Гарольд Роббинс - Воспоминания минувших дней

— Ты меня знаешь. Я иногда могу позволить себе маленькие шалости.

— Ты называешь это шалостями, — возразила я. — То, что я видела, не мало даже для тебя.

— Хорошо. — Дэниэл посерьезнел. — Если хочешь, я сегодня же откажусь от нее.

— Не надо. Внесем только одно изменение.

— Какое?

— Если ты хочешь лечиться, пожалуйста, лечись, но со мной. Не беспокойся, трудно тебе не будет. Если хочешь, можем начать курс прямо сейчас.

10 октября 1937.

Дэниэл ходит. Когда он устает, он берет палку. Сегодня я отвезла доктора Пинкуса и Уллу на поезд. Улла произвела на доктора такое впечатление, что он предложил ей поработать у него в клинике. По-моему, Улла такая кудесница, что у нее будет множество пациентов.

Когда я вернулась, Дэниэл сидел на крыльце с виски и сигарой. На столике перед ним стояли еще одна, неоткрытая, бутылка и коробка сигар. Заметив меня, он налил мне стакан.

— За нашу победу, — сказал он.

— Твою, — я чокнулася с ним. — Что ты собираешься делать теперь?

— Сначала поеду в Калифорнию повидать сына, потом попробую найти работу.

— Снова у Мюррея?

— Пошел он… В глазах Дэниэла, как когда-то, сверкали искорки гнева.

— Тогда к Льюису?

— Пока он с Мюрреем, нет.

— Может, поговоришь с дядей?

— Ты сама знаешь, что я не буду этого делать. Ничего, как-нибудь выкрутимся. Может, я создам новый профсоюз.

— Новый профсоюз? В какой отрасли? По-моему, профсоюзы есть уже на каждом предприятии.

— Пока не на каждом. Их нет в самих профсоюзах.

— По-моему, какая-то нелепица. Профсоюз в профсоюзе. Это как государство в государстве.

— Кто знает? — Дэниэл засмеялся. — Может, это тоже необходимо. Когда я смотрю на дела лидеров профсоюза, я начинаю задумываться, в чьих вообще интересах они действуют. Впрочем, я не тороплюсь. Времени у меня много, я не собираюсь очертя голову бросаться в новый водоворот. Мне надо еще очень многому научиться.

— А как же я? Что буду делать я, пока ты будешь учиться?

— Поработай у дяди.

— Я ушла от него и теперь уже не могу вернуться.

— Но ты, по-моему, пока ни в чем не нуждаешься. Деньги у тебя есть.

— Речь идет не о деньгах и не о работе. — Тон Дэниэла начал раздражать меня. — Я говорю о нас с тобой.

Дэниэл ничего не ответил.

— Ты знаешь, я беременна. Уже два месяца.

Дэниэл с такой силой сдавил стакан, что стекло треснуло, и на крыльцо пролилось виски, смешанное с кровью.

— Нет уж! — закричал он. — Не получится. Вы, женщины, считаете, что стоит вам сказать «Я беременна», и мужчины начнут бегать перед вами на задних лапках. Тэсс сломала мне этим всю жизнь, и я не допущу, чтобы подобное повторилось. — Он встал. — В общем, так: или делай аборт, или уходи. Это твой ребенок, а не мой.

Дверь с треском захлопнулась, а еще через несколько мгновений из дома донесся шум. По-видимому, Дэниэл упал. Когда я вошла, он лежал на полу гостиной. Подняв голову, он со злостью посмотрел на меня.

— Пошел к черту! — сказала я и закрыла за собой дверь. Дэниэл так и остался лежать на полу. Пожалуй, впервые никто не помог ему встать.

15 октября 1937.

Сегодня мне сделали аборт. Врачи молчат, видимо, я так никогда и не узнаю, кто у меня должен был быть — мальчик или девочка. В Чикаго по-прежнему идет дождь. Дэниэл не звонит, я все время плачу, не в силах остановиться. Сейчас мне сделают укол, чтобы я смогла уснуть.

Следующий дневник мать Кристины начала через год, но в его редких беспорядочных строчках не было больше ни одного упоминания об отце.

— Интересно, встретились ли они снова? — Кристина задумчиво посмотрела на стакан с вином.

— Не думаю. — Я сложил дневники в сумку. — А когда поженились твои родители?

— Сразу после войны, в сорок пятом. Отец был полковником, служил в штабе Эйзенхауэра в Лондоне, а мама работала в Управлении снабжения. Как-то раз он зашел к ним в офис, и они познакомились. После окончания войны они вернулись в Штаты и поженились… А твои?

— В шестьдесят пятом, через десять лет после того, как отец основал свою Конфедерацию.

— И что он делал все это время? — спросила Кристина.

— Честно говоря, не знаю. Я вообще не очень много знаю о нем, он никогда не рассказывал мне о себе.

— Ты можешь спросить его сейчас.

— В каком смысле?

— Я чувствую, он где-то рядом. — Кристина сделала глоток. — Иногда, глядя на тебя, я думаю, что это не ты, а совершенно другой человек.

Я взглянул на часы.

— Пожалуй, пора спать.

— Никак не могу успокоиться. Хочешь сигарету? Всего пару затяжек, — сказала Кристина. — Это успокоит меня, и я смогу уснуть.

— Хорошо.

Она отправилась за сигаретами, а я вышел во двор и растянулся на траве. Была прекрасная теплая ночь, на небе сияли звезды, а с моря дул ласковый ветерок.

Кристина села рядом, подала мне сигарету и поднесла к губам стакан. Я зажег сигарету и протянул ей. Меня поразила легкость и непринужденность ее манеры: делает глубокую затяжку, на мгновение останавливается, наслаждаясь, а потом медленно выдыхает дым.

Кристина протянула сигарету мне. После двух затяжек я почувствовал, что мне вот-вот станет нехорошо.

— Хватит на сегодня, — сказал я.

— Ты должен привыкнуть.

— Не знаю, смогу ли я когда-нибудь позволить себе такие сигареты.

Она засмеялась и, затянувшись еще раз, взглянула на меня.

— Куда ты поедешь, Джонатан?

— Раньше я хотел вернуться домой, а сейчас не знаю.

— Ты нашел здесь то, что искал?

— Честно говоря, я не знаю, что ищу. По-моему, мне вообще ничего не надо.

— А твой отец?

— Он умер, искать его уже поздно.

Кристина снова протянула мне сигарету. Я затянулся и почувствовал, что теряю сознание.

— Давай больше не будем говорить о моем отце. Хорошо?

— Хорошо. Тогда о чем?

— Ну, например, о том, что такое быть богатым.

— Не знаю.

— А твой муж? Он тоже был богатым человеком?

— Да.

— А твой отец?

— Тоже.

— То есть, ты с детства ни в чем не нуждалась?

Кристина задумалась.

— Да, можно и так сказать.

— А почему ты развелась?

— Рассказать тебе правду?

— Я и спрашиваю потому, что хочу знать правду.

— Мой муж слишком гнался за деньгами.

Я засмеялся.

— Это не смешно. Он всегда был так сосредоточен на своих делах, что просто не мог наслаждаться жизнью.

— Поэтому вы расстались. Давно это было?

— В прошлом году.

— А сейчас тебе лучше?

— В некотором смысле, — Кристина пожала плечами. — Во всяком случае, теперь никто меня не упрекает, что, не работая в компании, я живу как нахлебница. Да, я не работала, но только потому, что не хотела занимать место другого, может быть, более достойного человека.

— За это трудно осуждать. — Я вернул сигарету Кристине. — У меня кружится голова. Я никогда так себя не чувствовал.

— Так хорошо?

— Да.

— Прекрасно, — Кристина поцеловала меня теплыми губами, и я прижал ее к себе. Через мгновение она высвободилась из моих объятий. — Я хочу, чтобы ты побыл здесь еще немного, Джонатан. Пожалуйста, останься.

— Не знаю, смогу ли я.

— Оставайся, сколько сможешь. Ты мне очень нужен.

Я посмотрел ей в глаза. Теперь они казались мне совсем знакомыми.

— Тебе нужен не я, а мой отец.

— Что в этом плохого? Твой отец живет в тебе так же, как моя мать — во мне. Когда ты сказал, что мы играем в следопытов, я сначала не поняла тебя. Теперь понимаю. Понимаю и предлагаю довести игру до конца.

Я не ответил.

— Ты когда-нибудь был влюблен, Джонатан?

— По-моему, нет.

— Я тоже, но я представляю себе, что такое любовь. Моя мать любила твоего отца. Может, и мы сможем полюбить друг друга.

Я внезапно почувствовал, что мной управляет чужая воля. Обняв Кристину, я нежно погладил ее по голове.

— По-моему, то, что между нами сейчас — это и есть любовь. Но она не наша и никогда нашей не будет. Мне кажется, ты тоже это понимаешь.

— Да, — со слезами на глазах ответила Кристина. — Хотя сейчас не имеет значения, чья это любовь. Главное, что мы оба ее чувствуем.

День минувший. III

Глава 1

— Ты жулик, Большой Дэн!

Дэниэл засмеялся и, налив себе еще стакан виски, повернулся к другому.

— А ты что думаешь, Тони?

— То же самое.

Дэниэл вновь засмеялся и направился к выходу из бара.

— Тогда нам больше не о чем разговаривать, — сказал он, убирая со лба прядь седых волос.

— Подожди, — остановил его первый. — Ты меня не так понял. Мы еще не все сказали друг другу.

— Хорошо, — Дэниэл сел на место.