Вячеслав Миронов - День курсанта
Скучно в казарме. Наряду тоже скучно, вот и придумывает он всякие штуки или шутки!
Сплю ночью. И слышу, как на меня несется локомотив. Вижу рельсы, вжимаюсь между ними. Так, чтобы не задел меня поезд. Поезд пронесся над головой. Уф!
Но поезд не унимается! Он несется снова назад! Снова вжимаюсь в шпалы. И снова прокатывается надо мной. Просыпаюсь в поту. Кошмар. Но поезд снова мчится!!!
Дневальный Попов с дежурным по роте взяли самый большой «блин» от штанги и катают его друг другу по взлетке. В тихой казарме грохот, как будто поезд идет!
Казарма начала просыпаться.
— Поп! Идиот!
— Дай поспать!
— Сволочь!
— Скотина раненая!
— Придурок!
— Наряд! Встану — поубиваю всех на хрен! Вы у меня будете до самого выпуска на тумбочке стоять!
Только после этого наряд перестал катать «блины» от штанги.
Наутро вся казарма материла Женьку. Ибо только он мог додуматься до этого!
Сорок первая рота тоже интересовалась, что происходило в этой «залетной» роте? Они сначала проснулись, потом долго не могли уснуть от всего этого грохота!
Поп на этом не угомонился. Он ночью подходил к курсанту, слегка будил его и говорил на ухо шепотом:
— Дай подушку в самоход сходить!
А порой сон — величайшее наслаждение. И почти вся рота отдала Попу свои подушки. Только некоторые, вроде Правдюкова не отдали.
Как Женька потом рассказывал:
— Прошу у Правдохи подушку. Он на спине спал. Он тут же переворачивается на живот и обхватывает подушку, как свою жену, и говорит, мол, не дам! Самому нужна!
— Ну, Правдоха! Ну, ты и еврей! Тебе, что, подушки стало жалко?
Олег смущенно отворачивался.
— Не было такого!
Гурыч толкал в бочину Олега:
— Вот, видишь, ты и во сне — скотина жадная! Просил же человек подушку в самоход! Надо помочь товарищу! А ты? Я и то отдал! Гад ты, Правдоха! И жмот! Таких в армии не любят! И девочки таких не любят! Только если найдешь такую же жадную! Ночью по очереди на одной подушке спать будете, чтобы вторую не покупать!
Олег что-то под нос ворчал, мол, не было такого. Не помню я этого.
Несколько раз у подражателей Попа такая же шутка прокатила. Но жадных до своих подушек становилось все больше, и просто посылали в степь дальнюю, да, на пень кучерявый, таких охотников до розыгрышей!
Зато были и другие. Как-то Максим Понамарев с Серегой Бугаевским стояли в наряде по роте. Дежурный по роте спал днем, как положено. Когда пришло время будить, Серега не просыпался. Дрых, как суслик в норе зимой. Его и так уже будили, и этак — ноль эмоций.
Тогда устроили ему «велосипед». Натыкали между пальцев бумажек и подожгли. Серега пока еще спал, крутил педали у воображаемого велосипеда, пытаясь избавиться от жара.
Потом проснулся, понял, в чем дело, рванул в туалет, затушил водой горящую бумагу. Увидел Пономаря, с криком: «Убью на хрен, сука!» в тапочках, со штык-ножом бросился за Максом.
Выбежали на улицу. Там была зима и примерно −30. Естественно, что в сапогах бегать удобнее, чем в казеных шлепанцах. Пару раз поскользнувшись на снегу, Буга бросил погоню, а тут еще обожженные мокрые ноги стало прихватывать морозом.
Мороз — это еще и средство для дезинфекции. Невесть откуда на роту свалилась напасть — чесотка.
Конечно, это только в анекдотах смешно, что самая приятная болезнь — чесотка. Чешешься, и еще хочется.
В жизни — иначе. У парней, у кого была эта болячка, было видно, как эти паразиты под тонким слоем кожи выгрызали себе ходы, оставляя за собой норы.
Они раздирали себя. В санчасть их не укладывали, а в казарме устроили частично карантин. Произвели небольшое временное переселение четвертого взвода. В угол — больных. Питались они отдельно и свели к минимуму контакты с другими. Не здороваться, белье, полотенце и все прочее — только свое.
Они мазали себя и друг друга какой-то вонючей мазью, которой их щедро снабдили в санчасти.
А рота при выходе на занятия, выносила свои свернутые постели на улицу — на мороз. Выставлялся дополнительный дневальный, который охранял целый день постели. В армии все, что валяется и не на месте — брошенное. Значит, можно брать.
И вот однажды, незадолго до Нового Года, в конце самоподготовки заболел живот.
Ну, поболит, да, перестанет, не впервой! Ан, нет! Что-то в подсознании всплыло…
По спине пробежал холодок страха. Между лопаток от затылка в кальсоны пробежала струйка ледяного пота. Твою мать! Неужели?!
Подсознание выдало то, что знал, только успел забыть.
В девятом классе был такой случай.
Мой товарищ Женя Дзюба не хотел идти в школу, то ли контрольные были, то ли еще чего. Или просто шлангом прикинулся. Черт его знает.
Вот мы сидели и думали, как ему не ходить в школу. Думали, думали. Взяли «Справочник медицинской сестры» и начали изучать. Чтобы ему такое придумать.
Заболевание «аппендицит» находилось в самом начале толстого справочника. После банальной «ангины».
Внимательно прочитав симптомы, поняли, что это то, что нужно! Это спасет друга от ненавистной школы!
Больше всего нам понравилось, что после удаления аппендикса, Женька еще долгое время будет дома!
Мы не просто прочитали симптомы этой болячки, но и отрепетировали. Сначала читали, потом отрабатывали на Женькином теле.
— Если вот надавить. Больно?
— Ой! Больно! — корчился друг.
— Не похоже, Женя! Я, конечно, не Станиславский, но сказал бы, что «Не верю!». Нужно боль изобразить.
Товарищ корчился, изображая жуткую боль. Когда решили, что очень похоже, то перешли к другому симптому.
— А вот так, я нажал и быстро отпускаю. Больно?
— Ай-яй-яй! Очень больно!
— Согласен, Женя, похоже на боль.
— Да, ты мерзопакостнейшая скотина, так мне бок намял, что уже натурально болит!
— Не отвлекайся!
— Поехали дальше, — вздохнул Дзюба.
— Так, вот, я когда отпускаю. Когда больнее? Когда я давлю или когда отпускаю?
— Как там в справочнике?
— Когда отпускаю тебе больнее. И ты должен сильнее корчиться от боли. Давай еще раз!
— Слава, ты не дави так сильно, а то и на самом деле, что-нибудь сломаешь или порвешь!
— Да, нормально. Зато, когда врач тебе начнет давить, тебе не придется боль изображать!
— Уф! — Женя смахнул пот со лба.
— О! Это уже хорошо! У тебя то озноб, то жар. Пот — это хорошо! Натурально! Верю! Поехали!
И так много раз. Повторенье — мать ученья!
И когда, поняли, что Женя все симптомы выучил назубок, то по телефону вызвали «Скорую».
Женьку увезли в больницу, где он повторил все свои симптомы. И ему… И ему, как положено, вырезали совершенно здоровый аппендикс.
В то время я со своими сверстниками проходил приписку в военкомате. Все хорошо, здоров, годен. Только когда проходишь медкомиссию, в глаза от всей армейской щедроты закапывают атропин. Зрачки становятся огромными, и военварчи смотрят тебе в душу или куда там еще? То в задний проход глядят, то в глаза. Не поймешь их.
А зрачки потом три дня у некоторых не сужаются. Все бы ничего, только вот дело было зимой. Солнце отражается от снега, и куда бы ты ни смотрел — не видно ничего. Боль, резь в глазах.
А тут друга Женьку из больницы выписали! Вот ему-то ходить больно, да, скользко. Я его поддерживал, когда ходили, а он мне говорил, куда идти. Со стороны это смотрелось трогательно-комично.
И друзья прозвали нас: «Зоркий сокол» — это я, потому что ни хрена не видел. Ну, Дзюба — «Быстрый олень». Ходить сам толком не мог.
Вот так оно было.
Все это в голове пронеслось мгновенно. И заодно те, симптомы, которые я отрабатывал на друге, пригодились мне. Как отец мне говорил неоднократно, что лишних знаний не бывает!
Разделся, лег на стол. Взвод ошалел.
— Замок умом тронулся.
— Ты чего, Славка! Не переживай, все будет хорошо!
Боль усиливалась.
Позвал Мазура, вкратце объяснил, что надо делать.
— Больно? — Серега с участием смотрел на меня.
— Ух! Не так сильно, а то рожу слоника. Вон, и хоботок показался, — смахивая пот, шутил — А вот теперь резко убери руки с живота.
Мазур убрал.
— Ой! Бля! — боль скрутила — Ну, все, парни. Кажется, пиздец. Помогите мне добраться до санчасти. Кажется, аппендицит. Не все симптомы, конечно, совпадают, как говорит Тропин «на сто пять процентов», но очень похоже. Чересчур похоже!
Взвод, благо, что конец сампо, сопроводил меня к эскулапам училищным.
Дежурный фельдшер из солдат — студент мединститута, призванный в армию, пощупал, согласился с моими выводами, вызвал скорую.
И по заснеженному городу с белыми стеклами на машине меня доставили в областную больницу.
Посадили в приемном покое. Сижу, жду, периодически выхожу покурить. Живот, вроде, отпустило. Потом боль была такая, что складывало пополам.
