли на ее основе получить представление о современной русской поэзии? На мой взгляд, нет. Метафора «вершин», «высших достижений» плохо сочетается с центристской направленностью. Опасность такого подхода признает и один из членов координаторского совета Владимир Губайловский. Говоря о редакционной политике «НМ», в своей «Автобиографии в произвольной форме» он не без иронии пишет: «Желание держаться литературного норматива и до известной степени его определять чревато не только приятными признаниями и солидным авторитетом, но и определенной сухостью стиля. Журнал, сознательно ориентируясь на норматив, — не имеет права на риск, на эксперимент. Почти не имеет. Нужно брать проверенные, обкатанные, не слишком провокационные тексты. Но, страхуясь от провалов, приходится срезать и вершины, особенно если они растут вкривь и вкось. А ведь самые блестящие вещи как раз так и растут» [19] . Тон этого замечания можно отнести и к «Anthologia» — это будет огрублением, потому что внутри «традиции», как демонстрируют лауреаты премии, неизбежны новации. Но, во-первых, тех, кто на новации способен, не так уж много. Во-вторых, не ясно, какое отношение к заслугам авторов имеет журнал.
Можно поставить вопрос: репрезентативны ли другие премии? Скажем, за годы существования премии Андрея Белого ее лауреатами в поэтической номинации стали представители всех значительных русских направлений второй половины XX века, включая метареалистов, концептуалистов и авторов визуальной поэзии. Но «Андрей Белый» существует 32 года, а «Anthologia» — только 7 лет; кроме того, изначальным условием «Андрея Белого» была неподцензурность: в советское время ее не мог бы получить, например, Олег Чухонцев. Однако трудно не признать, что состав лауреатов премии Андрея Белого пока что принципиально более разнообразен, чем у «Anthologia». Другая премия, сравнения с которой напрашиваются, — «Московский счет», где вышедшие за год сборники номинируют и оценивают более двухсот поэтов, представляющих разные поколения и эстетики. Состав ее лауреатов разнороднее «антологического» круга (в частности, среди них — Елена Фанайлова и Дмитрий Кузьмин, не самые «новомирские» авторы). Но необходимо отметить, что в четырех случаях — с Амелиным, Галиной, Ермаковой и Гандлевским — «Московский счет» и «Anthologia» совпали; Херсонский, Павлова и Ватутина также были отмечены специальной премией «Московского счета». Как раз это говорит о том, что выбор «Anthologia» — не редакционный вкусовой произвол, а отображение более широкого консенсуса.
Тем не менее, если бы мне предложили назвать лучшие поэтические книги 2010 года, среди них оказалась бы книга Андрея Сен-Сенькова «Бог, страдающий астрофилией», а ее сложно представить себе рядом со сборниками и подборками, названными выше. Легче вместить в этот контекст, например, новый сборник Марии Степановой, где «НМ» мог бы заинтересоваться плодотворным совмещением лирики и эпоса, — но и это кажется маловероятным. Состав новомирских лауреатов подошел бы «капитальной» премии «Поэт» (собственно, и здесь совпадают четверо призеров).
Конечно, ситуацию можно скорректировать, введя, условно говоря, номинацию для молодых, — но «молодые» часто не так уж молоды, и такая постановка вопроса выглядела бы некорректной по отношению и к ним, и ко всем остальным (то же самое — с гипотетическими номинациями «Прорыв», «Авангард» и т. п.). Более подходящим решением было бы простое, без дополнительных институций, присуждение «Anthologia» поэту-авангардисту, активно экспериментирующему с языком и формой (увы, от нас уже ушли Пригов, Анна Альчук, Вс. Некрасов). «Новый мир» не только показал бы этим свое внимание к разным ветвям русской поэзии, но и подчеркнул их значительность — отдельно и в соотнесении друг с другом. Все предприятие от этого бы выиграло.
Постсоветский премиальный процесс, как ему и полагалось, сразу стал сюжетно занимательным. Всякая премия — до известной степени стечение обстоятельств, и она скучна, если предсказуема, — вот почему не хочется давать прогнозов. «Anthologia» не задействовала еще множества приемов, делающих премию увлекательной, — повторного лауреатства, награждения почти никому не известного автора, откровенно полемичного выбора и прочих подобных вещей. Хорошо, когда за премией хочется следить. И было бы хорошо, если бы дальнейшие решения совета «Anthologia» оказывались по-разному — когда сразу, а когда по прошествии лет — очевидными — и иногда удивляли.
«Мы вас предупреждали»
«МЫ ВАС ПРЕДУПРЕЖДАЛИ»
М а р и а н н а Г е й д е. Бальзамины выжидают. М., «Русский Гулливер», 2010, 318 стр. (Окна «Русского Гулливера»)
Mарианна Гейде достаточно известна и как поэт, и как прозаик; едва ли имеет смысл спорить о том, что для этого автора более важно — поэзия или проза. Хотя различные премии [1] затронули именно Гейде-поэта, нельзя считать это недостатком Гейде-прозаика; в последнее время в Живом Журнале даже высказываются опасения, что проза «перевесит» стихи. И связано это с появлением новой книги.
Первая книга прозы «Мертвецкий фонарь» («Новое литературное обозрение», 2007) сразу обратила на себя внимание читателей и критиков. К тому времени уже было понятно, что проза Гейде — самодостаточное явление, не подпадающее под ярлыки «проза поэта» или «проза философа». Особенности этого феномена связаны с трудностями жанрового определения. Так, Сергей Костырко охарактеризовал книгу «Мертвецкий фонарь» следующим образом: «Собрание короткой и не слишком короткой прозы, с жанровым определением которой могут возникнуть сложности, так как тексты эти мало напоминают классические образчики рассказа или повести» [2] .
Не меньшей проблемой стал поиск предшественников. В предисловии к книге «Мертвецкий фонарь» Андрей Левкин упоминал Жерара де Нерваля и Антонена Арто: они «уже ближе к предмету разговора» [3] .
Анатолий Рясов, не полемизируя с Андреем Левкиным, проводил иные параллели: «…уже первые строчки открывающего сборник рассказа невольно отсылают к той литературной ветви, которую вошло в обычай называть „прустовской”. Это не самое удачное в силу своей однозначности определение в данном контексте используется скорее как условная точка отсчета для дискурса, включающего столь разных авторов, как, например, Бруно Шульц, Натали Саррот, Ален Роб-Грийе, Жан Жене и даже Габриэль Витткоп». Обращаясь к русской литературе, Рясов указал на тему «ускользающей реальности», связывающую прозу Гейде с художественным пространством, «границы которого были определены, наверное, романами Саши Соколова, а в дальнейшем очерчены прозой Асара Эппеля и Николая Кононова» [4] .
Вторая книга Марианны Гейде, «Бальзамины выжидают», при всех своих отличиях от первой, скорее усложнила общую картину. Некоторые тексты действительно подходят под жанровое определение рассказа, другие ближе к эссе, третьи — «короткие рассказы», «короткая проза». Стремление к сокращению объема текста, появившееся во второй книге (зачатки подобной минимизации были уже в первой книге, в последнем разделе, «Извлечения из Интернет-дневника», — но там это было обусловлено формой «записи в блоге», подразумевающей некоторое ограничение объема, необходимое для того, чтобы читатель не тратил усилие на манипуляцию с колесиком мышки), при всех особенностях прозы Гейде вызывает ассоциации с огромным числом авторов и литературных произведений, от классиков до современников — от «Стихотворений в прозе» Тургенева до прозы того же Андрея Левкина или Александра Уланова, написавшего предисловие к книге «Бальзамины выжидают».
Первая книга прозы Гейде презентовалась как «соединение экстремального дневника и его самокритики» с «метафизическим бунтом» [5] . О второй читаем в послесловии Олега Дарка: «...это „книга эксцессов”. То есть чудес» [6] .
Не споря с вышеприведенными характеристиками, отметим, что вторая книга существенно отличается от первой. Не то чтобы в книге «Бальзамины выжидают» нельзя узнать стиль автора «Мертвецкого фонаря» — нет, «почерк» Гейде, конечно, узнаваем, и во второй книге сохраняется особенное внимание ко всему, что находится на границе человеческого восприятия и понимания, и к тому, что за границей, — тем иным «агрегатным состояниям» [7] .
