Иван Шевцов - Любовь и ненависть

— Понимаю вас. Вы хотите сказать, не ворует ли он? Нет, не ворует. Если не считать того случая с часами. Но часы они вернули и принесли извинение.

Для меня это было неожиданно ново.

— Простите, а вы не могли бы подробней рассказать о случае с часами? — попросил я.

— А-а, пожалуйста. Я думала, вы знаете. Они с Витей возвращались из школы — это когда Юрочка еще учился. Сейчас он бросил школу: ему не нравится учитель математики. Русского языка — тоже… Русский язык надо вообще упразднить. Мой Питкин сказал, что готовится указ, который совсем упразднит русский язык, как устаревший и несовременный.

Она опять отвлеклась, но я не сразу направил ее в русло интересующего меня вопроса, а спросил:

— Позвольте, на каком же языке мы с вами будем тогда изъясняться, когда указ вступит в силу?

— Я не знаю, — растерянно ответила она. — Я должна посоветоваться со сверхлюдьми. Я вам сообщу потом. Где мне вас найти?

— В милиции, — ответил я и быстро переключил разговор: — Так что же было дальше? Юра с Витей возвращались из школы…

— Да, они шли, а на тротуаре лежал человек. Мужчина, — продолжала она с новым воодушевлением. — Мальчики решили, что с ним плохо, хотели его поднять. Но поняли, что он пьян. Пьяного не трудно отличить от больного, верно ведь? Видят — на нем часы. Позолоченные, «Восток». Мальчики подумали, что эти часы у пьяного могут запросто снять жулики. В два счета снимут. Мальчики не воровали, нет, у них и мысли такой не было. Они сняли часы, чтобы сохранить, чтоб жуликам не достались. — Она сделала какое-то новое усилие, осветившее ее лицо, веселое оживление блеснуло в глазах, высекло что-то похожее на улыбку, но губы, тонкие и безучастные, не умели улыбаться. Она продолжала упавшим уже голосом: — Пьяного того потом подобрала милиция. А он предъявил милиционеру счет: ты, говорит, у меня часы снял. А у того пьяного сын в нашей школе учится. Увидал у Юры часы и говорит: "Это моего папки. Вот точно такие — в милиции украли…" Вы меня извините, у меня скоро кончится обеденный перерыв. — спохватилась она, взглянув на большие мужские часы дешевой марки.

Продолжать с ней разговор не имело смысла. Она торопливо ушла на кухню, очевидно, чтобы наскоро пообедать, даже не простившись со мной, — я для нее больше не существовал. Ольга Наполеоновна настигла меня уже на лестничной площадке и быстрым шепотом проговорила:

— Самое главное для Юрочки — это интернат. Там, может, человеком станет. А тут — нет. Я уже не могу его воспитывать, а она — видите какая. Ей нельзя доверять. И он, бедняжка, страдает. По ночам то смеется, то плачет. И чахнет, еда ему не идет. Только курит. С таких лет курить начал. А учиться мог бы, кабы не такая беда. Он неглупый мальчик, маленький смышленый был и книжки любил, без конца заставлял меня читать ему книжки.

Теперь мне нужно было найти Юру и поговорить с ним.

Юра и Витя стояли в подъезде на первом этаже и о чем-то шептались. Я незаметно для них достал фотокарточку Игоря Иванова, нагнулся к полу, будто я ее только что поднял, и весело спросил, обращаясь к мальчишкам:

— Ребята, это не вы потеряли такого молодого красивого орла? — и протянул фотографию Юре, внимательно наблюдая за ним. Я обратил внимание, как вспыхнули его маленькие узенькие глазенки, как многозначительно и с удивлением он посмотрел на Витю и, быть может, сам того не желая, сказал:

— Ром!..

Это у него сорвалось помимо его желания, он в тот же миг смекнул, что нельзя было произносить это имя, но я догадался, что это кличка Игоря, и, не давая им опомниться, ринулся в атаку:

— Точно, Ром. Ты с ним давно знаком?

Вопрос относился к Юре, но он смотрел на Витю, который поспешил ответить за своего приятеля:

— А он с ним и не знаком.

— Может, и ты не знаком? — я строго смотрел на Витю. — Ты узнаешь меня? Помнишь год назад: магазин, старушка, кошелек. Затем ты с Ромом в милиции? Настоящая его фамилия Иванов. Игорь Иванов. Ты меня помнишь? Я присутствовал тогда на допросе. Помнишь капитана милиции?

— А-а, вспомнил, — удивленно и растерянно протянул Витя, глядя на меня зверьком, попавшим в ловушку. Казалось, он собирался бежать. — Я вас сразу на узнал.

— Зато я вас обоих узнал сразу. А ты почему, Юра, не явился сегодня в милицию?

— А мне не велели. Сказали, чтоб родители, — довольно независимо ответил Юра и взглянул на меня с явным вызовом.

— Ты не понял. С твоими родителями я уже говорил. Теперь мне нужно с тобой побеседовать. Дело в том, что Ром на этот раз сел накрепко. Вчерашняя кража для него мелочь. Там открылось дело куда посерьезней. Но вы в том деле не замешаны, хотя он теперь и пытается впутать вас, чтоб только как-нибудь себя выгородить. Он лжет, так же как и в прошлый раз. Ты помнишь, Витя, как он на тебя тогда все валил. Так что пойдемте, нам с вами есть о чем поговорить.

— А я при чем? — вдруг запетушился Витя. Он чувствовал какой-то подвох и держался настороженно, решив не дать себя провести. — Я ко вчерашнему непричастен.

— Знаю. Речь идет о другом, тяжком преступлении, которое Иванов хочет взвалить на вас обоих. Вам надо оправдаться. Пошли, пошли, ребята.

— Ну что, пойдем, Витя? — нерешительно сказал Юра.

— Пошли, если так, — не очень охотно согласился Витя.

В отделении милиции я беседовал с глазу на глаз сначала с Юрой, потом с Витей. Оба признались, что они знакомы с Игорем Ивановым, по кличке Ром. Юра сказал, что в магазине с Ромом встретился случайно, и слишком категорично и заученно отрицал, что именно Ром передал ему кошелек. На мой вопрос, если не Игорь Иванов, тогда кто же, он пожимал плечами и упрямо повторял: "Не знаю".

— Значит, ты сам вытащил кошелек у гражданки. Так и запишем.

— Пишите, — равнодушно отвечал он сиплым голосом и блуждал глазами. — Только я не брал. Кошелек этот валялся на полу. Я поднял его. И все.

Конечно, сейчас меня больше всего волновало другое — гашиш. Мальчишки признались, что курят гашиш. И с мальчишеским упрямством отказывались назвать, где они его достают.

— Это не честно, — сказал я Вите, который был более податлив к откровенному разговору. — Ведь мы с тобой условились говорить правду и чистосердечно отвечать на мои вопросы. Ты вынуждаешь меня принять другие меры, хотя мне и не хотелось бы к ним прибегать.

Витя, точно не слыша меня, демонстративно рассматривал стены и потолок комнаты, моргая светлыми ресницами.

— Я понимаю, тебе строго-настрого приказано молчать, не выдавать того, кто приучил тебя к курению гашиша и кто снабжает тебя этой гадостью. Тебя запугали. Но я даю тебе слово, что о нашем с тобой разговоре не будет знать тот, кого ты боишься назвать.

— А я не боюсь, — ответил Витя со спокойной решительностью, и рыхлое лицо его приняло сосредоточенно-независимое выражение. — Я нашел.

— Где? — быстро спросил я, охватив его пристальным взглядом.

— В телефонной будке. В коробочке было.

— Как ты узнал, что это гашиш?

— Я стал рассматривать, а тут какой-то мужчина подошел, сказал, что это его коробочка. И вырвал у меня из рук. У меня осталось только четыре баша.

— Когда это было?

— Давно. — Он несколько стушевался, отвечая на этот вопрос, беспокойные глаза растерянно улыбнулись,

— Ну как давно? Год, два года или месяц назад?

— Месяца два.

— Как ты узнал, что это гашиш?

— Тот мужчина сказал. И как курить научил.

— Потом ты встречал того мужчину?

— Нет.

— А где потом доставал гашиш?

— Нигде.

— А тот, что сегодня вы курили, где брал?

— Остатки того, что в будке, — невозмутимо и уже спокойней, довольный собой, ответил он. — Я ж вам сказал: там четыре баша. А каждый баш на три папироски. Трижды четыре — двенадцать.

— Точно, двенадцать. У тебя, надо полагать, пятерка по математике?

— Ошиблись, двойка, — откровенно признался он, даже бравируя своей откровенностью и тем, что он плохо учится.

Трудно сказать, придумал ли он этот вариант сейчас, экспромтом, пока рассматривал стены и потолок, или же такая легенда была сочинена заранее. Скорее всего, последнее. Но я не верил ему. Хотя сделал вид, что поверил, и не стал в этой связи называть имя Игоря Иванова: на этот счет я имел особые соображения и на ходу строил планы. Во мне постепенно зрело подозрение, что именно Иванов приучил мальчишек к наркотикам, он их снабжает и в плату за гашиш они помогают ему в карманном воровстве. Иванов наркоман, это нетрудно было определить по его внешнему виду: бледный цвет лица, сухая кожа, редкие волосы, вставные зубы. Он сделал этих двух мальчишек не только ворами-карманниками, но и наркоманами. Он погубил их, а скольких еще может погубить! Его надо поймать с поличным, судить по всей строгости закона и изолировать.

Я отпустил ребят и доложил начальнику свои соображения: нужно безотлагательно заняться Ивановым, надо всерьез заняться распространителями наркотиков.