Эльмира Нетесова - Колымское эхо

Аслан теперь не задерживался с работы. Едва заканчивался день, он торопился домой, где его ждала Варя. Человек всегда интересо­вался ее самочувствием, спрашивал, в чем нуж­на его помощь, спешил в магазин за продукта­ми, выносил ведра в контейнер, делал все неот­ложные дела и только после этого садился за стол ужинать.

Уж так получилось, что мужчины, побывав вместе на Колыме, сдружились и нередко пере­званивались. Вот и в этот раз, едва Аслан взял­ся за ложку, зазвонил телефон. Федор попросил к телефону Варю и сказал:

—    Ну, что? Поздравляю тебя, Варюха, баб­кой стала. Аж шесть внуков подарил тебе Сул­тан. Все как одна капля в него. Вот тебе и тихий пострел. Волчица каждый день за жратвой при­ходит и не боится. Из рук жрет и еще просит. А куда деваться, сосут. Один очень смышленый растет. Его кинолог для себя наметил. Говорит, что толк получится. Знаешь, он на махорку не реагирует. Прет напролом как танк. Хорошие деньги за него дают И уже мясом подкармлива­ют. Но он пока только меня слушается. Разре­шаю— берет, запрещаю — отходит. Ну, а дру­гие в охоту ударились, лис, зайцев, горностаев берут. Этих охотники уже присматривают. Одно плохо, что поймают, то сожрут вместе со шку­рой. Но это ничего, израстутся, пройдет жор.

—   Дома у меня был? Все ли там в поряд­ке?— спросила Варя.

—    Не беспокойся. Там время от времени уби­рает Елизавета, поддерживает порядок. Султан хотел всю свою ораву там поселить, да баба не пустила. Рычали на нее хором. Маленькие, а уже злые, как черти.

—   Это хорошо! — порадовалась Варя.

—   Так что, отдаем кинологу щенка?

—   Если есть с него толк, отдавай. Пусть спо­собности развивает.

—   Да, дом твой они сторожат, никого не пускают. Даже Елизавета с трудом проходит. Во, расплодились змеи. Когда сама приедешь, как в дом войдешь? — смеялся Федор, до­бавив:

—   С неделю назад старого оленя пригнали. Тот видно совсем древним был. Возле твоего дома его сожрали. Моим ни кусочка не перепа­ло. Все сами слопали. Эти дружбы не понима­ют. Попытался отнять, не получилось. Такой отпор дали. Прогнали от туши. Вот и вырастил деток. Они из зубов рвут.

—   Звери! Что ты хочешь?

—    Варь, а когда тебе рожать?

—    Врачи говорят через месяц.

—   Ты хоть позвони, кто появится и имя! Мы тут на Колыме рождение отметим.

—   Хорошо! Сообщу!

—   Игорь Павлович в отпуск собирается в твой дом. В своем поселке ему не сидится. Говорит, что там себя плохо чувствует. Сердце барахлит. К тебе лечиться приедет.

—    Пусть едет. Поместимся.

—   Так ему и передам.

—   Я сама ему напишу!

Варя не промедлила. И как обещала, напи­сала Игорю письмо. Предложила приехать на все лето отдыхать, сколько захочет.

Человек долго сидел над письмом. Гладил, много раз перечитывал. А в душе дрожала за­детая струна. Вот и его простили. Пусть пока одна, к другим еще не обращался. Но ведь это

здорово, что одним грехом стало меньше, что не клянут его Варя и мать. Отпустили вину с его души, не ругают, не поминают злом.

Игорь Павлович смотрит в окно. По улице идет пьяненький мужичонка. А что ему, он нико­му не давал слова завязать с пьянкой. А Игорь обещал Иванову. Уже четыре месяца на зуб не берет. Ох, и тяжко это не сделать даже глотка пива. Евменыч враз почует. У него нюх, как у со­баки, не скроешь и не спрячешь. А тот обяза­тельно подковырнет, съязвит при всех, у него о мужской солидарности никакого понятия. Дру­гой бы промолчал, но не Сашка.

А выпить так хочется. Ну, хотя бы глоток вина под селедочку, да с черным хлебом, но что поймет Иванов? Он целыми днями чай дует. Фу, какая мерзость...

Игорь выходит во двор. Там печатники сооб­ражают на троих. И селедка уже почищена, хлеб порезан. Осталось только в магазин сбегать. А он напротив. Бери и отводи душу. Но Иванов... Этот все увидит из своего кабинета. От него никуда не денешься.

Человек убегает в свой кабинет. Как бы ни было, неохота получать замечание.

До конца дня еле досидел. Зато после рабо­ты первым делом в магазин зашел. Взял то, о чем целый день мечтал. И только повернул к двери, навстречу Евменыч. Глянул на покупки Бондарева, ехидно усмехнулся.

—   Что? Не выдержал?

—   А у меня повод! Серьезная причина!

—    Какая? — вылупился Евменыч.

—    Беременность! — ответил Бондарев с гор­достью.

—   От кого? — отвисла челюсть у Иванова.

—   От Аслана у Вари!

—   А ты причем здесь?

—   Я радуюсь! Пусть родится здоровым и без проблем. В их годы это подарок.

—   Детки — не всегда подарок. Вон я только в дом захожу, одолевают проблемами. То одно им купи, то другое. Компьютер только купили, он уже устарел. Теперь ноутбук им подай. А знаешь, сколько стоит? Окосеешь понево­ле. Да ладно бы только это. Скоро без штанов оставят и скажут, что так теперь модно хо­дить. Вон, как моя соседка, всего одну дочь имеет, а лестничную площадку вышла убирать без трусов. Вся жопа в шнурках, а впереди лос­кут. Назвала это стрингами, сказала, что мод­но. Вот я думаю, а если б у нее вторая дочь была, она совсем бы совесть потеряла с этой модой?

—   Ну, это твоя соседка! Мои нормальные.

—   А что? Варька и впрямь беременная?

—   Такой амбал, как Аслан, разве не задела­ет в натуре?

—    Ну, это дело путем отметить надо,— со­гласился Евменович и поплелся следом за Бон­даревым.

Тот чуть не скулил от досады. Ведь совсем иначе планировал вечер. Хотел провести его в одиночестве, со смаком. А тут Сашка прице­пился. Самое малое, полбутылки выжрет и по­ловину селедки сожрет. Самому на всю ночь хва­тило бы. А с этим на час. И развезет про газету, слушай его треп.

—   Эх-х, кто-нибудь позвал бы Сашку, но на пути как назло никого.

—   А ведь Варька собирается ребенка на сле­дующий год на Колыму привезти и там растить,— сказал Игорь Павлович.

Евменыч даже остановился, глаза стали круг­лыми, как шарики.

—   Да она что? По фазе поехала? А куда ее Аслан смотрит? Годовалого на Колыму? Стебанулась баба! Нет, я не против закалки, но не до такой степени! Мой сын все детство в Москве прожил. И лишь после школы на Камчатку при­ехал. Но это же Колыма!

—   Они родители, им решать,— ответил, вой­дя в подъезд.

Между тем Варя написала всем своим дев­чонкам о беременности и те вздумали навещать, поддерживать подругу морально. Им казалось, что в свои годы Варька банально боится ро­жать. А потому в доме Аслана постоянно крути­лись чужие люди. Даже самим в просторном доме места было мало. Все время кто-то наты­кался друг на друга.

Варвара пыталась много раз намекнуть, что излишня забота ни к чему. Но подруги делали вид, что ничего не понимают и продолжали ме­нять одна другую.

Они делились опытом, что-то советовали. Го­товили, убирали, стирали, не давая Варе при­коснуться ни к чему.

—   Ты не трепыхайся, вынашивай малыша, рожай его, а все остальное сделаем без тебя,— говорила Ирка.

—   Нет, вот когда я рожала, свекровь запря­гала меня, как ломовую лошадь. Я работала до последнего дня. А свекруха подгоняла:

—   Давай, крутись шустрей, родишь легче!

—    И, правда, сына едва успели в пеленку поймать. Во, торопыга мой малец,— хвалилась женщина.

—   Послушай, Игорь, а ты помнишь свою мать? — спросил Евменович.

—   Смутно, но помню. Она всегда что-то де­лала, крутилась на одной ноге. То полы моет, то картошку чистит, корову доит, у печки возится, распрямившуюся и не видел. Даже в койке, свер­нувшись калачиком, спала.

—   А чего ты об этом спросил?

—    Мы часто матерей забываем. И я свою тоже. Зато когда их не станет...

—   Моей уже давно нет.