Екатерина Минорская - Женского рода
В какой-то момент, прислушавшись к тишине, Рэй отложила папку и встала. Она заглянула в кухню — никого, постучала в дверь маленькой комнаты и, ничего не услышав в ответ, несильно толкнула дверь.
Алисина бабушка лежала, схватившись обеими руками за ворот кофты и шепча что-то пересохшими губами, на тумбочке возле кровати были только книга и светильник. Рэй, все поняв, начала озадаченно озираться, расчесывая выбритый затылок.
— Сейчас-сейчас, Анночка Михайловна! Сообразить бы, где тут у вас лекарства…
Наконец распахнула тумбочку и нашла сверху, в коробочке для лекарств начатую пластинку нитроглицерина.
Так Рэй осталась «погостить» на набережной Макаренко на несколько дней.
Анна Михайловна почти не вставала с постели, говорила с трудом и, когда Рэй приносила ей на подносе чай, смотрела на нее с невыносимо-беспомощной неловкостью.
На редкие телефонные звонки Рэй отвечала одинаково:«Перезвоните позже, хозяйка приболела».
Рэй не любила ухаживать за больными и вряд ли могла вспомнить, чтобы ей вообще приходилось о ком-то заботиться. Теперь она существовала в чужих неприятно-навязчивых запахах и вздрагивала ночью, боясь пропустить чуть слышный зов о помощи совершенно посторонней ей старухи. Но делала она все это в равной степени как без неприязни, так и без сострадания: начиная со слов «Алиса в Москве» Рэй чувствовала себя марионеткой, выпавшей из кочевого фургончика кукольного театра… Как-то они поспорили с Кирш; Рэй, махнув рукой, сказала, что если уж на сцене жизни суждено быть просто незаметным актеришкой с бессмысленной ролью, то бесполезно пытаться сочинять ее, легче примам и драматургам; Кирш сказала тогда:
— Ты гонишь! Никто не пишет пьесу жизни — все разыгрывают ее по ролям, и среди нас нет ни одного кукловода. А опасность есть только одна: если актер прячется от мира в куклу, все смыслы теряются — слишком легко стоит кому-нибудь чикнуть по ниточкам ножницами. Нити это иллюзии смыслов, потерять их так же легко, как уронить костыли.
— А сели мне жить то хочется, то не хочется, это значит, что вместо любви к жизни у меня одни костыли, или как их там, ниточки?! Чушь! Просто нет его, этого смысла, и все!
Рэй сделала паузу, ожидая, что Кирш сможет переубедить ее, но та лишь пожала плечами:
— А! Это все такая муть!
Теперь Рэй чувствовала, что перерезана последняя ниточка, выбит найденный на дороге костыль, и непонятно, кто кого тащит: Рэй больную Анну Михайловну или немощная старуха здоровую, но впавшую в уныние Рэй. Двигались руки и ноги, а головы — будто и небыло. И страшно было представить, что старушка выздоровеет и вежливо скажет ей: «До свидания!»
На третий день Анна Михайловна уже смогла дойти до кухни самостоятельно и сидела там в плетеном кресле, глядя, как Рэй моет посуду. Рэй по локти была в мыльной пене и не раз ловила на лету выскальзывающие тарелки.
— Лена, мне так неловко: заставить незнакомого, чужого человека возиться с собой, больной старухой…
Анна Михайловна отвоевала себе право называть Рэй ее настоящим именем, сославшись на косность и консерватизм старости. И теперь смотрела на нескладную коренастую гостью — как на Лену с сочувствием: та казалась ей внешне абсолютно неинтересной, к тому же не реализовавшейся к тридцати годам, а потому несчастной женщиной.
— Ерунда! А потом, мне Алиса не посторонний человек,— ответила Рэй, с грохотом, одной кучей сгрузив в сушилку вымытые ею столовые приборы.
— В самом деле? Вы же так недавно знакомы… — Анна Михайловна слегка поморщилась: она привыкла мытькаждую ложечку в отдельности и ей становилось дурно при мысли, что приборы могут быть липкими или жирными. В дверь позвонили: Рэй неохотно отступила перед мужчиной, кивнувшим ей приветственно и уверенно сделавшим шаг в квартиру.
Андрей не мог не примчаться, услышав короткий комментарий незнакомого голоса о болеющей хозяйке: накануне он звонил из другого города и, едва вернувшись в Питер, устремился навещать одинокую бабушку своей любимой женщины. Они были теперь соратниками — оставленными, а может, насовсем покинутыми соратника ми по несчастью.
Анна Михайловна за последнее время привыкла смотреть на людей с чувством неловкости и даже вины, будто она была соучастницей какого-то преступления. Так она встретила и Андрея. Обреченно пригладив волосы, которые не были, как обычно, аккуратно уложены, пожилая женщина смотрела на него так, словно объясняла взглядом: «Вот так я воспитала внучку: исчезла непонятно куда… А я сама — видите, как, оказывается, стара и нелепа…»
Андрей поцеловал ей руку, положил на край стола букет солнечно-оранжевых цветов и, бросив на Рэй вопросительный взгляд, забарабанил пальцами по столу.
— Анна Михайловна, я жду ваших указаний: лекарства, продукты… что вам нужно?..
Анна Михайловна смущенно затеребила края кофты;
— Брось, Андрюшенька, благодарю! Я уже поправилась, да и не оставили меня тут без опеки…
Она подозвала Рэй, уже собирающую в коридоре свой нехитрый багаж.
— Куда это вы, Леночка?
Рэй, очередной раз вздрогнув от своего имени, потопталась на месте.
— Да я это… Пора мне уже возвращаться…
— Леночка, это Андрей — Алисин жених!
Андрей закашлялся и произнес вполголоса:
— Будьте милосердны, Анна Михайловна, она же все отменила.,.
Анна Михайловна нахмурилась, и на ее лице впервые за последние три дня появилось выражение воли, негодования и протеста, она с силой махнула указательным пальцем, будто рассекла им в воздухе невидимую нить.
— Глупости это все! Не могла Алиса эту особу полюбить, тебя она любит! И точка! Это дурман какой-то, Андрюша, это затмение!.. — Она отдышалась. — Вот, кстати, Лена — Алисина знакомая из Москвы.
Повисла пауза: Рэй, сидя на кушетке, смотрела на Андрея из полумрака коридора, он выдавил из себя: «Очень приятно» и недоуменно посмотрел на хозяйку, Анна Михайловна пояснила:
— Это, конечно, не та; это просто знакомая, приятельница…
— Пойду я, пожалуй, Анна Михайловна, выздоравливайте! — Голос Рэй прозвучал так громко и холодно, что Андрей вздрогнул.
Рэй наскоро простилась с виновато-благодарным взглядом Алисиной бабушки и, выйдя на лестничную площадку, выдохнула, прислушиваясь к тяжести в левой стороне груди.
— Алиса, Алиса… — Рэй тихо выпустила это имя наружу, тщетно пытаясь понять задавившую ее пустоту.
Все эти дни в доме Алисы Рэй спала на ее кровати, сидела за ее столом, разглядывала вещи в ее шкафу и пила чай возле постели ее бабушки — она погрузилась в мир Алисы, и он казался уютным, тихим, спокойным, наполненным. А она-то ехала сюда с желанием предложить Алисе себя вместе со своим миром! Но сейчас ее собственный мир казался ей ничтожным и недостойным того, чтобы быть подаренным такой девушке… Но девушка, эта девушка зачем-то бросила свой уютный мир, и где она сейчас? Она с Кирш, конечно, с Кирш, которую Рэй знает как саму себя, с Кирш, которая идет по женским сердцам, как по камням мостовой, и наверняка раздавит Алису. Рэй не рвалась выйти из подъезда: там, за порогом, надо куда-то идти, а куда ей идти?.. Она вспомнила, что ее уже нет, что она похоронена единственным живым родственником и никому не нужна на этой земле, даже себе…
Это как застарелая болезнь, о которой на время забываешь, — вспомнить о своем разладе с миром. Рэй с новой тяжестью ощутила, что ее окружает абсурд гораздо большего масштаба, чем ей казалось, когда она видела его в двух ипостасях: не знать, чего хочешь от жизни, и не разобраться с тем, чью же вести жизнь: женскую или мужскую, словно ты актер, которому дали роль без имени.
Нелепо звучит это: «вести жизнь». Будто жизнь и вправду игра, а человек — это нападающий на футбольном поле. Да еще это глупое сочетание; «женская» или «мужская» жизнь. Какая, в самом деле, разница?! Рэй раздумывала об этом лет десять назад, а теперь, когда она стояла, привалившись спиной к чужой двери, ей было уже совеем безразлично, есть ли какая-то несправедливость в том, что слова «жизнь» и «смерть» женского рода, а «смысл», который скрыт в обеих, — мужского… Ей было все равно — мужчина она или женщина: она просто хотела жить в уютном мире и понимала, что его нет… Нет мира, желающего вместить Рэй, а значит, нет и Рэй… Что, Алиса вернулась? Рэй вздрогнула: по лестнице спускалась какая-то девушка с мешком мусора.
— Что?
— Ну вы вроде Алису окликали?
Люба остановилась напротив Рэй и внимательно оглядела ее, пытаясь сделать свой взгляд, скользящий с лица на руки и на ботинки, как можно более безразличным.
Ничего не ответив, Рэй развернулась иначала спускаться.
— Погодите, — окликнула ее назойливая особа, — вы, наверное, из Москвы?
Рэй, не оглядываясь, кивнула.
