Сергей Герасимов - Шаги за спиной
Черный старичок сел в машину, отъехал до поворота.
Постоял, посигналил. Уехал. А чего-то в самом деле было отказываться? – подумала Тамара, – оставил бы хату… Тьфу, черт попутал!
Она нырнула под деревья; ее основательно подросшие ноги узнали детскую дорожку и пошли вперед, не спрашивая разрешения. Четыре дерева все так же затеняли небо над головой, но ручья уже не было, на его месте осталась канавка, заросшая бурьянными травами. Вход в пещеру закрывала гнилая кирпичная стенка.
Она шла в особой безветренной тишине, пронизанной памятью и пронизанной стрекотом невидимых насекомых; она еще издалека заметила, что дома нет – что-то упало в груди, а потом стало все равно, будто перегорела лампочка тлевшая в полнакала. От молодых осинок остались пеньки, прорастающие кустиками; яблони пугали полуотколотыми древними ветвями – кто бы посмел раньше? А яблок не осталось, даже гнилых. Вот только на этом дереве, странно.
Из какого-то, почти суеверного чувства, она решила не брать яблок. Спускаясь с холма, она поймала носом последнюю блестку солнца: заходя, солнце блеснуло и осветило сбоку еще нос; нос засветился как оранжевая лампочка, погас.
Она подошла к краю откоса. Здесь еще сохранились перила; ближайшие деревья внизу вскидывали своои кроны только до уровня перил. В хороший летний день отсюда был виден даже дальний город, а в хорошую летнюю ночь город подсвечивал небо своими огнями и можно было видеть, как блестит озеро километрах в двадцати отсюда – по ночам оно блестело чернотой. Боже, почему мне так одиноко сейчас?
Она положила пальцы на перила; сыграла пальцами начало этюда – над руками мы тоже не властны, не только над мыслями или желаниями – пусть играют, если хотят. Вот Валерий, он играл по-настоящему. Где сейчас он? Встретимся ли мы еще раз?
И стоит ли встречаться?
Небо пересекало себя радужной полосой (как много оттенков дает простой красный кружок, давно уползший под землю. За левым плечом светилась луна, еще круглая, но уже уставшая от собственной полноты и потому чуть втянувшая левую щеку.
Окруженная черно-зеленым светом, луна опускалась на западе, как и положено светилам. Небо над самой головой было пушистым от мелких прозрачных облачков. Она отклонилась назад и, приоткрыв рот, смотрела на облака – облака были близко и в то же время далеко, глаза не могли определить расстояние. Это было похоже на каплю воды под микроскомом – то же расплывчатое свечение, то же неопределенное расстояние; ни близко, ни далеко. И было так одиноко…
Между облаками зародилась первая звезда. Сразу же появились еще три, чуть в стороне, предвещая быструю ночь.
Вздохнув, она отошла от перил и решила возвращаться к дороге.
Она бы не заблудилась здесь и с завязанными глазами. Под деревьями было совершенно темно. Где-то в совсем близких кустах послышался шум; она прижалась к стволу. Вдалеке послышался волчий вой.
– Волков не боишься? – спрашивал старичок.
– Люди страшнее, – отвечала она.
– Эта девочка не проживет дольше двадцати, – предрекал доктор.
– Сколько мне осталось жить? – спрашивала она демона.
– Не больше двух месяцев, – отвечало блюдце.
– От чего я умру?
– Не скажу. Я же злой демон, вот и помучайся.
А до двадцати осталось совсем немного.
Волчий вой послышался громче и ближе. Она побежала.
120
– Да все равно ты дрянь, – сказал Толик и ударил еще раз.
Валерий упал, ударился лбом о камень и потерял сознание.
– Теперь готов, – сказал Толик, – потащили.
– Не хочется туда лезть.
– Тогда давай его за руки и за ноги; раскачаем и бросим.
Они подняли тело за руки и ноги.
– Не такой уж он и тяжелый, – сказал Толик.
Шоферу было около сорока, он был в светлых джинсах и длинной футболке с надписью «Кондор». Сейчас ему было страшно и он суетился. Он всегда суетился, если страшно, такая уж его природа. Но страшнее всего было то, что Толик может увидеть этот страх и, убив одного, тем же способом убьет и другого. Дружба дружбой, а ради таких денег…
– Че дергаешься, как припадочный? – спросил Толик, – хватай и кидай.
– Я и кидаю, – сказал шофер и схватился за две ноги. Руки соскользнули со штанин. От страха пальцы не держали.
– Ты шо, поднять не можешь?
Шофер почувствовал, как по волосам стекает пот; пот стекал и по спине, живот тоже был мокрым – в свете фар футболка была вся в черных мокрых пятнах, особенно больших под грудью.
– Ноги тяжелее, – сказал Толик. – Поменяемся, я здесь возьму.
Они все же взяли тело и стали раскачивать.
– Да вместе же качаем, идиот! – закричал Толик. – Еще раз.
Вдруг рука Валерия зашевелилась и вырвалась. Тело плюхнулось на траву. Стало брыкаться ногами.
– Во живучий! – удивился Толик, – щас я ему еще раз дам.
Валерий откатился и упал лицом на камень. Откуда здесь камень? У болота?
На этом месте обедали трое убийц. Конечно, они не успели взять пистолеты, иначе бы…
Он нащупал холодную железку и трижды выстрелил в темноту наугад. Толик заорал, куда-то ему попало. Как вскусно пахнет трава – еще бы, свежий поросенок!
– Всем сюда! – закричал Валерий, – хотели взять меня за просто так!
В груди шевелился зверь. Зверь подрастал, матерел, жаждал крови. Волк, лев, орел, шакал, шавка, крыса.
– Уходи в лес! – кричал Толик, – он не найдет тебя!
Валерий выстрелил наугад еще дважды.
Шофер стоял, прижавшись спиной к дереву. Две пули откололи щепки около его ушей. Он решил сдаться.
– Кто? – Валерий направил пистолет на фигуру.
– Я тебе нужен, я тебя вывезу…
– Деньги!
Шофер отдал деньги.
– И у другого возьми!
Шофер взял остаток.
– Ты меня убьешь?
– Да. После того, как ты меня вывезешь из этой глуши.
Впрочем, нет. Я тебе оставлю жизнь при одном условии: ты включишь весь внутренний свет в автобусе, разденешься догола и будешь вести автобус стоя. Чтобы каждый тебя видел. Всю дорогу до города. И всю дорогу будешь петь песни. Если будешь петь весело, я тебя отпущу.
– А Толик?
– Толик пусть подыхает в лесу.
Шофер выполнил условие и вывел машину на дорогу. Песен он знал мало и пел их препаршиво. Только «Я поднимаю свой бокал» и «Выходила на берег Катюша». Валерий сказал ему замолчать.
Дорога была совершенно пуста. Валерий приказал ехать медленно, со скоростью пешехода. За час встретились только две легковушки: одна просто просигналила, другая остановилась и поехала следом. Догнала и присмотрелась. Водитель ругнулся матом и сделал пару снимком Кодаком. Становилось немного скучно, тоскливо. Из глубины всплывало одиночество.
– Чуть быстрее, – сказал Валерий. – За нами едет другой автобус. Я хочу оторваться.
– Не может быть, – сказал шофер, – все автобусы заняты.
– Я же не слепой.
Шофер посмотрел в зеркальце и его глаза стали большими:
– Это мой автобус!
– А на чем я еду?
– На нем же!
– Останови.
Они остановились и второй автобус остановился тоже. Он точно так же светился изнутри, но было видно, что почти все сиденья заняты. Второй автобус повторял первый во всех деталях, но был полупрозрачен, как привидение.
Шофер вышел и из второго автобуса вышла точно такая же полупрозрачная фигура голого человека.
– Я боюсь… – сказал шофер.
– Давай развернемся.
Они развернулись и второй автобус развернулся точно так же. Второй был прозрачной копией первого.
– Теперь за ними! – приказал Валерий.
Они, постепенно набирая скорость, стали догонять мираж; но мираж растаял и возник на том же расстоянии сзади.
– Они все время за нашей спиной! – сказал шофер. – Это привидения! Это Летучий Голландец! Едущий!
– Попробуй стать поперек дороги.
Шофер попробовал. Теперь люди, сидящие во втором автобусе, были хорошо видны. Лица съедались расстоянием. Но вон та – точно Людмила. Разве могу я не узнать ее. Господи, я ведь до сих пор помню тебя всю:
Тонкая рубашка, лишь полуприкрывающая грудь; очки от солнца, вечно сползающие с волос; губы цвета раннего заката и такая, такая музыкальность вздоха… Неужели это ты?
Скрип полозьев, снежинки на твоих волосах, приступы счастья, каждый – как фонтан из разорванной аорты; неужели это могло быть? Неужели это были мы? Первый поцелуй и ты поцеловала меня первой, я был застенчив как малолеток, на следующий день у меня срывался голос от полноты памяти – и еще сколько… А кто вон тот человек? Он тоже кажется знакомым. Они сидят в два ряда. Второй ряд совсем невиден.
Их человек восемь или десять. Те, которые всегда за спиной.
– Я знаю, что это, – сказал Валерий.
– Что?
– Твоей тупой башке обьяснить трудно. Но попробую. Это те, кто идет за моей спиной. Такие же идут за спиной каждого, но только мои лучше видны. Что бы ты ни сделал, за твоей спиной остаются шаги. И сколько бы лет ни прошло, как бы ни изменился ты сам, эти шаги все равно идут, они не отстанут.
