Василий Алексеев - Невидимая Россия
Прежде чем идти по адресу, указанному в повестке, Павел зашел в свой военкомат и показал повестку дежурному. Дежурный был краснощекий сержант с безмятежным толстым лицом.
— Ерунда, — сказал он, — чего-нибудь перепутали, можете не ходить.
Проходивший мимо военный на минуту остановился и, бросив испытующий взгляд на желтоватую открытку, посоветовал:
— Обратитесь к начальнику первой части.
Начальник первой части, прочтя повестку, сказал подчеркнуто небрежным тоном, не глядя Павлу в глаза:
— На всякий случай сходите, может быть, какой-нибудь материал на вас пришел.
Пока Павел ехал в трамвае, перед его глазами пронеслись картины предыдущих посещений военкомата — все они были необыкновенно однообразны. Павел приходил и поражался пустотой и запущенностью здания. Показывал в дверях дежурному очередную повестку. Дежурил внизу, обычно, кто-нибудь из только что призванных на очередной сбор. Он смотрел равнодушно на почтовую открытку и кивал в сторону ветхой деревянной лестницы — «наверх». Наверху Павел входил в большую низкую комнату, заставленную столами, с несколькими маленькими окошечками в соседнее помещение, где находилась канцелярия. Обычно в приемной уже сидело человек тридцать-сорок молодых мужчин тридцати лет и выше. Молча, подозрительно поглядывая друг на друга, они заполняли анкеты. Из маленького окошечка Павлу протягивали анкету и лист бумаги. «Напишите краткую биографию», — наставительно говорил грубый голос. Павел садился и в четверть часа справлялся с анкетой и биографией. Странность его положения состояла в том, что в военном комиссариате он не скрывал судимости. Почему при советской любви ко всяким проверкам, военкомат не сверялся с милицией — Павлу было совершенно непонятно. Очевидно, никому не приходило в голову, что человек, не скрывающий судимости в военкомате, может не сообщать о ней в милицию. Может быть, его считали секретным сотрудником НКВД.
Через четверть часа Павел опять шел к окошечку; обычно редко кто из торжественно склонявшихся над анкетами мужчин кончал за это время свою работу — они сидели, как шахматисты, сверяли написанное в анкете с заметками в записных книжках, вздыхали, курили и о чем-то сосредоточенно думали. Это всё были люди хорошо одетые, в пальто с массивными подложенными плечами, с кожаными портфелями, в фетровых шляпах или каракулевых шапках. Неужели у них положение еще запутаннее моего? — удивлялся Павел. Через окно он видел, как ловкие руки работника военкомата брали папку с его делом, подкладывали новые бумаги к старым и сверяли серию ранее написанных биографий с вновь переданной.
— Вы были судимы по статье 58? — спрашивал ледяной голос.
— Да, и освобожден, как ударник. Последнюю часть фразы Павел произносил с особым ударением, но небрежно, как бы вкользь давая понять, что у него есть особые основания жить в столице. — Дело идет о трехмесячном сборе, — неуверенно говорил голос.
— Знаете, если бы можно было в следующий раз, — спокойно отвечал Павел, — у меня сейчас особенно важная работа в редакции.
— Хорошо, мы вас вызовем потом, — с облегчением говорил работник военкомата. Он явно не знал, что делать с Павлом.
Теперь дело оборачивалось как-то иначе.
Грязное здание чужого военкомата выглядело неуютно и враждебно. Когда Павел вошел, большинство служащих уже расходилось — хлопали двери, щелкали в замках ключи. Павел показал повестку одному из уходящих лейтенантов.
— А, знаю, — равнодушно ответил лейтенант, — товарищ Слонов вышел, он сейчас вернется… Подождите здесь.
Павел опустился на простую деревянную скамью приемной. Последние служащие ушли, стало тихо и пусто.
Скрипнула входная дверь, через приемную по направлению к двери с цифрой 2, написанной черной краской на притолоке, скользнула невзрачная фигура молодого человека в синем штатском пиджаке и серых поношенных брюках.
— Не вы товарищ Слонов? — спросил Павел, поднимаясь.
— Товарищ Истомин? — почти ласково спросил молодой человек, вынул из кармана ключ и открыл дверь. Комната № 2 оказалась приемным залом военкомата. Два стола, покрытые зеленым сукном, были поставлены в виде буквы «Т». Над столом висел плохо написанный портрет Сталина и литография с известной картины Герасимова, изображавшая маршала Ворошилова на фоне Кремля, верхом на рыжей лошади. Павел и тов. Слонов сели друг против друга на краю стола. Тов. Слонов поместился к окну, вежливо предложил Павлу место напротив. Лицо у товарища Слонова было толстое, глаза мутно-серые.
— Я — следователь НКВД — сухо сказал товарищ Слонов, из-под опущенных ресниц следя за эффектом своих слов.
— Очень приятно, — тоже сухо ответил Павел и прямо посмотрел на товарища Слонова.
— Мне надо записать ваши данные, — сказал товарищ Слонов и достал из портфеля лист белой бумаги.
Павел ответил на обычные вопросы о месте рождения, социальном происхождении, занятии родителей и т. д.
— Вы судились? — спросил товарищ Слонов, отрывая взгляд от бумаги и пристально смотря на Павла.
Отпираться было бессмысленно.
— Да, — ответил Павел, — за контрреволюцию, по статье 58.
— Значит, вы не имеете права жить в Москве.
— Возможно, я этого не знаю, — спокойно ответил Павел.
— Мне вас жаль, — ласково сказал товарищ Слонов, проникновенно глядя на Павла.
Будут вербовать в осведомители, — понял Павел, До моих дел не докопались, а интересуются кем-нибудь из знакомых.
— Я считаю, что был осужден по недоразумению, — сказал Павел. — Кроме того, я освобожден, как сверхударник. Если даже считать меня действительно виновным — я уже давно искупил свою вину.
— Очень хорошо, что вы ставите вопрос именно так, — еще более проникновенным голосом сказал товарищ Слонов. — Скажите, если бы вы узнали, что кто-нибудь что-либо замышляет против советской власти — сообщили бы вы об этом нам?
Всё идет по программе, — констатировал Павел.
— Следователь неопытный. Надо непременно узнать, кто их интересует…
— Конечно, — ответил он совершенно естественным голосом, продолжая глядеть в глаза собеседнику.
Товарищ Слонов взял из портфеля еще лист бумаги и стал писать протокол допроса.
Несмотря на опыт и умение быстро оценивать положение, не прерывая разговора и сохраняя непринужденно открытый взгляд, Павел почувствовал облегчение, когда следователь сам отвел глаза, занявшись протоколом.
Сейчас начнет перебирать мои ответы, — подумал Павел, — во что бы то ни стало нужно узнать, кто провалился.
— Итак, — небрежно продолжал беседу товарищ Слонов, — вы обязуетесь сообщать нам о всём виденном и слышанном.
— Нет, не обязуюсь, — спокойно ответил Павел.
— Как не обязуетесь? — покраснел товарищ Слонов, — если вы будете упорствовать, мы выбросим вас из Москвы!
— Видите, товарищ следователь, — Павел опять вперил в собеседника открытый простоватый взгляд, — видите, товарищ следователь, я уже один раз отсидел из-за всяких прохвостов и больше не хочу ни за кого отвечать.
— Ну и что же, — протянул товарищ Слонов, ничего еще не понимая и в то же время не снижая требовательного, властного тона.
— А то, что с меня хватит одного раза. Теперь, конечно, никаких знакомых не завожу и ни про кого ничего не знаю. Кроме того, я человек религиозный, — это теперь не в моде, — ну, и сижу себе дома.
— Очень хорошо, что религиозный, — вдруг обрадовался следователь, — и никаких новых знакомств мы от вас не потребуем.
Провалился Николай, — подумал с тоской Павел, — …однако, следователь совсем неопытный.
— Но что же вам тогда от меня надо? — непонимающе спросил Павел.
— К следующему разу вы напишите свою биографию и принесете характеристики знакомых.
Конечно, это Николай. Хорошо, что я религиозный — значит дело идет о подпольной церкви; «новых знакомств не потребуем», — значит это старый знакомый. — Достигнув намеченной цели, Павел немного успокоился и сразу почувствовал усталость…
— Биографию я могу написать и сейчас, а знакомых у меня нет, значит, и характеристик я писать не могу.
— Так ты нас обманываешь! — заорал товарищ Слонов не своим голосом, — захотел опять в концлагерь!
Всё по шаблону: не помогает ласка, начинает грозить, не помогают угрозы, начнет что-либо обещать, — равнодушно подумал Павел и ничего не ответил.
— Что же ты молчишь? — остановился следователь.
— А что же мне крик на весь военкомат поднимать, что ли? — ласково отозвался Павел.
На этот раз следователь вспылил по-настоящему: — Ну, постой, — бросил он зло и вышел в коридор. Павел слышал, как позвякивал набираемый телефон, затем товарищ Слонов некоторое время говорил тихо, так что нельзя было разобрать слов, а затем кончил разговор нормальным полным голосом:
