Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2007)
Вы страшно правы — в этом мы заодно — “смерть вполне необходима: если ее не будет, — рыцарь недостоин и Бог несовершенен”. Это самое важное. Мне трудно выразиться о любви к достоинству и совершенству совсем ясно, получается что-то неверное, но верьте мне, что это не то “антропософское”. Это связано со “смертью вполне”. Можно любить “смерть вполне”, хотя она в этом не нуждается, — любить как геройский подвиг и как честь — так и совершенство и достоинство. Это и рыцарь сам, и превыше рыцаря. Думаю, такая мысль Вам близка, хотя мы ее по-разному выражаем.
Это письмо я собирался отослать Вам еще перед смертью папы. Потом оно потерялось. Я сейчас другого склада, других мыслей, но все-таки шлю — две характеристики себя самого. Простите, что оно мятое. Преданный Вам Игорь Ч.
1 См. примеч. 11 к предыдущему письму.
2Фрагмент из книги Д. Мережковского “Франциск Ассизский”, изданной в 1938 г., публиковался в “Современных записках” № 58 за 1935 г. Приводимая Чинновым цитата почти дословно воспроизводит текст Мережковского. (Благодарю М. Ю. Эдельштейна за указание.)
3 См. примеч. 8 к предыдущему письму.
26.06.1935. Latvija, Melluzi, Dambja iela, 16
Дорогой и милый Юрий Павлович!
Простите ли Вы меня за мое молчание? Я Вам писал, т. е. написал письмо, но в доме у нас весь этот год было нерадостно, в этой рассеянности от горя у нас его Вам не переслал. Я его случайно нашел среди бумаг только недавно. У меня болел папа, очень мучительно. Теперь, 18 мая, он умер1. Я только теперь могу об этом писать, хотя все еще мне как-то не верится. Кажется, если бы я его увидел живого, я бы в первую минуту не удивился. Мы были очень к нему привязаны с мамой, и теперь так жаль и себя, и ее, и его. У него были камни в пузыре. Мы, наконец, решились на операцию. Прекрасно ее перенес, и вдруг на 12-й день эмболия. Он был без сознания, когда я пришел. Хоть бы поговорил с ним, хоть бы несколько слов сказал мне и я ему. Я давал ему лекарство весь день и ночь. А за 20 минут до конца должен был ехать на вокзал встречать маму — они ведь жили у меня в деревне — папа помещик и страшно все это любил, возился с цветами. Я не хотел ни телеграфировать, ни телефонировать ей, написал, что он без нее скучает. Она ничего не подозревала, я на родных не полагался. Вы знаете, это было все-таки самое страшное у меня в жизни — ее приготовить — и эта ночь в больнице до того.
Как праздно я писал о смерти, и как это в действительности вне тем, вне всего, но зато в самом центре теперь. Об этом нельзя писать. Со мной только в морге сделалась истерика — ходил, приподымал грязные простыни и всматривался, а так нет слез. А мама плачет вот уже целый месяц каждую ночь. Да, это горе. Он был действительно прекрасный человек, такой друг, такой отец, которые редко бывают, — очень умный и добрый, очень порядочный, безупречный человек. Знаете, Юрий Павлович, все-таки нужно желать, чтобы оказалось, что есть Бог, что он как-то утешает хороших мертвых — ужас, если Там нет ничего. Он ведь уже поправлялся, был так счастлив, я у него сидел целые дни (мама не могла приехать по нездоровью), так хорошо все могло быть. Хотел помочь мне писать дипломную работу (он юрист, двух университетов, очень образованный, очень культурный), так все налаживалось опять. Вся жизнь изменилась, так сложно все, неизвестно — и средств у нас почти не осталось. Очень большое горе. Так не должно было быть. Мечтал опять ходить в театр — он постоянно ездил в Ригу, страшно любил музыку, литературу и работу — такая содержательная жизнь. Какая-нибудь другая, никчемная, могла прекратиться вместо нее.
Ну что же делать. Напишите мне. Я соскучился по Вашим письмам. Как Вы поживаете? Теперь, из-за нужды в деньгах, я, вероятно, не смогу к Вам приехать. Пришлите Ваших стихов. Будьте счастливы. Крепко жму Вашу руку. Игорь Чиннов.
1Владимир Алексеевич Чиннов похоронен в Риге. В архиве Чиннова сохранился конверт с надписью: “Земля с могилы отца”.
Публикация, подготовка текста, вступительная статья и комментарии ОЛЬГИ КУЗНЕЦОВОЙ.
1Варшавский В. Незамеченное поколение. Нью-Йорк, 1956, стр. 16.
2Чиннов И. Собр. соч. в 2-х томах, т. 2. М., “Согласие”, 2002, стр. 81.
3Из ответов Ю. Иваска на вопросы Джона Глэда. Цит. по кн.: Глэд Д. Беседы в изгнании. М., 1991, стр. 28, 29.
4 Из комментариев Ю. Иваска к публикации писем Б. Поплавского в “Гнозисе” (1979, № 5 — 6). Цит. по кн.: Поплавский Б. Неизданное. М., 1996, стр. 453.
5Там же, стр. 239.
6Там же, стр. 242.
7Там же, стр. 245.
8Цветаева М. Собр. соч. в 7-ти томах, т. 7. М., 1995, стр. 380.
9Варшавский В. Незамеченное поколение, стр. 188.
10Там же, стр. 40, 41.
11“Вечер „Чисел””. — “Числа”, 1930 — 1931, № 4, стр. 260. (Заметка без подписи.)
12 Адамович Г. Одиночество и свобода. Нью-Йорк, 1955, стр. 39.
13Закович Г. Б. Вечер Союза молодых поэтов. — “Числа”, 1930 — 1931, № 4, стр. 258.
14“Новая газета”, 1931, № 3, 1 апреля. Цит. по кн.: Поплавский Б. Неизданное, стр. 262, 263.
15Из ответов Ю. Иваска на вопросы Джона Глэда. Цит. по кн.: Глэд Д. Беседы в изгнании, стр. 30.
16Приведенные во вступительной статье стихи Чиннова цитируются по изданию: Чиннов И. Собр. соч. в 2-х томах. М., “Согласие”, т. 1 — 2000, т. 2 — 2002.
Космос и шпионы
Нельзя сказать, чтобы я была таким уж усердным читателем Вячеслава Рыбакова, но из круга современных фантастов я его выделила давно. Со времени “Гравилета „Цесаревич”” (а это 1993 год). Тогда все больше страшилки-антиутопии писали, а над утопичностью посмеивались. А тут обаятельная, легко написанная, с динамичным, ладным сюжетом — и при этом умная и парадоксальная книга, разрабатывающая завлекательную версию альтернативной истории: не было в России ни революции, ни Гражданской войны, процветающая империя строит мощнейшие космические корабли, жители ее благоденствуют. А коммунизм — всего лишь безвредное этическое учение, которому привержен, к примеру, один из главных героев — князь Трубецкой, в некотором роде предшественник Эраста Фандорина (аристократ на страже государственной безопасности — фигура, немыслимая в литературе ХIХ века). Что касается нашей истории, с революцией и двумя мировыми войнами, — так это история иллюзорная, протекающая в экспериментальном мире, искусственной земле, спрыснутой облаком иррациональной ненависти, трихинами из сна Раскольникова.
И опять же — ко времени пришлась книга. Страна оказалась на очередной исторической развилке, не было недостатка в статьях, исследующих упущенные возможности Российской империи. К новому, творимому на глазах мифу о России, которую мы потеряли, легко прибавлялся еще один1. Ну и что ж с того, что миф? Писатель и должен выдумывать — на то и роман, тем более — фантастический.
С тех пор я за Рыбаковым не то чтобы пристально следила, но если, скажем, в сборнике “Миры братьев Стругацких. Время учеников” мне попадалась повесть Рыбакова, где действуют постаревшие герои Стругацких, или в журнале “Нева” я натыкалась на рассказ “Смерть Ивана Ильича”, имя Рыбакова было достаточным основанием, чтобы прочесть текст (даже если он проигрывал в сравнении с “Гравилетом…”).
Потом как из рога изобилия посыпались книги Хольма ван Зайчика, и кто же не знал, что их сочиняет Вячеслав Рыбаков, китаист по образованию, вместе со своим другом и коллегой, тоже синологом, Алимовым?
Эта евразийская утопия имела еще меньше оснований в реальности, но казалась умной и занимательной культурологической игрой. Трудно себе представить, чтобы военное соперничество Руси и Золотой Орды кончилось в XIII веке побратимством Александра Невского и хана Сартака, последовавшим затем вечным миром и объединением некогда враждовавших народов; чтобы образовавшаяся Ордусь спокойно процветала под эгидой императорского Китая; чтобы это гигантское евразийское пространство сделалось “величайшим, богатейшим и гуманнейшим государством в мире”; чтобы там не было ни национальной вражды, ни ненависти, ни злобы — одно лишь верховенство закона и культура “уважительности к иному”. Но почему бы не вообразить привлекательную империю, основанную на иных, нежели западное общество, принципах?
Конечно, активное антизападничество авторов выпирает наружу, конечно, они, как показала это И. Роднянская в статье “Ловцы продвинутых человеков”, ловко подсаживают на крючки тлеющих фобий интеллигентного читателя, чтобы, “по возможности захлопнув окно в Европу, прорубить его в Азию”. Но я не такой уж горячий поклонник современных западных демократий (хотя еще в меньшей степени мне нравятся восточные деспотии), чтобы не посмеяться над промахами незадачливого американского варвара в просвещенной евразийской империи. Да и какая опасность, мнилось мне, таится в культурологической сказке, в утопических фантазиях об обществе, бесконфликтно вместившем разные цивилизации, в остроумной литературной игре, в парадоксальном жонглировании словами, понятиями, реалиями нашей жизни, неожиданно являющимися в их ордусском обличье?
