Дж. Морингер - Нежный бар
Она театрально закатила глаза и ожидала, что я сделаю то же самое. Но я настолько благоговел перед «Таймс», что не мог стереть с лица выражение переполняющей меня радости. Вы говорите, что в мои обязанности входит кормить всех этих талантливых журналистов? И сообщать этим знаменитым редакторам, что происходит в мире? «Замечательно!» — отвечал я.
После этого копировщица стала избегать меня, и я подслушал, как в разговоре с другой копировщицей она назвала меня «идиотом с Лонг-Айленда».
Более дружелюбные копировщики объяснили мне, как работает тренинг. Это серия унижений, говорили они, за которой следует значительное вознаграждение. Ты приносил бутерброды, разделял копии, работал по ночам, в праздники, в выходные, пока тебя не замечал редактор. Может быть, ему понравилось, что ты никогда не забываешь, что он любит копченую говядину с острой горчицей. Может, он оценил, как аккуратно ты складываешь его копии. Неожиданно он делал тебя своим протеже и по возможности позволял тебе взять интервью у автора для книжного обозрения или написать заметку в раздел недвижимости. Если ты более или менее прилично справлялся с этими заданиями, он давал тебе что-нибудь поинтереснее. Перестрелку, поезд, сошедший с рельсов, утечку газа в Бронксе. Одно из таких заданий станет твоим шансом, статьей, которая создаст тебе репутацию в отделе новостей или испортит ее. Если ты используешь шанс по максимуму, тебя попробуют дежурным по городу. Тридцать дней без перерыва, без выходных, писать и писать — тест не столько на талант, сколько на выносливость. Эта проба была главным призом. В этом заключался весь смысл работы копировщиком. Если ты выживал — как физически, так и морально, и, самое главное, не создав ситуацию, когда газете приходится печатать поправку, — тогда будет созвана секретная комиссия, которая раз и навсегда решит, подходишь ли ты для «Таймс». Если да, то тебя повысят до корреспондента на полную ставку, дадут стол и пожизненную зарплату. Если нет, ты можешь ошиваться здесь, сколько душе угодно, бегать за бутербродами и сортировать копии, пока тебе не исполнится шестьдесят пять, но ты навсегда останешься копировщиком, трутнем, безликим сотрудником отдела новостей.
Учитывая эти условия и жесточайшую конкуренцию, не было ничего удивительного в том, что две дюжины копировщиков, проходивших тренинг, носились по отделу новостей, как крысы по лабиринту. Но все равно мы были спокойнее редакторов, некоторые из которых, казалось, вот-вот тронутся умом. Одни пили пиво во время работы. Другие бегали в бар через дорогу в перерывах между правками, чтобы перехватить что-нибудь более крепкое. И все курили. Курить не только разрешалось, это было необходимо, и, как правило, смог в отделе новостей был сильнее, чем туман над заливом Манхассет. Один печально известный редактор начинал свой день с раскуривания трубки, затем после полудня переходил на сигары, а за час до выпуска курил «Кэмел» без фильтра одну сигарету за другой. Он выглядел на сто пятьдесят лет и из копировщиков вынимал душу. Его прозвали Курящий Дьявол, и несколько копировщиков предупреждали меня, чтобы я держался от него подальше.
Хотя «Таймс» напоминала мне Йель — слишком много умников в одном месте, — меня это не смущало. Я чувствовал себя там как дома. Скорее всего, из-за старой мебели, заляпанного оранжевого ковра и засоренных унитазов. Годы, проведенные в дедушкином доме, стали идеальной подготовкой. Но, конечно, настоящей причиной моего относительного спокойствия были «Пабликаны». Что бы ни случалось в отделе новостей в течение дня, я знал, что вечером меня ждут в баре. Я всегда мог рассчитывать, что ребята из «Пабликанов» подбодрят меня, а женщины подскажут, как лучше одеться. Все корреспонденты «Таймс» носили стильные подтяжки, галстуки того же цвета и ботинки с закругленными носами — большие, без швов, похожие на каноэ, — и хотя у меня не было денег на подобные вещи, мои бывшие коллеги из «Лорд энд Тейлор» подсказали мне, как улучшить гардероб. Они научили меня «одалживать» одежду в универмагах. Подтяжки и галстуки можно взять «померить», а потом вернуть. И я всегда буду благоухать «ароматом успеха», если буду заходить в магазин по дороге на работу и брызгаться пробниками.
Я был безумно счастлив. По многу часов я трудился в отделе новостей и добровольно соглашался работать дополнительно. Даже в выходные я заходил в здание газеты, притворяясь, будто работаю и очень занят. Если я не мог найти себе дела, я шел в «морг», где хранились архивы всех статей «Таймс» со времен гражданской войны, и читал там работы лучших корреспондентов, изучая их стиль. Однажды мне пришло в голову спросить у женщины, которая заведовала «моргом», нет ли у нее досье на моего отца. Досье имелось. Оно было тоненьким, но захватывающим. Я принес его в отдел и уселся читать, будто это документы Пентагона. Одна статья, написанная как раз после того, как «Битлз» появились в шоу Эда Салливана,[72] называла моего отца экспертом по рок-н-роллу. Читая, я стал насвистывать «Я хотел бы держать тебя за руку».
— Кто, черт возьми… свистит?! — завизжал Курящий Дьявол.
Толпа корреспондентов и редакторов прервала работу и повернула головы.
— Я! — пришлось мне признаться.
— Свист в отделе новостей может накликать беду, придурок!
Все смотрели на меня. Я не знал, что сказать. Когда все, усмехаясь, вернулись к работе, я взглянул на часы на стене. Полшестого. Если я уйду прямо сейчас, я успею на «счастливый час» в «Пабликанах».
Пристыженный, я шел к Пенн-стейшн и заметил толпу возле отеля «Пента». Пожарные машины. Полиция. Толпы зевак.
— Что происходит? — спросил я у женщины.
— Отель горит!
Вот он — мой шанс. Я бросился в телефонную будку и набрал номер дежурной по городу. Ответил редактор.
— Здрасьте, это Джей Ар Морингер! — сказал я. — Я здесь у «Пенты», и похоже, что отель объят пламенем!
— Кто это?
— Джей Ар Морингер. Новый копировщик. Я чувствую запах дыма.
— «Пента»… горит? Ты чувствуешь дым?
— Да, сэр. Жжет мне нос. Густой дым.
— Господи Иисусе! Хорошо, сейчас я тебя соединю с репортером. Скажешь ему, что ты видишь. Опишешь все в красках. Потом найдешь кого-нибудь, кто там главный. Боб, запишешь со слов парня, его зовут Джиллермо Вингер!
Меня соединят с корреспондентом. Как же мне повезло, что «Пента» загорелась! Мои дни беготни за бутербродами и сортировки копий сочтены. Редакторы немедленно организуют мне испытательный срок. Я не мог дождаться, когда расскажу дяде Чарли и Стиву про свою удачу, сенсацию, материалы о «Пента»-огне, — это вызовет хохот в баре. Зная, что мужчины в баре захотят узнать мельчайшие подробности о пожаре, я стал наблюдать. Пожарники казались на удивление спокойными. Они стояли вокруг, смеялись и болтали. Полицейские тоже. Было такое ощущение, что никто не беспокоится. Я посмотрел на отель. Пламени не было. С другой стороны телефонной будки стояла тележка с кренделями. Продавец болтал с пожарниками и забыл про крендели. Они почернели, и от них отлетали сернокислые облачка дыма, который шел прямо ко мне в нос. Ой-ей-ей! Я повесил трубку и ринулся к пожарнику, у которого был самый большой шлем. Его физиономия так походила на кусок вареной ветчины, что он мог бы быть мэром Манхассета.
— Что здесь происходит, начальник? — спросил я. — То есть я хотел сказать — офицер! То есть я хотел узнать, что случилось? Меня зовут Джей Ар Морингер. Из «Таймс».
— Расслабься, парень. Все в ажуре. Это учебная тревога. Мы ее проводим раз в месяц.
— Гостиница не горит?
— He-а.
— Это точно?
Услышав разочарование в моем голосе, пожарник наклонился ко мне, проверить, не собираюсь ли я осуществить поджог. Я вернулся к телефонной будке и набрал номер дежурного по городу. Ответил тот же редактор.
— Вингер! — сказал он. — Извини, связь прервалась. Должно быть, рассоединили, когда я пытался перевести звонок. Подожди, сейчас ты услышишь голос, это будет Боб. Он запишет с твоих слов.
— Уже не нужно.
— Что?
— «Пента», похоже, на самом деле… не горит. Совсем не горит.
— Что?
— Это учебная тревога.
— Что?
— Учебная тревога.
— Вингер, бога ради, ты сказал, что чувствуешь запах дыма.
— Верно. Когда я с вами говорил — забавно, честное слово, — я стоял возле тележки с кренделями. И крендели горели.
Я услышал, как редактор тяжело задышал, будто тоже вдохнул дым от кренделей. Он отдышался и закричал, чтобы Боб отошел. Я услышал, как он сказал: «Ложная тревога. Какой-то копировщик… в телефонной будке возле „Пенты“… крендели горели…» Я не слышал, что сказал Боб, но, судя по его тону, он был не очень доволен.
Редактор снова заговорил со мной:
