Лаура Хилленбранд - Фаворит. Американская легенда
Чарльз и Марсела Ховард были взвинчены до предела. Марсела спала с молитвенными четками на подушке и каждое утро посещала мессу. Они с Чарльзом не отходили от конюшен. За несколько дней до скачки над ипподромом разразилась внезапная гроза. Чарльз и Марсела стояли и смотрели, как молнии раскалывают небо над Мэрилендом. Гроза стихла, тучи рассеялись, и трек залил солнечный свет. Марсела посчитала это добрым знаком. Она прошептала строки из стихотворения:
Стих ураган, и прочь гроза умчалась.Смотри, как солнце нам заулыбалось.
«Да, – пробормотал Чарльз, – но трек все еще слишком тяжелый для Сухаря».
Все собрались в офисе ипподрома, чтобы разыграть позиции на старте. Оба владельца хотели, чтобы им досталась дорожка ближе к внутреннему ограждению поля, – если лошади удастся на ней закрепиться, это гарантирует сокращение пути вокруг трека. Если у внутренней бровки пойдет Сухарь, у него может появиться слабенький шанс. Если же это место достанется Адмиралу, забег закончится, даже не начавшись.
Место у внутренней бровки досталось Адмиралу.
Для Полларда дни были наполнены горькой радостью. Давид Александер проводил с ним все свое свободное время и заметил, что Поллард оживлен и весел. Он был влюблен, пытался снова ходить, к тому же ему сообщили, что в начале ноября он сможет выйти из больницы. Помолвка вернула ему былой оптимизм, и Ред был уверен, что снова сможет сесть в седло, хотя одного взгляда на его отощавшее тело, острыми углами выпиравшее из-под простыней, хватало, чтобы думать об обратном. Рыжий снова принялся за свои розыгрыши, заставив коллег носиться по всему Бостону в поисках несуществующих «носков из шерсти быка»{436}. Александер никак не мог настроить его на серьезный лад. «Джордж, – сказал ему Поллард, – конечно, как всегда, все испортит и постарается проиграть на нос. Но даже Джордж не настолько плох, чтобы заставить Сухаря проиграть в этом забеге»{437}.
Но когда Ред это говорил, его душевная боль проступала сквозь маску оптимизма. «Может, я льщу себе, а может, и нет, но нет никого, кто мог бы скакать на нем так, как это делаю я, – говорил он. – И я не могу объяснить тебе почему. Я просто знаю как, и он хочет бежать для меня. Я понимаю это с первого момента, как перебрасываю ногу через седло, – будь то утром или вечером. Какое-то время назад казалось, что я выйду отсюда только на костылях и уже никогда не смогу без них обходиться. Но даже на костылях я мог бы скакать на нем{438}. Может, я не смог бы скакать на другой лошади, но я по-прежнему мог бы скакать на Сухаре – лишь бы кто-нибудь помог мне на него взобраться».
Прежде чем Александер и Поллард расстались, Рыжий предсказал, что Сухарь победит, он обойдет соперника на четыре корпуса{439}.
В лагере Адмирала все были по-прежнему абсолютно уверены в победе. Конвей постепенно тренировал выносливость жеребца. Каждый день он, облокотившись на ограждение, наблюдал за оригинальными упражнениями Сухаря и следил за его движениями, не произнося ни слова. Потом возвращался к Адмиралу. Все служащие конюшни Риддла знали, что Смит пытается добиться от Сухаря быстрого старта, но сама мысль, что какая-то лошадь в состоянии перегнать Адмирала на старте, казалась невообразимой. «Не думаю, что Сухарь доставит ему хлопот, – сказал жокей Адмирала Куртсингер. – И мне плевать, если Вульф попытается заставить свою лошадь догнать нас. Адмирал обойдет Сухаря по всем статьям».
В конюшне Ховарда всех устраивало, что противники так думают. Они по-прежнему старались держать свою стратегию в секрете{440}. Смит лишь несколько раз проворчал, что у Сухаря неплохая скорость. А когда Марселу спросили, будет ли Адмирал задавать темп скачки, она уклончиво ответила: «Это зависит от того, сможет ли он обогнать Сухаря на первых фарлонгах. Может, ему это не удастся». Поллард пошел дальше всех и вовсе солгал репортерам, сказав, что стратегия такова, что Сухарь уступит лидерство Адмиралу, а потом постарается обогнать его на финишной прямой. Александер, после того как стал свидетелем обсуждения скачки между Вульфом и Поллардом, попросил разрешения напечатать информацию, что Сухарь обгонит Адмирала на старте. Оба жокея согласились, только просили не цитировать их напрямую. «Оба понимали, – писал Александер позже, – что окружение Адмирала не обратит внимания на пустые мечты простого газетчика». Поэтому он опубликовал свой прогноз. Единственное, чего Александер добился, – это дружного смеха в ложе для прессы.
Этот смех разозлил Ховарда. За день до скачки, когда все тренировки были позади, он решил, что не будет вреда, если люди узнают его точку зрения. Сидя в клубе Пимлико в окружении репортеров, Ховард прямо заявил: «Адмирал не перегонит Сухаря, не переиграет и не победит»{441}. Наступила неловкая тишина. Кто-то вежливо сменил тему.
Позже в тот же день Вульф получил телеграмму от Полларда: «Есть верный способ Сухарю победить. Ты должен скакать на Адмирале»{442}.
В тот день по всей стране в почтовые ящики всех журналистов стали приходить бюллетени относительно почетных званий в скачках чистокровок, присуждаемых по окончании года. Журналисты собрали их воедино, оставив графу «Лошадь года» пустой. Они подождут и заполнят ее во вторник вечером.
В тот вечер Балтимор сверкал и гремел бурными вечеринками перед скачками. Фанаты распевали «Мэриленд, мой Мэриленд», когда шли мимо ипподрома, на который им предстояло прийти на следующий день. А за закрытыми воротами ипподрома все было тихо. Одинокая фигура двигалась по грунтовому покрытию трека, сжимая в руке фонарь. Это был Вульф. Трек не полностью подсох, и он беспокоился, что Сухарю придется сражаться с влажным покрытием. «Сухарю нравится слышать цокот собственных копыт», – объяснял сам себе Вульф. Жокей петлял вперед и назад, поводил фонарем из стороны в сторону, выискивая самую сухую и твердую беговую дорожку.
В начале финишной прямой Вульф остановился, пробуя покрытие ногой, и нащупал более твердую полоску, отпечаток колеса трактора, который недавно проехал по треку{443}. След скрыли, вспушив грунт бороной. Пройдя по всему треку, Вульф выяснил, что этот след идет вокруг всего овала ипподрома, в нескольких футах от внутренней бровки.
Он понял, что нужно сделать завтра днем, как только раздастся сигнал колокола к началу скачки. «Я сказал себе, – рассказывал он позже, – “Вульф, займи эту дорожку и иди строго по ней”». В кромешной тьме последней ночи октября 1938 года Джордж Вульф ходил вокруг ипподрома, пока не запомнил как следует эту дорожку следов трактора. После этого он покинул трек. «Я заучил ее, – сказал он позднее, – как пилот самолета заучивает частоту радиомаяка».
Глава 19
Вторая гражданская война
Середина величайшей, по мнению многих, скачки в истории. Сухарь и Адмирал поворачивают с противоположной прямой и несутся к финишу. 1 ноября 1938 года
(© Bettmann / Corbis)
В восемь утра первого ноября 1938 года небо над ипподромом было затянуто полупрозрачными облаками. Председатель Комитета конного спорта Мэриленда Чарльз Спенсер вышел на бурый овал ипподрома Пимлико. Сунув руки в карманы серого пальто, Спенсер обошел весь трек, переворачивая опавшие листья{444}. Лошади галопом проносились мимо него. Вандербильт стоял в круге победителя и ждал окончательного вердикта. Вдоль всего трека виднелись любопытные лица зрителей, чьи глаза были устремлены на Спенсера. Риддл и Ховард договорились, что мнение председателя Комитета станет решающим в определении состояния трека. Скачка состоится только при условии, что он будет сухим. Пока состояние трека вызывало некоторые сомнения. Как еще вечером заметил Вульф, лившие целую неделю дожди пропитали грунтовое покрытие дорожки. Но несколько дней свежего осеннего ветра и напряженная работа служащих Вандербильта хорошо просушили ипподром.
Восьмидесятитрехлетний Спенсер остановился у круга победителя, поднял глаза на Вандербильта и кивнул. Потом повернулся к микрофону, откашлялся и сказал: «По моему мнению, сегодня днем трек будет достаточно сухим для соревнований. Скачка состоится».
Словно желая присоединиться к эмоциям присутствующих, солнце выглянуло из-за туч, ласково согревая кутающихся от холода людей. Пальто тут же были сняты, и все спешно разошлись по своим делам. Вандербильт вышел на трек с ведром – он решил снять нервное напряжение, убирая камни и комья глины с дорожек. Марсела Ховард уехала на традиционный ленч перед скачкой, где она исполняла роль хозяйки. Один из друзей преподнес ей в подарок подвижного, как ртуть, щенка далматинца. Щенка назвали Матч в честь знаменательного события и отослали на конюшню – в компанию к Покателю и Сильверу, сторожу Сухаря. На ипподром в офис секретаря пришла телеграмма для Ховарда: «Пожалуйста, поставьте за меня 200 долларов. Наша лошадь победит в пять корпусов. Поллард»{445}. Ховард сделал ставку, как просил Рыжий, и от себя добавил еще 25 тысяч{446}.
