Алексей Колышевский - Патриот. Жестокий роман о национальной идее

— Ну, как знаешь, Володя. А то остался бы, чего ты? Ты ж пойми, я твой друг, а ты на меня как на врага: «допрос», «тюрьма»… Я о тебе забочусь, о семье твоей, чтобы зажили вы все как люди. Так чего, поедешь?

Вова выглядел растроганным. Он обнял Геру и похлопал его по спине:

— Гер, ты меня прости. Я малость переволновался, и вообще не каждый же день такое случается. Просто у нее такие глаза были, когда она увидела пистолет и все поняла… Ты себе не представляешь… Я всю жизнь… всю жизнь!.. Эти глаза буду помнить…

Они вышли на улицу. Зима пыталась отстоять свои права и бесцеремонно прихватила себе начало апреля. Ночи были холодными, временами пытался пойти снег, на дорогах подстерегали редких прохожих мерзлые лужи. Володя чуть было не поскользнулся на одной такой и если бы не Гера, то точно упал бы и расшибся. Держась друг за друга, они дошли до машины. Вова сел в свой «жигуленок», завел мотор:

— Ну, я поехал?

— Давай. — Гера пытался выглядеть спокойным. — Ты, может, все-таки деньги-то дашь мне на время? Задаток?

— А, ну конечно. Вот. — Володя пошарил рукой под сиденьем и достал мешок для мусора. — Вот, держи. Завтра к обеду, как просплюсь, приеду сразу. Ты же дома будешь?

— Да какие вопросы, Володь. Мы теперь с тобой кровью повязаны. Тебе на меня только раз шумнуть, меня и закроют сразу. Ничего с твоими деньгами не случится. Конечно, буду дома тебя ждать. Бывай, старина. Увидимся…

Володя кивнул, хлопнул дверцей и нажал на газ. Через несколько секунд задние фары его машины слились с непрерывной красной рекой Ленинградского шоссе.

Гера долго смотрел ему вслед, сжимая в руке пакет с деньгами. Затем закончил свою фразу:

— Надеюсь, что не скоро.

…Поутру у Володи поднялась температура. Сразу до сорока. Он лежал в кровати, и его знобило. Стащил с супруги ее одеяло, закутался, попытался уснуть: думал, отпустит. Супруга стала во сне подкашливать, проснулась, увидела, что ее одеяло похищено «этим козлом», и принялась орать, взяв сразу очень высокую тональность:

— Ты что это, а! С бодуна тебя морозит, идиот?! Шлялся хер знает где, напился, пьяный за рулем был, а теперь ему, видите ли, холодно!!! Давай сюда одеяло мое!

— Наташенька, — взмолился Вова, которому с каждой минутой становилось все хуже и хуже, — мне правда плохо очень: и в груди болит, и жар какой-то прямо страшный. Может, ты мне дашь градусник?

— Иди ты к черту, понял! Надо тебе, сам возьмешь.

— Я… Я не могу встать.

— Ну и лежи, подыхай, — взвизгнула Наталья, но градусник из шкафа все-таки достала и отдала мужу. — Нет у тебя никакой температуры, придуриваешься только…

Через пять минут она с изменившимся лицом растерянно смотрела на Вову, который на глазах просто таял, настолько высокий у него был жар. Глаза его блестели, губы пересохли и потрескались, на лице проступили красные пятна.

— Господи, Вовочка, да у тебя и правда сорок один! Да где это тебя так? Ты что хоть чувствуешь-то?

Вова уже плохо ее слышал и ответил еле ворочающимся языком:

— Не знаю я… Грудь болит, как все равно в легких что-то…

— Может, у тебя воспаление, как у Сережки было тогда? Давай-ка я «Скорую» вызову.

…В сороковой клинической больнице на улице Косаткина дежурный врач, поглядев на Вову, лежащего на каталке, на которую его перегрузили с носилок «Скорой», с ходу поставил ему диагноз пневмония и распорядился взять кровь на анализ. В воскресенье лаборатория в больнице начала работать только в одиннадцать часов. Пробирка с Вовиной кровью была в очереди первой. В одиннадцать часов тридцать семь минут она дала положительную реакцию на ВИЧ. В одиннадцать часов пятьдесят минут Вову перевели в инфекционный блок, где лежали двое больных гепатитом наркоманов. Вова сквозь почти черную пелену поглядел на них:

— Пацаны…

— Чо те?

— Вы какую-нибудь молитву знаете?

— Ну, знаем. А ты чо, думал, наркоманы не молятся, что ли?

— А почитайте мне, а? — попросил Володя.

— Какую ему почитать-то, Кольк?

— Давай, Саня, самую главную.

— Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое, да придет царствие Твое, да будет воля Твоя на земле, как на небе. Хлеб наш насущный дай нам на сей день и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим. И не введи нас во искушение, но и избавь нас от лукавого… Эй, мужик? Эй, ты чего?! Доктор!!!

Вова лежал и смотрел в потолок немигающим взглядом. На лице его осталась улыбка. Он умер на словах «не введи нас во искушение» и просьбу избавить от лукавого уже не услышал.

Игры патриотов

Гера узнал о смерти своего шофера только к вечеру. Часам к трем дня, когда от Вовы так и не случилось никаких вестей, он понял, что яд действует, и, судя по всему, даже быстрее, чем предполагал Пронин. Сам позвонить долго не решался, а когда все-таки позвонил, то трубку взяла заплаканная жена Вовы. Гера некоторое время слушал ее отчаянные многоголосия, отстранив трубку от уха и не пытаясь даже вклиниться в монолог потерявшей мужа женщины. Затем, воспользовавшись паузой, когда Наталья, видимо, набирала в легкие побольше воздуха, пробормотал какие-то дежурные соболезнования и поспешил повесить трубку. Некоторое время сидел, разглядывая пузырек, в котором оставалось еще около двух третей содержимого, затем, видимо, на что-то решившись, прошел на кухню, открыл нижний шкафчик и выбросил «сувенир» в мусорное ведро: утром придет домработница и вынесет. Побродил еще некоторое время по пустой квартире, хотел было выпить, да вспомнил, что завтра понедельник. «День вопросов», как сам он назвал завтрашний день, и завалился спать. Ему приснился до болезненного блеска начищенный паркетный пол, какие-то яркие пятна отражений в нем, но, сколько он ни силился поднять голову и посмотреть, что же это такое там, на потолке, сияет, ничего не получалось.

…В понедельник Гера как ни в чем не бывало приехал в офис на такси, распорядился, чтобы внизу, при входе, была выставлена траурная доска с портретом Вовы, и попросил свою секретаршу, чтобы та собрала со всех сотрудников деньги:

— Ты там собери рублей по сто, чтобы на венок хватило. Позвони в «Ритуал», скажи, чтобы они там ленточки приготовили к венку с надписью «От коллег». Подожди, я вот тоже сдам, — Гера полез в бумажник, ста рублей там не обнаружил и, протянув ей тысячную купюру, сказал: — Как у тебя сотенных наберется, вернешь мне сдачу. И вызови ко мне Брикер, а то уже половина одиннадцатого, а наша принцесса изволит опаздывать, как всегда.

Секретарша принялась искать Киру по всем телефонам, но, естественно, никакого результата это не принесло. Промучившись с полчаса, она доложила Гере, что найти Киру Борисовну не в состоянии.

— Ну, ничего страшного. Как она появится, сразу пусть зайдет ко мне. — Гера, заканчивая фразу, набрал телефон приемной Рогачева:

— Алле, Таня? А Петр Сергеевич на месте? Что? Встречается? А с кем, если не секрет? С Сеченовым? А кто там еще? Они вдвоем… — у Геры вытянулось лицо, — и давно у них началось… началась эта встреча? Ах, только что… А вы не могли бы меня соединить с Петром Сергеевичем, как только они там… закончат?

Таких встреч «с глазу на глаз», между вежливо раскланивающимися и в то же время ненавидящими друг друга Рогачевым и Сеченовым, не бывало отродясь. Во всяком случае, Гера, поддерживающий с Таней приятельские отношения и поэтому находящийся в курсе всех кремлевских сплетен, о таких встречах не слышал. Давно уже став аппаратчиком, подпитывающим себя за счет мельчайших вибраций бесконечной интриги между сеченовской и рогачевской группами влияния, умело играя на настроениях обоих бонз и давно уже сделав для себя выбор в пользу более влиятельного Сеченова, сейчас Гера чувствовал себя неуверенно. Исчезновение Киры и смерть шофера в любом случае вызовут вопросы, на которые он должен будет ответить, и ответить так, чтобы отвести от себя если и не подозрения, которые обязательно возникнут, так хотя бы мысли о его прямом участии в исполнении этих убийств. О чем они могут говорить?

Есть такая поговорка: «На воре и шапка горит». Не раскрытому до поры преступнику начинает вдруг мерещиться, что все вокруг только и обсуждают его, чуть ли не показывая пальцами: «Вот он. Задержите негодяя». И Гера, не без оснований считающий себя гением авантюры, теперь в новом для себя качестве убийцы еще не научился справляться с такими вот припадками мнительной неуверенности, переходящей в ужас. Поэтому он в оцепенении сидел за столом и никак не отреагировал на появление секретарши, положившей перед ним сдачу. Девятьсот рублей.

Их встреча закончилась лишь спустя четыре часа, когда Гера уже мысленно продумал, как его станут арестовывать, как станут допрашивать и водворят в колонию «Белый лебедь», посадив в камеру к битцевскому маньяку или еще к какому-нибудь упырю, осужденному на пожизненное заключение. А так как больше ни о чем думать он уже не мог, то страшный цикл мыслей арест-допрос-тюрьма по мере окончания возобновлялся в голове Геры снова и снова, и к исходу четвертого часа он почувствовал, что вот-вот сойдет с ума. Вывел его из штопора телефонный звонок, как раз тогда, когда он, пилот собственного пикирующего к земле рассудка, отчетливо видел каменные россыпи безумия, приготовившись разбиться о них вдребезги. Вопреки его ожиданиям это позвонила не Таня, а генерал Петя.