Эрвин Штриттматтер - Чудодей
— Надо сказать, что мы подходим друг другу, правда?
Станислаус благодарно прижал к себе ее локоть.
— Человек, какой он есть, такой уж и есть, — сказала Лилиан, — но знаешь, тебе бы очень пошла военная форма; если не считать ног, то ты хорошо сложен, и тебе надо бы стать кавалеристом со шпорами.
45
Выстрел Станислауса золотыми розами дал осечку. Станислаус изучает природу винных паров, уступает капризу девушки и смешивается с рядами маршировальщиков.
У себя в каморке Станислаус снова читал брошюру «Внеси порядок в свою душевную жизнь». Он старался усвоить последнюю часть ее, носящую подзаголовок: «Когда успех достигнут». У него не было сомнений, что ему теперь надо руководствоваться именно этой частью брошюры. Его книга стихов будет его первым успехом!
«Как только человек достигает успеха, он — так уж свойственно его природе — дает простор беспорядку в своей душевной жизни. Именно этого следует избегать всем, кто стремится закрепить и развить успех…» — говорилось в правилах для приводящих в порядок свою душевную жизнь. «Используй душевный подъем первого успеха».
Станислаус мысленно готовился к душевному подъему; как бы ни был велик подъем, поэт не даст ему увлечь себя.
После рождества прошло уже две недели, и Станислаус начал терять терпение. Папаша Пешель успокаивал его.
— Ты еще не знаком с деловой стороной жизни поэта. Твое произведение прежде всего попадет к ликторам. Их назначение известно с античных времен: они носят пучок прутьев и секиру и представляют собой высокообразованных мужей, которые все пробуют на зубок. Им известно, на что ты как поэт имеешь и на что не имеешь права. Они отсчитывают слоги: раз, два, три, четыре, пять — вышел зайчик погулять… — и они, как осы, бросаются на неточные рифмы. Ты, к примеру, вообразил, что смятенье — стихотворенье рифмуются, а они тебе прочистят мозги. Ликторы на все способны.
Еще две недели Станислаус терпел, но затем написал письмо. Теперь издательство уж никак не могло не ответить!
«Глубокоуважаемые господа издатели, достопочтеннейшие ликторы!
Я, Станислаус Бюднер, имею честь поставить вас в известность, что моей книгой „Любовные песни Лиро Лиринга“ заинтересовалось еще одно издательство, которое выражает желание их напечатать» и т. д.
Станислаус не замечал, что лжет. Дело шло об оружии против фельдфебелей. Они, как моль, вились вокруг горжетки Лилиан из серебристой лисы.
Минула неделя, и сердце Станислауса чуть не выскочило в бадью с опарой. Почтальон принес заказную бандероль и письмо. Станислаус поставил под своей фамилией мощную закорючку. Так подписываются поэты! Если бы сам бог научился писать, то и он не мог бы нанести на бумагу более мощную закорючку.
Ах, эта посылочка! Как безобидно лежала она на ларе с мукой! Станислаусу нужно только развязать ее, и навстречу взовьются напечатанные «Любовные песни Лиро Лиринга»…
Куда идет замученный рабочий, если он хочет в рабочее время заняться личными делами? Вот там Станислаус дрожащими руками рванул веревочку и под гофрированной бумагой увидел укороченную папку со своими стихами. В издательстве только обрезали края папки. Чтобы сэкономить на марках! Лицо Станислауса стало белее его фартука.
«…И не желая мешать вашим дальнейшим деловым шагам, посылаем присланный вами материал, дабы он не числился за нами».
Первый выстрел, направленный против фельдфебелей, рикошетом попал в него самого. Вечером Станислаус лежал на койке глубоко уязвленный, не в силах пальцем шевельнуть от нанесенной ему раны, вдребезги разбившей его душу.
Счастье, что Эмиль, этот маленький загадочный человечек, попросил у него совета. Эмиль похвалил доброту хозяина, который безвозмездно отдавал ему использованную муку для подсыпки, и он, таким образом, выкормил пятого поросенка. Ну а теперь ему нужен совет Станислауса.
— Ты читал много книг, ты образован; наверное, и в химии разбираешься.
Станислаус смутился.
— Из меня, может, что-нибудь и получилось бы, если бы не эта проклятая любовь.
— Знаем, знаем, все великие люди отличаются скромностью, — сказал Эмиль. — Тебе, как человеку ученому, известно, конечно, что испарения хлеба содержат алкоголь.
Эмиль прочел в газете об аппаратах, улавливающих алкоголь, имеющийся в хлебопекарной печи. И он решил сам создать такой аппарат, улавливать им алкоголь, разбогатеть и вернуть себе девушку, вышедшую замуж за другого. Он собирался устроить в своей каморке лабораторию; вот он и пришел просить Станислауса помочь ему. Раненный судьбой Станислаус был угнетен и растерзан. У него не хватило духу подорвать своими сомнениями надежды бедного Эмиля.
Еще через две недели энергия Станислауса начала оживать. Раны, нанесенные ему рикошетом его же собственным орудием, зарубцевались. Неужели без боя оставить фельдфебелям поле битвы? «Атаку на успех следует до тех пор повторять сосредоточенными силами души, пока успеху ничего другого не останется, как сдаться на милость победителя», — говорилось в брошюре.
Станислаус раздобыл адрес другого издательства, выпускающего стихи. На этот раз он написал сопроводительное письмо в крайне скромных тонах: «…таким образом, я лично не считаю столь уж важным опубликование моих лирических исповедей. Но широкий круг моих знакомых, в их числе небезызвестный поэт Пауль Пондерабилус, настаивают на необходимости опубликовать их и в известной степени вынуждают меня обратиться к вам…»
Время шло. Сосульки на крышах таяли, исходили капелью. В полуденные часы на скамьях в парке сидели рантье. На небесной фабрике с шумом и треском изготовлялась весна. Пары́ и теплый воздух, словно сточные воды, лились на землю. На стенах и в окнах домов торчали флаги. Красные флаги с белым пятном, а в нем — хищный черный паук. Небеса невозмутимо слушали разбойничьи песни и топот черных и коричневых сапог. Воробьи чирикали навстречу весне, как год и сотни лет назад, но среди людей появились субъекты, которые орали с трибун, что для немецкого народа пришла наконец исключительная весна. Издательство не отвечало Станислаусу.
Лилиан получила возможность подняться из складских подвалов таинственной фабрики в верхние этажи. Ей предложили посещать курсы для будущих фюрерш.
— Нельзя стоять на пути своих детей к их счастью. Это всегда было моим принципом, — сказал папаша Пешель. — Мы в конце концов состарились и отстали от своего времени. Так-то!
Станислаус застал Лилиан за зубрежкой. Она неподвижно смотрела в потолок, шевелила губами и была раздражительна. Станислаус не хотел мешать. Он и папаша Пешель на цыпочках вышли в кухню и сели играть в «семнадцать и четыре».
За окнами шелестел в деревьях теплый ветер. Он будил к жизни почки и бутоны. Была самая пора для грустных любовных стихов. Но издательство не отвечало.
Эмиль в рюкзаке притаскивал к себе в комнату стеклянные пробирки, какие-то бутылочки и химикалии, а однажды приволок на своем горбу наверх даже маленький столик.
— У меня в комнате уже пахнет химией, — сказал он и позвал своего будущего помощника прийти и понюхать.
Быть может, это перст судьбы, указующий страдающему Станислаусу способ одним ударом вырвать Лилиан из всех опасностей и жениться на ней? Он возобновил свои заочные занятия и с «заново упорядоченными душевными силами» бросился изучать химию.
Он сидел у Пешелей и дожидался Лилиан. На будущей фюрерше девушек лежала тяжелая обязанность долго и много учиться. Большие стоячие часы рассекали время. Мамаша Пешель отодвинула гардину, выглянула на улицу и сказала:
— В конце концов она замучается со своим вечным учением.
— Таково наше плодотворное время, — сказал папаша Пешель.
— Все времена одинаковы. — Черные глазки мамаши Пешель блеснули, как у кошки.
То был выстрел в сердце Станислауса. Он пошел навстречу Лилиан. Она встретила его немилостиво. С досадой отделилась она от группы молодежи.
— Чего ты тут стоишь? Кого ты ждешь?
— Ты еще Лилиан?
— Разве ты не видишь?
— В таком случае я тебя жду.
Во взгляде ее не читалось благодарности. В нем была холодная отчужденность. У Лилиан были все данные стать неумолимой фюрершей.
В сарае Эмиль сооружал из жести таинственные сосуды. Станислаус все глубже вгрызался в курс химических наук. Неужели же ему стоять перед Эмилем круглым невеждой, не умеющим отличить обыкновенных хлебных испарений от алкоголя?
Эмиль гнул свои жестянки, вырезал в них отверстия, стучал по ним и придавал им форму своими худыми руками. Дух изобретательства сжигал его.
— Новые формы для тортов? — спросил хозяин.
