Дж. Морингер - Нежный бар

— Это учебная тревога.

— Что?

— Учебная тревога.

— Вингер, бога ради, ты сказал, что чувствуешь запах дыма.

— Верно. Когда я с вами говорил — забавно, честное слово, — я стоял возле тележки с кренделями. И крендели горели.

Я услышал, как редактор тяжело задышал, будто тоже вдохнул дым от кренделей. Он отдышался и закричал, чтобы Боб отошел. Я услышал, как он сказал: «Ложная тревога. Какой-то копировщик… в телефонной будке возле „Пенты“… крендели горели…» Я не слышал, что сказал Боб, но, судя по его тону, он был не очень доволен.

Редактор снова заговорил со мной:

— Спасибо за звонок. Спасибо, что заставил меня ворваться, как идиоту, с ложной тревогой на собрание, где обсуждали передовицу. Исчезни на сегодня. Купи себе крендель, ладно, Господин Соленый?

Гудки.

Господин Соленый? Я надеялся, что это прозвище не приживется. Даже Джиллермо Вингер лучше, чем Господин Соленый.

Поезд на Манхассет сломался в грузовом парке сразу за Пенн-стейшн. Свет погас, и мы не двигались в течение двух часов. Сидя в темноте, я снова и снова вспоминал свой день. Свист в отделе новостей навлекает беду, придурок! Купи себе крендель, ладно, Господин Соленый? Когда поезд наконец тронулся, когда я очутился у входа в «Пабликаны», было около половины девятого, и я не вошел в дверь — я нырнул в нее.

Бар обслуживал Майкл, двоюродный брат Джо Ди, и я обрадовался. Майкл очень подходил для этой работы, идеальный бармен для моего настроения. Мне нужно было отвлечься, забить голову какими-то новыми темами, а Майкл поставлял новые темы оптом. Будучи единственным трезвым человеком в «Пабликанах» — он много лет не пил, — Майкл всегда четко мыслил и просто искрил интересными фактами и идеями, почерпнутыми из книг. Еще он был известен своей эксцентричностью, и этой эксцентричности я тоже завидовал. Он напоминал мне недавно ушедшего в отставку президента Гранта: грозного, бородатого, с бритой головой, которому до смерти хотелось выкурить сигару. Больше чем когда-либо мне сейчас хотелось посидеть с Генералом Грантом — я надеялся найти у него сочувствие. Не успел я усесться на табуретку, как Генерал Грант выскочил из-за стойки, как пробка из бутылки, и затараторил про Дональда Трампа, Каспара Вейнбергера,[73] Малыша Рута и Марлу Хэнсон,[74] Джона Готта,[75] Карло Гамбино,[76] великого герцога Франца Фердинанда, «Ахилла Лауро»,[77] пробки на дорогах, кварки и истощение озонового слоя. Серный запах сгоревших кренделей начал рассеиваться.

В другой части бара работал Джо Ди. Я помахал ему рукой, но он смотрел сквозь меня как загипнотизированный. Он вовсю болтал со своей мышкой, только на этот раз было похоже, что мышка ему отвечает. Я спросил Генерала Гранта, что, черт возьми, случилось с его братцем.

— Джози здесь, — ответил тот, протирая стойку тряпкой.

— Только не это, — испугался я. — Она здесь? Сегодня?

Он раздраженно кивнул.

Джо Ди недавно развелся с Джози, одной из официанток, и поскольку расстались они не полюбовно, расписание старательно составлялось таким образом, чтобы их смены не совпадали. В некоторые вечера, однако, из-за больничных или отпусков ничего нельзя было поделать — Джози и Джо Ди вынуждены были работать бок о бок. В такие вечера Джо Ди был больше похож на владельца похоронного бюро, чем на бармена. Глядя, как Джози двигается между столами, он шепотом рассказывал клиентам, как нехорошо она с ним обошлась. В один такой памятный день, когда работала Джози, вокруг Джо Ди образовалось подобие бермудского треугольника. Люди подходили за выпивкой и пропадали — их засасывал водоворот печальной повести Джо Ди.

Дядя Чарли винил себя. Это они с Пат познакомили Джо Ди с Джози. Самая неудачная ставка в моей жизни, говорил дядя Чарли всякий раз, когда Джо Ди стонал и жаловался на Джози. Другие бармены закатывали глаза за спиной у Джо Ди и отпускали шуточки про «Джози и затюканного ею бедолагу». Даже Стив, который любил Джо Ди, периодически терял терпение. Наконец он позвал Джо Ди в подвал и сказал ему, что пора повзрослеть. «Ты не можешь так вести себя в баре, — сказал Стив. — Люди от этого впадают в депрессию. Пора стать мужчиной, Джо Ди. Будь мужчиной». Когда я услышал, что Стив вызвал Джо Ди на ковер, я вздрогнул. Я предпочел, чтобы меня повесили, чем вызвали в подвал к Стиву слушать лекцию про то, как быть мужчиной.

Я не мог сказать ни Стиву, ни кому-либо еще, что полностью поддерживаю Джо Ди и сочувствую ему. Если бы я вынужден был работать с Сидни, я бы вел себя не лучше. Кроме того, я не мог плохо думать о Джо Ди, что бы тот ни делал. Я всегда испытывал к нему благодарность за то, что он был добр к нам с Макграу, что учил нас бодисерфингу и беспокоился за Макграу, когда тот заплыл слишком далеко. Также я знал, что Джо Ди присматривал за дядей Чарли. Джо Ди считал себя спасателем и телохранителем дяди Чарли. Переживал, что тот играет в азартные игры. Защищал дядю Чарли в любой барной перебранке. А после того, как дядя отрабатывал ночную смену за стойкой, Джо Ди оттирал за ним пятна и убирал лужи разлитого спиртного. «Чертов Чаз, — говорил Джо Ди, намывая стойку. — Когда он поймет, что хороший бар — это чистый бар?» Потом Джо Ди брал проволочную щетку и зачищал отметины на стойке — там, куда дядя Чарли шарахал бутылками в гневе или в приливе энтузиазма. По-моему, это была любовь.

Еще мне подсознательно нравилось — и я даже слегка завидовал этому, — как Джо Ди справляется со своим гневом. Если его сердце было разбито, он мог разбить пару голов. Он без извинений срывал свое раздражение из-за Джози на пьяных, которые устраивали беспорядки в «Пабликанах». Для Джо Ди заварушка в баре стала своего рода искусством. В драках он был тем, кем Хемингуэй в бое быков, — практиком, знатоком и защитником. Однажды я спросил Джо Ди, в скольких драках он участвовал за свою жизнь, и он стал считать, медленно и восторженно, как Казанова, вспоминающий, сколько женщин у него было. «По меньшей мере в трех сотнях. И проиграл только одну. — Он помолчал, размышляя. — Хотя нет. То была ничья».

Однажды какой-то крепкий орешек, которого вышвырнули из «Пабликанов», вырвал полено из ограды за баром и стал размахивать им в толпе. Джо Ди на лету выхватил у него полено, сломал его пополам об колено, а потом вырубил мужика. «Я не хвастаюсь, не поймите меня превратно, но это был самый, мать твою, крутой поступок в моей жизни». Самый матьтвою крутойпоступоквмоейжизни.

Главная хитрость в драке, сказал мне Джо Ди, расслабиться. Чтобы надрать кому-то задницу, нужно сначала расслабить собственную. Мягкий кулак, говорил он, жесткий удар. Это напоминало философию дзен, которую странно было слышать от простого деревенского увальня вроде Джо Ди. Самое расслабленное выражение на лице Джо Ди я видел в тот момент, когда он спасал меня от серьезнейшей драки в моей жизни. Это случилось, когда какой-то горлопан вступил в перепалку с дядей Чарли. Существовал длинный список прозвищ, которыми нельзя было называть дядю Чарли — Лысик, Полицай, Яичная Голова, Членоголовый, Голый Кумпол, Господин Чистюля, — а горлопан успел перечислить их все в своей возмутительной тираде. Я вышел вперед, чтобы заступиться за дядю, но грубиян схватил меня за рубашку и сжал кулак. От сломанного носа и полета в окно меня отделяли несколько секунд, и тут Джо Ди перескочил через стойку, как победитель открытого чемпионата США. Я никогда не забуду его лица — то же самое невозмутимое выражение, с которым он плыл на спине на пляже в Джилго, — когда он отправил горлопана в нокаут ударом, достойным МакЭнроя.[78]

Я ушел от Генерала Гранта и отправился пить к Джо Ди. Я сидел возле него, пока он наблюдал за Джози и жаловался своей мышке. Вскоре нас прервала команда «Пабликанов» по софтболу, ввалившаяся через черный ход. Они выиграли у «Килмид» благодаря великолепной игре Атлета. Я разглядел победную ухмылку на перепачканном грязью лице Атлета, несмотря на низко надвинутый козырек кепки. Он выглядел так, будто только что вернулся с успешного задания. Его козырек всегда напоминал мне шлем с сеткой, а софтбольная бита, которую он нес, была похожа на М60. Я пожал его руку и почувствовал, как тестостерон разошелся по моим венам.

— Купить тебе пива? — предложил я.

— Так вот что выпускники Лиги Плюща называют риторическим вопросом, — хмыкнул он.

Он спросил, как мои дела на новой работе, и я рассказал ему про то, как звонил из телефонной будки возле тележки с кренделями. Я не знал, зачем я говорю ему все это. Может быть, мне хотелось, чтобы меня пожалели. Я запамятовал, что Атлет не мастер сочувствовать.

— Джиллермо Вингер? — закричал он, смеясь и колотя своей битой по полу. — Господин Соленый? Это круто! Это просто офигенно! — Он хохотал так громко, что у него мог случиться приступ астмы. — Тебя, наверное, пополам от смеха скрутило из-за этого крендельного пожара.