Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2011)
Первая книга прозы Гейде презентовалась как «соединение экстремального дневника и его самокритики» с «метафизическим бунтом» [5] . О второй читаем в послесловии Олега Дарка: «...это „книга эксцессов”. То есть чудес» [6] .
Не споря с вышеприведенными характеристиками, отметим, что вторая книга существенно отличается от первой. Не то чтобы в книге «Бальзамины выжидают» нельзя узнать стиль автора «Мертвецкого фонаря» — нет, «почерк» Гейде, конечно, узнаваем, и во второй книге сохраняется особенное внимание ко всему, что находится на границе человеческого восприятия и понимания, и к тому, что за границей, — тем иным «агрегатным состояниям» [7] .
Однако во второй книге происходит поворот от самоанализа и рефлексии, имевших большое значение для многих текстов «Мертвецкого фонаря», к созерцанию, описанию и объяснению. В «Мертвецком фонаре» автор был обращен «в себя», к себе, вовнутрь. В новой книге — вовне, «в мир» (реальный, видоизмененный или выдуманный).
Соответственно содержанию изменилась и форма: практически исчезает «поток сознания», текст — логически связанный (хотя логика связи далеко не всегда проста), сокращается объем — и текст как бы «кристаллизуется», приобретая четкие, хотя иногда и причудливые очертания.
Автор будто стал… более скрытным. Среди опасностей, подстерегающих Гейде, Александр Уланов отметил в том числе и «риск растворения в мире, потери своей индивидуальности» [8] . Даже в рассказе «Безответственная романтизация измененных состояний» Гейде, описывая изменения в сознании пьяного человека, избегает первого лица единственного числа, используя инфинитив, множественное число и второе лицо («наблюдать медленное преображение предметов», «тот воздух, который мы видим, наполняется остаточными образами», «вы просыпаетесь от жажды или не просыпаетесь вовсе» и т. п.).
Микрокосм против макрокосма.
Автор находит в мире существующем страшное и необычное — те самые «чудеса» — и рассказывает о них, нередко преобразовывая фактыпо своему усмотрению. На основе чудес наличного мира конструируется новый, граница между реальным и выдуманным едва различима — да и нужно ли ее видеть? Для читателя не так важно, что тератомы [9] существуют, а бракованные русалки (впрочем, как и не бракованные) — нет. «Чудеса» под пристальным взглядом автора становятся органичной частью мира — так, что в какой-то момент перестаешь воспринимать их как чудеса, начинаешь искать в книге объяснение мироустройства, и тогда уже окружающая действительность отходит на второй план, представляясь декорацией. «Я уже во все поверю», — пишет в послесловии Олег Дарк [10] .
Помните, как в «Племяннике чародея» Клайва Льюиса его герои, дети — Дигори и Полли, попадают в другие миры через пруды в Лесу-между-мирами? Открыть книгу Гейде — это как нырнуть в такой пруд: лучше быть готовым ко всему. «Можете встать и уйти. Можете вообще не приходить. Мы вас предупреждали» — эта цитата из короткого текста под названием «В темноте» могла бы стать эпиграфом ко всей книге. Можно оказаться где угодно — от пляжей Кипра (Гейде достаточно только взглянуть на карту) до «влажной земли отверженных», где хоронят уродцев; от мифов Древней Греции («Тиресий и змеи», «Теофил и Гиппарх») до школы, в которой «мифы Древней Греции» появляются уже в виде оклеенной газетой «Скандалы» бутафорской головы Минотавра («Очень плохо, хуже некуда»).
Можно встретить кого угодно. Миры Гейде населены животными, насекомыми, рыбами, растениями: мышь, лошадь, макака, черепаха, хамелеон, лягушка, спрут, жужелица, скорпион, муравей, сом, карпы, бальзамины, бересклет и т. д. и т. п. «Это книга природы: растений, и рыб (вообще обитателей моря), и зверей. (И „книга детей”, конечно, тоже.) Более всего напоминает древнерусский „Физиолог” или средневековые „Бестиарии”. <…> Как и пристало средневековой традиции описаний, реальное и фантазийное соседствуют и перемешиваются до полной неразличимости», — справедливо отмечает в послесловии Олег Дарк [11] .
Внимание Гейде к детям как к одному из проявлений чудесного лишено умиления, но не лишено удивления. Из всего происходящего с человеком два изменения кажутся загадочными: превращение ребенка в «то, чего на свете скучнее не выдумаешь: взрослого человека», и превращение человека в труп.
Красота увядания, ветхости, старения, смерти: «Сидит старуха как плод, выставленный на солнце, которое умягчит его, усладит его, так, что стоит пальцами раздвинуть половины плода, и мякоть сама распадется надвое» («Мышь говорит старухе»); «Можно двигать в ней пальцами, и она будет как живая. Но всё, на что она способна, это несколько примитивных движений» («Маленькая ветхая девочка бредет через пашню»); «В гробу лежит жужелица. Мы не видим ее лица. Наша печаль сладка» («Дети хоронят жужелицу»). Исчезновение богов знаменует старость мира: «После боги то ли умерли, то ли превратились в камни, то ли впали в анабиоз» («О смехе богов»).
Гейде нередко обращается к теме смерти и мира мертвых. О последнем рассказывается как о давно знакомой территории: «Наивные смертные полагают, что отыскать мертвого в царстве мертвых так же легко или, во всяком случае, так же тяжело, как живого на земле. Разумеется, не так же, но на несколько порядков сложнее» («Записки из царства мертвых»). При этом автор будто пытается успокоить, примирить читателя с неизбежностью смерти: «...умереть означает не более чем изменить агрегатное состояние» («Снег»); «Возможно, смерть — та же соль. Нет, не та. Вот эта» («Пророк»); «…втайне мы испытываем зависть к трупу» («О мертвецах»). В отношении к смерти заключается еще одно немаловажное различие между двумя книгами прозы Гейде: в «Мертвецком фонаре» страх смерти был ощутим, он появлялся в первом же рассказе («Эвтаназия»), отношение к прекращению земного существования было слишком «человеческим», личностным; в книге «Бальзамины выжидают» о смерти пишет будто и не человек, а некто из другого мира (сверхчеловек? демон?).
В предисловии к книге «Мертвецкий фонарь» Андрей Левкин наметил несколько возможных стратегий развития Гейде-прозаика, основываясь на том, что книга пребывает «на границе», в том числе, «описывать оттуда то, что не там, привлекая опыт, полученный там» [12] . Не это ли мы наблюдаем во второй книге?
Особый взгляд автора — с иной точки зрения, «не от мира сего» — то, что объединяет тексты, собранные в книгу.
Елена Горшкова
[1] «Дебют» (2003), Малая премия «Московский счет» за дебютную книгу (2006), молодежный «Триумф» (2006), «Стружские мосты» за лучшую первую книгу стихов международного поэтического фестиваля «Стружские вечера поэзии» (2006).
[2] К о с т ы р к о С е р г е й. Книги. — «Новый мир», 2007, № 9 <http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2007/9/kn22.html> .
[3] Л е в к и н А н д р е й. Стратегии неприменимы. Предисловие. — В кн: М а р и а н н а Г е й д е. Мертвецкий фонарь. М., «НЛО», 2007, стр. 6.
[4] Р я с о в А н а т о л и й. «Мертвецкий фонарь»: язык как возвращение к смыслу. <http://textonly.ru/case/?issue=26&article=27436> .
[5] <http://www.ozon.ru/context/detail/id/3391945> .
[6] Д а р к О л е г. Пришельцы. Послесловие. — В кн.: М а р и а н н а Г е й д е. Бальзамины выжидают. М., «Русский Гулливер», 2010, стр. 303.
[7] Л е в к и н А н д р е й. Стратегии неприменимы. Предисловие. — В кн.: М а р и а н н а Г е й д е. Мертвецкий фонарь, стр. 9.
[8] У л а н о в А л е к с а н д р. Полынь и ваниль. Предисловие. — В кн.: М а р и а н н а Г е й д е. Бальзамины выжидают, стр. 6.
[9] Тератомы — опухоли, состоящие из нескольких органоподобных образований мышц, костей, зубов, волос (Брокгауз).
[10] Д а р к О л е г. Пришельцы. Послесловие. — В кн.: М а р и а н н а Г е й д е. Бальзамины выжидают, стр. 303.
[11] Д а р к О л е г. Пришельцы. Послесловие. — В кн.: М а р и а н н а Г е й д е. Бальзамины выжидают, стр. 302.
[12] А н д р е й Л е в к и н. Стратегии неприменимы. Предисловие. — В кн.: М а р и а н н а Г е й д е. Мертвецкий фонарь, стр. 10.
Эсхатология шашлычной колбаски
ЭСХАТОЛОГИЯ ШАШЛЫЧНОЙ КОЛБАСКИ
Ю л и й Г у г о л е в. Естественный отбор. Стихи. М., «Новое литературное обозрение», 2010, 136 стр.
