Дональд Крик - Мартин-Плейс
— Дэнни! — в ее голосе было облегчение. Когда он вошел, она сказала: — До чего же я тебе рада! Сейчас я вскипячу чай.
— Спасибо, Мо. Как дела?
— Слава богу, теперь уж недолго ждать. А после я начну новую жизнь. Я серьезно. Они чего-нибудь говорят?
— При мне — нет. — Он присел на краешек кровати, глядя, как Молли заваривает чай.
Она оглянулась.
— Виделся последнее время с Полой?
— На той неделе ходил с ней в театр. Но по большей части она теперь — это только голос в телефонной трубке.
— А ты не думаешь, что зря тратишь на нее время?
— Я смотрю на это по-другому.
— Здорово тебя заело. Вот послушался бы моего совета!
— Хватит, Мо. Я все это уже слышал.
— Прости, Дэнни. — Она сказала это робко, испугавшись его раздражения.
— Брось, Мо. Я все понимаю.
— Ты всегда все понимаешь.
Молли отвернулась. Она тихонько плакала и, возясь с чайничком, пыталась удержать слезы.
— Ну ладно, Мо, не плачь, — уговаривал Дэнни, подойдя к ней. — От этого толку не будет.
— Я знаю. Ты чересчур уж мягкосердечный, Дэнни. Вот такие-то, как ты, и страдают. — Она налила ему чаю и села на колченогий стул. — А надо быть жестким, не то ничего не добьешься. И хитрым. А не сумеешь, всем будет наплевать, что бы с тобой ни случилось.
— Ты сейчас слишком мрачно смотришь на вещи, Мо. Это пройдет, когда все будет позади.
— Ну, теперь-то я буду жесткой. И хитрой тоже.
Это настойчивое повторение угнетало его, заставляло вспоминать Салливена и искать все новые и новые ответы на все новые и новые вопросы, а ведь именно теперь, когда он начал продвигаться, ему больше всего нужна была уверенность в себе.
— Ты попробуешь вернуться в мастерскую? — спросил он.
— В прежнюю-то мне неохота. Они же там все знают. — Она неуверенно добавила: — По газетам видно, что работу сейчас найти не так просто.
Дэнни кивнул.
— Отец каждый день рассказывает — то того уволили, то этого.
— А сам-то он? Он не боится, что его тоже уволят? Не могу сказать, чтобы я очень его любила, но ему в жизни туго пришлось. И что он такой — это она виновата.
— Мне всегда было его жалко. Даже когда я был совсем малышом. Ведь мама всегда его пилила: что бы он ни делал, все было плохо.
— Она многого от тебя ждет, Дэнни. По-моему, она только и думает о том, каким ты когда-нибудь станешь. Словно возмещает себе то, чего у нее самой никогда не было.
— Возможно.
— Ну, за тебя бояться нечего. У тебя голова хорошая и вообще…
Тоскливая нота в ее голосе рассказала ему о ее неуверенности, о томительном ощущении ненужности и одиночества. Но он не мог бы объяснить ей, что и сам ощущает себя изгоем, не мог объяснить тот разрыв между его мыслями и действиями, который стал особенно острым, пока он находился под опекой Салливена. А Молли говорила:
— Ух, так и вижу, как ты сидишь в шикарном кабинете с секретаршей. У тебя будет большущий автомобиль и красивый дом на Северной стороне. И уж конечно, ты заведешь большущую библиотеку. Как еще у тебя глаза не лопнули — сколько ты читаешь!
— Тогда у меня не будет времени читать. Да и думать тоже; только о делах. — Это была слабая копия клятвы, которую он дал себе ночью после танцев в яхт-клубе, но теперь он говорил, уже не веря, что сможет изменить свой характер не только в мечтах, но и в действительности.
Молли нахмурилась.
— Только не позволяй, чтобы это тебя совсем засосало. Вовсе тебе не обязательно жениться на конторе. И так все будет хорошо.
Дэнни улыбнулся. Значит, только она одна должна стать жесткой и хитрой? А ему положено пребывать в мире справедливых наград и он не должен меняться?
— Как у тебя с деньгами, Мо?
— Пока обхожусь. Но только потому, что ты платишь за комнату. — Она поглядела на него алчущим взглядом — на свою единственную защиту от волн опустошающей тоски, которые все чаще накатывались на нее, когда она оставалась одна. — Уж ты-то работы не потеряешь, тут и сомневаться нечего. Только псих захочет с тобой расстаться. Это относится и к твоей Поле. — Негодование снова взяло верх над благоразумием. — Кем это она себя воображает? Я бы сказала ей пару теплых слов. Может, она тогда посмотрела бы на себя со стороны.
Сперва ему показалось, что именно этот взрыв негодования заставил задрожать ее губы, но, когда ее глаза вдруг расширились, а лицо болезненно сморщилось, он вскочил в тревоге.
— Что с тобой, Мо?
Она с трудом оторвалась от стула, и он помог ей добраться до постели. Кусая губы и всхлипывая, Молли сжимала и разжимала кулаки, и он смотрел на нее с ужасом, потому что догадывался, что происходит.
— Что я должен сделать, Мо? — Он наклонился к самому ее лицу. — Что?
Она глубоко вздохнула и вся расслабилась.
— Сбегай за такси, Дэнни. И скорее возвращайся.
После рождения ребенка Молли часто плакала: «Он был такой миленький, Дэнни, с такими большими глазками!» Она вернулась в «Лидо». Около двух недель она отказывалась выходить из комнаты, и Дэнни каждый день забегал к ней после работы.
— Ты должна чем-то заняться, Мо. Нельзя же лежать вот так и ничего не делать.
А она смотрела на него обвиняющим взглядом.
— Ты не знаешь, что это такое! За человека тебя не считают.
Каждый день повторялось одно и то же. В конце концов победа осталась за ним: Молли поступила ночной уборщицей в контору.
46
Деннис О’Рурк изо всех сил хлопнул калиткой, чтобы отвести душу, но передышка была короткой, и его снова охватил страх. Этот страх мучил его весь день, все время, пока он возил щеткой по полу и сметал кучки мусора в совок — разрезанную по диагонали канистру, к которой он приделал деревянную ручку. Он пытался наскрести как можно больше мусора и забирался в самые дальние закоулки, где никогда еще не бывала его щетка. Ну и времена настали — даже мусора и того нет! Раньше он за день выносил три бачка, а теперь — еле-еле один набирается. Позавчера он протер окна, но ведь этим каждый день заниматься не будешь! Да и все равно дела идут так, что никому не интересно, чистые окна в цехе или грязные.
Страх мучил его, пока он умывался, вытирал лицо и глядел на себя в зеркальце. Совсем старик. Человек всю жизнь проработал, а что он за это получил? Дом-то, правда, их собственный, но ведь купил его не он, а она! На деньги, которые ей оставил папаша. Только раз в жизни им и повезло. Ну конечно, не считая того, что у них есть Дэнни. Но ведь нельзя же обирать мальчишку. Ему пора уже свою жизнь устраивать. Господи, и ничегошеньки не осталось! Просто смешно: всю жизнь одно и то же, и все-таки не веришь — все думаешь, вот-вот что-нибудь подвернется. И никогда ничего. Он повесил полотенце на вешалку. Самое ей время молиться, подумал он с горьким торжеством, но тут же отогнал эту мысль: все-таки нехорошо отрекаться от веры. Ведь до сих пор ему везло. Вдруг и дальше повезет, а там, глядишь, дела пойдут на поправку.
Все время до чая он просидел над газетой, изучая редакционную статью — мастерский анализ ситуации, который только окончательно сбил его с толку и настроил весьма воинственно. Куда, черт их подери, они клонят? Он ломал над этим голову до конца ужина, а потом сказал, помешивая чай:
— Дела-то идут из рук вон плохо. Если работы станет меньше, то хоть фабрику закрывай. — Он посмотрел на Дэнни. — А у вас тоже увольняют?
— Пока еще нет.
— А застой-то чувствуется?
— На агентах последнее время обстановка начинает сказываться. Если и дальше пойдет так же, не удивлюсь, если некоторых из них уволят.
— Ну, ты-то сидишь твердо, ведь верно?
Дэнни увидел в его глазах алчную жажду подтверждения.
— Да, меня это коснуться не должно.
Прихлебывая чай, отец ворчал:
— И как, по-ихнему, человек может найти другую работу, когда столько молодых парней болтается без дела?
«Чего он, собственно, лишится? — подумал Дэнни. — Отупляющего, безрадостного труда? Но если такой труд кормит, человек должен иметь право хотя бы на него».
— Ты же давно там работаешь, — сказал он. — И уволить тебя было бы совсем несправедливо.
— Мне платят почасовые, сынок, и тут уж ничего не поделаешь.
Дэнни задумался над его словами. Человек, существующий из часа в час.
— Послушай, — сказал он. — Ведь жизнь у тебя не почасовая, так? На что же ты будешь жить, когда у тебя отнимут последний час работы? Кто-нибудь об этом подумал?
— Это не их забота.
— Так чья же?
Он искал козла отпущения — ведь они-то уже нашли!
Деннис пожал плечами.
— Ну, они тоже не виноваты; ведь у них и вправду нет для нас работы.
— Разве людям больше не нужны щетки? Разве они перестали причесываться, чистить зубы и натирать полы? — Дэнни понимал, что только подливает масла в огонь, но бедственное положение его отца ассоциировалось у него с национальным бедствием, грозные признаки которого он замечал повсюду, и он был не в силах молчать.
