Мухаммед Аль-Али - Произвол
— Ты прав, — похвалил его шейх. — Посланник аллаха сказал, что все люди равны, как зубья гребня, и в милости, и в наказании.
Фатима стояла недалеко от шейха и старалась успокоить своего взахлеб плачущего больного сына. Наклонившись к Ум-Омар, она прошептала:
— Шейх хочет обвинить моего брата в поджоге. Но Юсеф в это время был дома. Ты свидетельница этому. Шейх ненавидит нас, потому что мы не шлем ему молоко, яйца и сыр.
Управляющий второй раз напомнил крестьянам, что надо расходиться. Но те опять вернулись к пожарищу лишний раз убедиться, что нигде не пробивается пламя. Они еще раз полили место водой.
А шейх и управляющий опять отправились к Занубие пить чай. На этот раз она приняла их в самом доме.
— Пусть будет проклята человеческая слабость! — сказал шейх.
Все трое сошлись на том, что в пожаре виноваты курильщики.
Взошедшее солнце осветило деревню, над которой висело черное облако. На некоторых домах осела копоть. Сельчанам еще предстояло очистить от нее свои постели на крышах, отмыть почерневшую шерсть овец. Но благодаря своему мужеству и запасам воды, хотя и скудным, крестьяне вышли победителями из испытания. Они собрались у старосты и в присутствии шейха и управляющего стали решать, что скажут беку, который вот-вот должен был вернуться.
— Кто курил на дворах? — сурово спросил староста. — Мы же предупреждали вас, что ни на полях, ни на дворах курить нельзя. Вы, наверно, поймете это только тогда, когда сгорят все дворы, а ваши семьи подохнут с голоду.
— Сколько раз я повторял, что курение вредно для здоровья! — подхватил шейх. — Еще я говорил вам, что это грех. Вот посмотрите на Юсефа. Он курит даже сейчас, никого не стесняясь. Можно представить, как он смолит, когда остается один.
— В гостиной старосты курение не запрещено, — огрызнулся Юсеф. — А на полях и на токах я не курю. К тому же, когда случился пожар, я был дома.
— А чем ты это докажешь? — прервал Юсефа шейх. — Твоя лошадь с арбой были на току. Но я не обвиняю никого лично. Только аллах знает, кто бросил окурок.
— Так кто же? Или окурок упал с неба? — спросил управляющий. — Мы должны договориться, что скажем беку.
Он посмотрел на старосту:
— Что с тобой? Сидишь как в рот воды набрал.
— Я согласен с тобой, что за пожар должны ответить курильщики, — ответил Абу-Махмуд. — Но бек обвинит всех.
По гостиной пробежал ропот. Сидящие стали тревожно перешептываться друг с другом. В этот момент раздался сигнал машины бека. Управляющий и староста бросились ей навстречу. Последовав за ними, шейх на ходу говорил крестьянам:
— Я постараюсь смягчить его гнев. Вы все должны благодарить меня. Я всегда спасаю ваши шкуры от кнута бека и расплачиваюсь за все грехи.
Со словами «О, аллах, помилуй своих верных рабов!» шейх засеменил к дворцу.
По дороге встретив Занубию, он поздоровался и вполголоса предупредил ее:
— Не выходи сегодня из дому. Так будет лучше.
Бек, выйдя из машины, тут же приказал сторожу подать лошадь. Вскочив на нее, он понесся на ток, где случился пожар. Староста, управляющий и шейх трусцой припустили за ним.
Обведя долгим взглядом пожарище, бек повернулся к ним и бросил лишь одно слово: «Собаки!»
Приказав им следовать за собой, бек вернулся домой. Усевшись на балконе, потребовал наргиле и, сделав несколько затяжек, перешел на сигареты. Немного успокоившись, он тяжелым взглядом уставился на управляющего.
— Ты и твои приятели, шейх и староста, несете ответственность в первую голову. Я хочу знать, где в момент пожара находился каждый житель деревни — мужчина, женщина, ребенок.
Управляющий доложил хозяину о каждом крестьянине, выразив мнение, что пожар возник по вине одного из курильщиков, не погасившего окурок.
— Мой господин, сколько раз я запрещал курить на току, — вступил в разговор шейх, — но им все как горох о стену.
Абу-Махмуд елейным голосом произнес:
— Слава богу, огонь не перекинулся на другие дворы.
Бек закричал:
— Соберите всех крестьян! Нет, погодите. Всех разом я лупить не смогу. Поэтому ограничусь управляющем и старостой. А крестьянам прикажу собрать столько зерна, сколько сгорело. Вам выделяю по мешку. Ну-ка быстро созовите всех!
Через несколько минут крестьяне собрались на площади. Они стояли у дома бека как вкопанные, уставив глаза в землю.
— Хозяин очень разгневан, — сказал им шейх. — Причем особенно на курильщиков. Я пытался смягчить его гнев…
Увидев выходящего бека, он осекся. Тот, помахивая хлыстом, свирепо рассматривал покорно сгорбившихся людей. Над площадью стояла гнетущая тишина. Бек пронзительно заорал:
— Подлые староста и управляющий! Проспали пожар! Жаль, что не сгорел весь урожай! Тогда вы все сдохли бы, как скотина зимой без кормов! Хаджи не даст вам в долг.
Развернувшись, бек наотмашь ударил хлыстом старосту, а управляющему нанес удар кулаком. Шейх стал просить у бека пощады:
— Это наш общий грех, господин. С этого двора мы могли бы получить не больше сорока мешков пшеницы. Крестьяне сложатся и возместят зерно. Таким образом покроют все убытки.
— Ладно, — сказал бек. — Вообще-то хозяина сгоревшего двора надо было бы затоптать. В качестве наказания он получит только половину зерна. Четверть мне, а другая пойдет нищим и шейхам в благодарность за милость аллаха, отведшего еще большую беду. А сейчас все прочь с моих глаз! Будьте прокляты!
С этими словами бек сел в машину. Крестьяне вернулись к своим делам. Шейх медленно побрел пить чай к Занубие.
— Головы курильщиков остались целы, — сказал ей шейх. — А горе, поделенное на всех, переносится легче.
Совершив с Шарлем прогулку по старинным улочкам и базарам Алеппо, Марлен вернулась на его квартиру в квартале Аль-Джамилия. Там их уже ждали представители местного еврейского населения. Немного передохнув в соседней комнате, Марлен вышла к ним и предложила открыть собрание чтением нескольких изречений из Торы, в которых речь шла преимущественно о том, что бог завещал евреям палестинскую землю. Окончив чтение, Марлен, искусно используя свой хорошо поставленный голос актрисы, проникновенно обратилась к собравшимся:
— Единственный выход для нас, евреев, — это возвращение на землю обетованную. Таково божественное предначертание. Я думаю, вам все стало ясно после убийства нашего брата Исхака. Он был убит среди бела дня, но никто даже не подумал преследовать убийцу. Французские власти не пошевелили и пальцем, чтобы найти преступника. Весь мир против нас, потому что мы разрознены и у нас нет родины.
Напрягшись всем телом и сжав кулаки, как будто перед схваткой с врагом, Марлен с гневной интонацией вопрошала:
— Так что? Умрем как бараны, поставив шеи под нож палача? Вчера был Исхак, а сегодня я или кто-то другой из наших сестер и братьев?
Она зачитала полный текст резолюции последней сионистской конференции, созванной в Соединенных Штатах. Затем, подчеркнув необходимость проявлять бдительность, сказала:
— Французский советник предупредил меня, что следует ждать новых антиеврейских вылазок арабов. Упрекнув нас в трусости, он заявил, что не может приставить к каждому еврею телохранителя. Поэтому пусть каждый позаботится о своей безопасности сам. Угроза исходит отовсюду. Завтра я буду держать совет с еврейскими богачами Алеппо. Но я не уверена, что мы доживем до завтрашнего дня. Все должны проникнуться ответственностью момента. Речь идет о жизни и смерти.
Внутренне Марлен ликовала. Выступление достигло цели. Ее собратья по крови сидели объятые ужасом, ни живы ни мертвы.
После собрания Марлен направилась в синагогу в еврейском квартале. Там она еще раз внимательно осмотрела старинные пергаментные свитки с текстом Пятикнижия. Им не было цены. «Я буду последней дурой, если не переправлю эти богатства в Триполи, а оттуда при помощи Ум-Жискар — в Палестину, — думала она. — Свитки станут украшением моей виллы».
Вечером Марлен небрежно бросила Шарлю:
— Хорошенько изучи синагогу. Завтра я скажу, в чем дело. Пахнет большой выручкой. Нам нужны деньги. Особенно тебе, ты еще так молод.
Шарль вытянулся:
— Приказывайте, мадам.
— Завтра советник потолкует с тобой о партии контрабандного оружия для наших беков. Я думаю, ты найдешь с ним общий язык. Тебе выпала удача.
Шарль с загоревшимися от алчности глазами обещал отблагодарить Марлен ценным подарком.
Она оборвала его:
— Главное, не забудь внести часть суммы в фонд организации. Какую — определишь сам. Нам предстоят опасные дела. Все решится завтра. Алеппо содрогнется от ужаса. В городе воцарятся страх и паника. На рассвете ты проведешь операцию в мечети. А послезавтра будет гореть синагога, потому что они не потерпят надругательства над своей святыней. Пойдет цепная реакция, начнется содом и гоморра. А нам это только и нужно.
