Александр Проханов - Политолог
Прекрасная бетонная трасса, безлюдная и прямая, не нарушала первозданной тундры. Лишь подчеркивала необузданность дикой природы, окруженная пламенеющим кипреем, огненно-алым багульником, синими и золотыми цветами, чья красота была сотворена не для глаз человека, а для услаждения божественного взора. Стрижайло увидел, как из земли, — из цветов и низкорослых кустарников, — возникла труба, темная, небольшого диаметра, с чашечкой стеклянного прибора, в которой скрывался циферблат и красная стрелка. Они казались частью природы, напоминали стебель с хрустальным цветком. Труба тянулась вдоль трассы и скоро соединилась с другой трубой, более крупной. Ее стебель вырастал из земли, окруженный чашечками застекленных циферблатов. Обе трубы срослись, словно растения, тонкое и потолще, с поблескивающими соцветиями. Третья труба, крупнее прежних, подымалась из небольшого голубого озера, окруженного цветущей осокой, вся в стеклянных чашечках, в каждой из которых трепетала красная стрелка. Зеркальная гладь вокруг трубы содрогалась мельчайшей рябью, как если бы в воду упало насекомое и теребило поверхность лапками. Машина мчалась по трассе, и вокруг, — из осоки и рыжих мхов, из цветущих болот и чистых озер, из медлительных темных речек и зеркальных проток, — вырастали трубы, все толще, мощней, усыпанные соцветиями и плодами приборов. Сплетались, сливались, поднимались все выше, стремились все в одну сторону, где над порослью карликовых берез, над цветущими хлябями и волнистыми голубыми далями уходили в небо громадные туманные трубы. Свивались в тугие петли, выписывали в небесах мощные вензеля и иероглифы, огромно и туманно исчезали в солнечном блеске, в облаках, в белесой дымке северных небес. Трубы были живые, создавали вибрацию неба, были окружены туманными испарениями, размытыми радугами.
— «Матка мира», — произнес Маковский. — Центр нефтяной либеральной империи. Пуповина, соединяющая Россию с земной цивилизацией. Об этом вы напишите в своем докладе: «Я видел центр мира. Осязал сокровенную «матку империи»».
Он остановил «джип» у подножия трубы, выпустил спутников из машины. Зрелище было столь впечатляюще, что Стрижайло, запрокидывая голову, следя глазами за черным хоботом, пропадавшим в небесах, оставил в покое грудь Сони Ки, позволив ей привести в порядок свой слегка нарушенный туалет.
— Русская идея — это нефть. Нефть — это свобода. Так русская идея, которую обычно противопоставляют либерализму, сопряжена с идеей свободы. Я осознал это теоретически, воплотил на практике, и теперь являюсь «либеральным императором», носителем русского нефтяного глобализма — Маковский приблизился к трубе, коснулся ее черного кожуха, и, казалось, мощь невидимых, гудящих в трубе потоков передалась ему. Он увеличился в размерах, набряк литой силой, укрупнился во всех своих мускулах, одухотворился лицом. Множество окружавших трубу циферблатов, гирлянды стеклянных манометров, пульсирующие индикаторы задрожали, будто этим прикосновением трубопроводы повысили давление и пропускную способность, ускорили бурлящий бег нефти. — Отсюда трубы уходят во все части света. Питают цивилизации Европы, Китая, Японии, насыщают неутолимую нефтяную жажду Америки. Я могу слегка перекрыть трубу, и исчезнет вся автомобильная индустрия Японии. Небоскребы Шанхая обесточат и превратятся в мертвые башни. Силиконовая долина в Калифорнии примет вид умирающей вологодской деревни. А в странах Евросоюза начнутся массовые выступления трудящихся, замерзающих в своих фешенебельных коттеджах, — Маковский обнял трубу, прижался к ней грудью, на глазах вырос в три человеческих роста. Посмуглел кожей, стал бронзовым и литым, как памятник, пугая Стрижайло дрожью могучих мышц, яростным рыжим пламенем громадного ястребиного ока. — Нефть имеет космическое происхождение, ее цвет — абсолютная чернота первозданного Космоса. Свобода имеет космический смысл. Спектральная, разноцветная на своей периферии, свобода абсолютно черна в своей непостижимой глубине. Вот почему нефтяная пленка переливается всеми цветами радуги. Бог сделал человека их нефти и сделал его свободным. Адам был негром, и первые поколения земных людей были черными. Бог был негром, и форма моих негроидных губ доказывает мое божественное происхождение, — он поцеловал трубу своими вывернутыми негроидными губами, словно пил из нефтепровода живительную прану, превращавшую его в великана. Огромный, под небеса, стоял среди труб, сжимая их громадными кулаками. Вязал из них узлы, выгибал фантастические петли, перекидывал из стороны в сторону, бросая гудящую черную плеть в сторону туманного севера, другую на юг, где таинственно волновались холмы, третью в небеса, где призрачно вспыхивали бледные радуги, словно труба уходила в Космос и там питала другие миры и планеты. — Не все сохранили в себе божественную негроидную первобытность. Не все восприняли идею свободы, как абсолютную тьму. Не все поняли либеральную мистику «Черного квадрата» Малевича и сакральное содержание имени «Черномырдин». Многие утратили в душе бездонность черного Космоса, побелели настолько, что превратились в духовных альбиносов, обременяющих землю своим рабским сознанием и своей неодухотворенной плотью. Их отпадение от Бога Свободы, от Абсолюта Тьмы необратимо, и они должны быть пущены на переработку, превращены в первозданную нефть, чтобы Бог предпринял вторую попытку создать из них людей. Моя либеральная империя — громадная фабрика по переработке несостоявшегося человечества, из которого выделяется та его часть, что достойна свободы. — Маковский вырос до исполинских размеров. Его ноги были столь высоки, что между колен плыли легкие облака и летел табун лебедей. Голова зияла в Космосе, как черное светило. Она закрыла собою солнце, превратив его в черное пятно, вокруг которого пылали острые малиновые протуберанцы, как во время полного затмения. Он перебирал трубы, словно струны гигантской арфы, извлекая громовые раскаты, рокочущие гулы, разрывавшие барабанные перепонки, и Стрижайло в этой циклопической музыке с трудом различал мистический мотив: «Черный ворон, что ты вьешься…» — Президент Ва-Ва — жалкий, ничтожный лилипут. Как-то я выкупил для него из Третьяковской галереи «Черный квадрат» Малевича, но он вернул картину в музей, заявив, что предпочитает работы художника Шилова. Все нынешние политики, от Президента Ва-Ва до Дышлова, любят Шилова и ненавидят свободу. Президент Ва-Ва кощунственно имитирует идею империи и в узком кругу называет меня «жидом». Грозит отобрать у меня нефть. Но это просто смешно. Он думает, что посягает на олигарха, но посягает на Человеко-Бога, который неодолим, как неодолим Космос, неодолима прана черной космической нефти. — Маковский стал неотличим от гигантских труб. Словно его ноги вырастали из глубин планеты, сквозь тулово мчался нефтяной поток, раскинутые руки уходили за океаны, и на их, как чаши весов, качались континенты. Голова погружалась в открытый Космос, и вокруг нее летели метеоры, проносились хвостатые кометы, бесчисленными бриллиантами горели миры и галактики. Он был громаден и неодолим, прекрасен и грозен черным ликом, с вьющимися до плечей волосами, в алмазной короне, как изображают Князя Мира. Держал в руках «Черный квадрат» Малевича, на котором, как на грифельной доске, пылающими буквами, на древнем языке было начертано: «Я — Князь Мира, и имя мое запечатано в глубине земли, и имя мое — «Свобода», и имя мое — «Нефть», и цена за баррель превышает цену всего, что имели прежние земные цари и владыки».
Стрижайло испытал мистический ужас, как от встречи с Царем Преисподней. Был готов пасть ниц, целовать основание черных ног, вокруг которых трепетал нежный розовый кипрей и летала невесомая бабочка-тундрянка. Но сквозь немощь парализованного сознания, желание раболепствовать, подчиниться без остатка, стать рабом и прахом, — сквозь накрывающий его вечный мрак, возникла каверзная мысль, — что если ткнуть шильцем в кожух черной трубы, увидеть, как жирным фонтанчиком захлещет нефть. Станет утекать из громадного тела, и оно начнет уменьшаться, морщиться. Упадет с небес ворохом мятого рубероида, пропитанного вонючим гудроном.
Словно почуяв угрозу, Маковский снизился на землю. Недоверчиво смотрел на Стрижайло своим рыжим немеркнущим оком.
— Пожалуйста, используйте мои мысли в докладе, — сухо произнес Маковский. — Сейчас мы вернемся в вахтенный поселок. Я полечу на вертолете осматривать другие месторождения. А госпожа Соня Ки доставит вас на катере в «Город Счастья». Надеюсь, вам не повредит прогулка по Оби.
глава четырнадцатая
Они плыли по Оби на великолепном прогулочном катере. За штурвалом стояла Соня Ки, прекрасная, с луновидным лицом, смоляными волосами, которые, как сорочье крыло, отсвечивали лазурью и изумрудом. Стрижайло чувствовал, как студеный ветер тундры давит ему на грудь, румянит щеки. Громадная река раскрывала необъятные дали с голубыми холмами, белыми отмелями, далекими кольцами серебра, из которых на мгновение выскакивала рыбья голова, взирала на него, пришельца из дальних стран, и вновь погружалась в поток, где неслись несметные стада осетров. Холодная роса сыпалась ему на лицо. Шумная белая рытвина тянулась за катером. Испуганные утки ошалело неслись, планировали на косых крыльях, подымали пенные буруны.
