Владимир Колотенко - Хромосома Христа, или Эликсир бессмертия
– … и, как ты понимаешь, – добавил я, – для всего человечества.
Она оторвала взгляд от кольца и заглянула мне в глаза, как в колодец. Мои глаза ни разу не мигнули и ни один мускул не дрогнул на моем лице: это была чистая правда. Аня отвела взгляд в сторону, она не знала, что мне ответить. А кто на ее месте смог бы? Подошел Жора.
– Я уже не надеялся вас здесь застать, – взяв портфель и усаживаясь на свой стул, сказал он.
Я посмотрел на него, он рылся в портфеле.
– Звонил Вит, – сказал он и посмотрел на меня исподлобья, – ты ему очень нужен.
Мы сидели и молчали. Жора ни словом не обмолвился о главном: что же все-таки мы решили? Он методично засунул трубку в кисет, затянул тесемку и кисет положил в свой желтый портфель, щелкнул замком и поставил портфель у ноги. Мы с Аней только наблюдали за его действиями. Он не задал ни одного вопроса. Затем мы встали.
– Твои цветы, – сказал Жора, взял букет и вручил его Ане.
– Ах!..
И снова вдруг рассмеялся.
– Такой вот сцеп генов, – добавил он, – так что у нас с тобой выхода нет. Но тут вот еще что…
Жора умолк, рассматривая свою ладонь, затем посмотрел Ане прямо в глаза и произнес свое твердое:
– Se no – no! [10]. Выбор за тобой. И знаешь, ты мне нравишься – ты не из слабых.
– Я знаю, – сказала Аня.
Когда мы остались с Жорой вдвоем, я спросил:
– Ты отчего время от времени ржешь, как конь?
Жора только улыбнулся.
– Знаешь, – сказал я, – твой смех проникает прямо в кровь.
Жора только пожал плечами.
Глава 7
На следующий день история повторилась. Но на этот раз Аня не позволила нам ее уговаривать.
– Хорошо, – сказала она, – поехали…
Мы пошли к ее спортивного вида машине. Обходя авто сзади, я не мог не прочесть: «Феррари». «Феррари» это «Феррари». С этим трудно спорить. Аня заметила мой восхищенный взгляд:
– Пятьсот девяносто девять икс-икс, – сказала она, – семьсот тридцать конских сил, семь тысяч оборотов в минуту…
Она так и сказала – «конских сил». Я согласно кивнул, мол, понимаю. Вздыбленный конь на носу, на каждом колесе, на руле, да куда ни глянь! Этот гарцующий жеребец только и ждет, когда на него усядется эта колоритная женщина! Не успел я за собой прикрыть дверцу, как вдруг завизжали колеса, меня вдавило в кожу сидения, и я ощутил запах паленой резины. Вены тут же наполнились чистым адреналином!
За рулем Аня была как наездница на прытком, вихрем несущемся скакуне. Ей нравилось сидеть за рулем, подчиняя себе этого железного, рвущегося в погоню коня. Это было видно по тому, как легко она управлялась с двумя сотнями резвых лошадиных сил, не давая им спуску. Даже модные очки «Paris» не в состоянии были скрыть эту прыть. Слившись с машиной, с этой бешеной скоростью, как сливаются в беге седок и лошадь, она была горда своей властью над скоростью, над ветром, бьющим в лицо, над шуршанием шин и, конечно, над нами, вдавленными этой ветреной скоростью в кожу сидений…
Ухоженные деревеньки, изумрудные виноградники, кайма синих гор в белесоватой дымке, море, Средиземное море, южный берег Франции… Через каких-нибудь два часа мы были в Ницце. Потом были Канны и Монте-Карло…
Галопом по Европе.
– Здесь рукой подать до любой точки Европы, – между прочим бросила Аня, – здесь жизнь мира…
С этим не поспоришь. Даже Жора, видавший виды, не мог ничего противопоставить. Конечно же мне это пришло в голову: мы терпим фиаско!
В Париж мы вернулись поздно вечером и ужинали в том же кафе.
– И вы хотите, чтобы все это я променяла на вашу, пардон, грязную, закопченную и вонючую Москву?! Где каждый кирпич до сих пор под присмотром всех этих Лениных, Сталиных и Дзержинских…
– Ты когда была-то в Москве?! – воскликнул Жора.
– Вчера, – сказала Аня, – мне звонила Марина. У нее забрали театр.
– Какая Марина? Там давно уже рай!
– Да-да-да! Как же, как же!.. Там у вас до сих пор цокают кандалы…
Аня так и сказала: «цокают».
– Чего стоит один только этот ваш мэр! Он же…
Мы с Жорой только слушали. Наконец он не выдержал:
– Ты живешь здесь в своей скорлупе, как в каменном веке! Вокруг тебя уже совсем новый мир! Правда, его нужно подровнять.
– Нет, ребятушки, нет. Вы подумайте – у меня здесь доход, дом под самой Эйфелевой башней, хорошая работа, муж… Я счастлива, как никогда не была там, у вас…
Ни у меня, ни у Жоры не нашлось слов, чтобы спорить.
– Я живу в центре мира, и жить здесь мне нравится!
Это был последний ее довод. И tout est dit [11] – И мне снова это пришло на ум: мы с Жорой оказались бессильны.
Глава 8
Прошла еще одна ночь. Мы, казалось, потеряли к Парижу и к Ане всякий интерес. Но проснувшись поутру, с новой силой принялись за старое. Нас подстегивало и наше самолюбие: как же так?!
– Никогда не сдавайся, – прорек Жора свой любимый девиз.
И мы не сдавались. Я позвонил Ане и договорился о встрече.
– Вам понравилась моя Франция, – рассмеялась она, – продумайте нашу программу на вечер.
Я сказал, что мы будем ждать ее на набережной Сены.
«Я живу в центре мира…». Это был серьезный барьер. Это была стена попрочнее Китайской, но мы с Жорой брали и не такие крепости. Я не помню женщины, которую Жора не смог бы обаять, и вот стал свидетелем его полного поражения, хотя на Жору, признаюсь, в этом деле я не очень-то и рассчитывал. Его обаяние здесь было бессильно, мы это прекрасно осознавали. Аня опоздала минут на пятнадцать. Я возложил на себя всю ответственность за ее будущее, и дал слово устроить это будущее с минимальными для нее потерями.
– Ты будешь, – уверял я, – обеспеченной и совершенно свободной, у тебя будет квартира в центре Москвы и дом на Рублёвке… И, главное, – любимая работа…
Я старался как мог.
– Извини, у меня был трудный день, – сказала она, – и я не понимаю, о чем ты говоришь. Какой центр, какая Рублёвка?
Я не слышал ее.
– Единственное, что будет по мере необходимости тебя ограничивать – наши клеточки. Без тебя они чувствуют себя сиротами, они умирают, как умирают ростки без живительной влаги.
Жора тоже не молчал.
– Ты пойми, – сказал он, – мы топчемся на месте вот уже несколько лет… Только ты… Ты станешь царицей мира!..
– Звучит красиво, – улыбнулась Аня.
Она совсем нас не слушала, то и дело бросала короткий взгляд на часы.
– Я не могу…
– Можешь, – тихо сказал Жора.
Он не сводил с Ани глаз! Сердцеед, ах, сердцеед!.. Жора выплеснул вдруг на нее все свое обаяние. Но Аня словно не замечала его.
– Мы действительно топчемся на одном месте, – сказала она и встала со скамьи, – я поеду, меня уже ждут. Жаль, что мы потеряли время.
Ни о чем не договорившись, мы снова перенесли разговор на завтра.
– Твои цветы, – сказал Жора, беря розы и вручая их Ане.
Она рассмеялась и произнесла, посмотрев Жоре в глаза:
– Ты очень мил. Славные вы ребята! Но хватит вам тратить мое время.
Я понимал: никакие уговоры нам не помогут.
Глава 9
На следующий день в ожидании встречи с Аней мы сидели на солнышке, любуясь Парижем и его обитателями.
– Ты только посмотри на них, – ни с того, ни с сего произнес Жора, кивая на прохожих, – как они одинаковы, все на одно лицо.
В своей излюбленной позе свободного жителя планеты Земля, развалясь на скамеечке и разбросав ноги в стороны, он, щурясь от солнца, рассматривал струившихся в оба конца Елисейских полей торопящихся горожан, всем своим видом обвиняя их в бесцельности существования.
– Они, как мумии, ни одного живого лица… Знаешь, когда глаза мои открыты, я устаю от того, что вижу.
Он всегда предавался все и вся уничтожающей критике, если ему что-то не удавалось. Больше всего он не терпел праздных людей, хотя бесконечно и нежно любил человечество.
– Они приросли к земле, точно статуи, не желая двигаться дальше, хотя все куда-то стремятся, спешат, бегут, едут, плывут, летят… Куда, зачем?! Все их телодвижения ублюдочны и крючковаты, они лишены красоты и красок. Ты только посмотри вот на этого или вон на ту…
Хорошо, что он еще не показывал пальцем.
– И это не только в Париже – так во всем мире, представляешь, на всей земле…
Он даже грозил им:
– Дайте мне только время, я устрою вам хорошую порку!
Когда Жора был не в духе, он часто срывался на философствование (хотя по-прежнему крайне неубедительно отличал Бабеля от Бебеля, а Гегеля от Фейербаха), и тогда доставалось каждому, кто попадался ему под горячую руку. В тот день это были парижане. Какую порку он собирался устроить им и всем живущим на этой земле, я до сих пор не имею представления.
– Она кто у тебя, плясунья? – неожиданно спросил Жора.
– Танцовщица! Она та, – сказал я, – без которой мы не сдвинемся с места.
Гений Жоры состоял и в том, что в такие минуты отчаянной хулы он принимал единственно верное решение по вопросу, который долгое время не поддавался решению.
